Буйная Кура

Мюриды слушали внимательно своего проповедника. Женщины уставились прямо в рот этому белобородому, все еще не потерявшему живости мужчине, хотя ему и было уже далеко за пятьдесят. Многие, пришедшие на мейхану не в первый раз, слышали эти слова и раньше, но все равно слушали снова. И не только слушали, но и задавали вопросы, хотя заранее знали, что ответит приезжий уважаемый гость. Те, кто оказался в этой компании впервые, особенно женщины, забились дальше в угол и оттуда ловили каждое слово. С напряженными лицами они старались уразуметь смысл сказанного. Они сидели в тревоге и возбуждении. Они наслышались, что их души могут на мейхане встретиться с ангелами, и теперь ждали этого момента, хотя и боялись его. При всем том они плохо понимали, что там говорит Гаджи Амрах-эфенди.

Сестра Джахандар-аги, Шахнияр-ханум, была среди новичков, впервые осмелившихся посетить мейхану. Судьба ее сложилась своеобразно. После того, как ее мужа укусила змея и он скончался, молодая женщина осталась одна в большом и богатом доме. Вместо того, чтобы скорбеть и сохнуть по умершему, Шахнияр-ханум расцвела, раздобрела и превратилась в пышную, дебелую, веселую вдовушку.

Джахандар-ага несколько раз приглашал сестру переехать к нему в дом и даже настаивал, но Шахнияр-ханум осталась сама собой. "Все богатство мужа, - рассуждала она, - досталось мне одной. Буду жить припеваючи. Зачем мне лезть головой в петлю, зависеть от брата, зависеть от невестки. Одинока, зато свободна".

Ела она сладко, спала мягко, наряжалась даже в будни, даже если шла на Куру за водой. Носила украшения. Без нее не обходилась ни одна свадьба, ни одна помолвка. Она балагурила, шутила, смешила других и смеялась сама, плясала и пела. Многие женщины невзлюбили ее за такую беззаботность, поглядывали косо, судили между собой:

– Ишь разошлась, разгулялась после смерти мужа! Не успела еще похоронить...

Когда же какое-нибудь нравоучение высказывали ей в глаза, Шахнияр-ханум вспыхивала и говорила:

– Что вы от меня хотите? Завидно, что ли? Известно, вдова как неоседланная лошадь, бежит куда хочет. Но путайтесь под ногами.

Пересудов и сплетен становилось все больше, хотя, кроме веселого и легкого нрава, Шахнияр-ханум упрекнуть было не в чем. Джахандар-ага, наслушавшись разговоров, однажды поучил сестру ременной плеткой, оставив темные рубцы на ее белом теле. Однако характера сестры переменить он не мог.

Молла Садых с внимательностью паука наблюдал из своего угла за всем, что происходит в селе. Не ушла от его внимания и сестра Джахандар-аги, Шахнияр-ханум. Мало того, втайне ему нравилась эта крупная и полная женщина. Он, конечно, никому не мог признаться в своих воздыханиях, а приблизиться к Шахнияр-ханум боялся и в мыслях. Ведь как бы свободно ни вела себя вдовушка, никто не смел подходить к ней, никому не хотелось иметь дела с ее крутым братцем. Молла Садых тоже не собирался подставлять себя под пулю Джахандар-аги. Тут следовало действовать иначе.

Была и вторая цель у моллы Садыха: через репутацию сестры отомстить Джахандар-аге и выставить его перед всем народом посмешищем.

Когда стали появляться в Гейтепе первые мюриды и когда молла Садых собрал у себя в доме первую мейхану, он пригласил и Джахандар-агу. Ему хотелось превратить этого всеми уважаемого, можно сказать, первого человека в селе в мюриды. Тогда, следуя авторитетному примеру, охотнее пошли бы и другие. Да уж ладно сделать мюридом, хотя бы увидели все, что Джахандар-ага сочувственно относится к мюридизму, одно это было бы хорошо.

Но молла Садых горько ошибся. Джахандар-ага посидел немного тогда, на первой мейхаие, послушал проповедь, а когда мюриды принялись было кривляться, трястись, дергать плечами и головой, с отвращением отвернулся от них и пошел к выходу.

– Почему ты уходишь?
– крикнул молла Садых, когда Джахандар-ага уже стоял на пороге.

– Я не понимаю вашей премудрости. По-моему, все это жульничество и обман.

– Разве ты не боишься гнева аллаха?

– Оставь аллаха в покое. У него не может быть ничего общего с такими мошенниками, как ты. С детства ты мне не нравился, молла Садых, а теперь меня просто тошнит от одного твоего вида,

– Ты нечестивец.

– Не шути так, молла Садых, иди лучше дергайся и трясись под свою музыку. У меня с аллахом и пророком свои отношения.

После этих слов Джахандар-ага сел на коня и уехал.

С тех пор молла Садых все время искал случая отомстить этому гордому и независимому человеку. И вот случай как будто представился.

Шахнияр-ханум, суеверная, как большинство женщин, быстро попала в силки моллы. Она поверила, что мюридизм - дело, угодное аллаху, и что если присоединиться к нему, то уж наверное окажешься после смерти в раю... Рядом с Кораном она положила книгу Сеида Нигяри. По ночам, с трудом вспоминая буквы, выученные в детстве, Шахнияр пыталась учить наизусть стихи из этой книги.

"Я одинока, - думала Шахнияр, - аллах не дал мне детей и рано отнял у меня мужа. Верно, я чем-то прогневила его. Почему-то он, да буду я жертвой его доброты, смотрит на меня косо. Может, еще не поздно заслужить его прощение. Может, если я примкну к этим самым мюридам, я быстрее добьюсь его расположения ко мне".

Став однажды на дорогу, которой соблазнял ее молла Садых, она боялась с нее свернуть. Ей мерещились как наказание за отступничество костры ада и раскаленные жаровни. О ее колебаниях узнал брат. Однажды он ей как следует пригрозил. Но странно, что в борьбе страха перед родным братом и чувством поклонения некоему Сеиду Нигяри, победил не страх. К тому же брат на целую неделю уехал из села. Шахнияр поколебалась еще немного и впервые пришла в дом моллы Садыха на мейхану. Теперь она сидела в углу и ждала, что же будет дальше.

Молла Садых заметил ее, как только она вошла. Он радовался в душе ее приходу. Наконец-то осуществилась его тайная и сладкая месть. Теперь не избежать Джахандар-аге позора перед целым селом.

Между тем время шло, и можно было начинать мейхану.

Гостю подали тонкий металлический поднос. Он тотчас приподнялся и встал на колени. Остальные мюриды, как мужчины, так и женщины, последовали его примеру. Молла Садых тоже. Шахнияр-ханум сильно удивилась, когда гость начал тихо и ритмично, как в бубен, бить по подносу пальцами. Вдруг он неожиданно для его возраста высоким и нежным голосом запел. Сидящие в комнате в один голос повторяли то, что он пел, покачиваясь на месте.

Шахнияр-ханум заметила, что сидящие рядом с ней женщины тоже зашевелились. Они дрожали, как в лихорадке, покачиваясь то в одну сторону, то в другую. Но зная, что делать, Шахнияр сидела неподвижно. Соседка толкнула ее в бок: "Мейхана началась, почему ты не поешь? Пой вместе с нами". Шахнияр-ханум ничего не понимала. Ей показалось, что она попала к колдунам либо к сумасшедшим. Голоса понемногу крепли, комната наполнилась глухим шумом, ритмичным, воодушевляющим. Гаджи Амрах-эфенди, разгорячившись, все сильнее бил в поднос, пел все более высоким голосом. Качались бороды мюридов, сидевших на коленях вдоль стен. Песня была какая-то глупая, почти бессмысленная. Шахнияр разбирала некоторые слова, что-то вроде "эй, дедушка, маленький дедушка, пойдем со мной в мейхану... Аи, Сенем, Сенем, я мечтаю о тебе, я желаю тебя...". Но общий шум, общее дерганье и покачивание действовали хуже вина. Никто не слышал уже соседа, никто не обращал внимания друг на друга. Колдовской водоворот закружил всех, отнимая волю и сознание. Шахнияр-ханум, не заметила, как сама начала подпевать, повторять бессмысленные слова, качаться и дергаться в ритм музыке. Правда, и музыка была какая-то легкая, подмывающая, так и хотелось под нее танцевать.

Вдруг один из мюридов выскочил на середину комнаты. Он приподнял плечи, наклонился направо и налево и закружился на одном месте, стуча пятками. Как сумасшедший, оп размахивал руками, что-то кричал, бормотал, пел, а время от времени поднимал лицо к потолку и выкрикивал нелепое слово "Пуффа!". Его состояние скоро передалось и другим. Все вскочили на ноги. Все - мужчины и женщины - перемешались в один клубок. "Пуффа!" Пуффа!" кричали бесноватые люди. У многих на губах появилась пена.