Буйная Кура

– Как хочешь. Ребята проводят тебя из деревни по короткой дороге...

Молла Садых некоторое время стоял перед окном и прислушивался к деревне. Он хотел убедиться, не поднял ли его гость собак, не разбудил ли людей. Но, кроме шуршанья ночных бабочек и отдаленного гула Куры, он ничего не услышал. Плотно закрыв дверь, стал прохаживаться по комнате. До полуночи щелкали его желтые янтарные четки.

4

На опушке леса Ашраф придержал коня. В лицо пахнуло прохладное дыхание Куры. Запахло илом. Таптыг тоже натянул повод.

Весь берег Куры превратился в невольную стоянку кочевников. Из леса, из разных мест съезжались они к реке, чтобы переправиться на тот берег, но Кура разлилась, разыгралась, загородила дорогу. На открытом месте группами стояли арбы, в прибрежном лесу паслась скотина. Где-то выше по течению прошли дожди. Злые мухи и слепни истязали животных. Оживление и гомон царили здесь: женщины наспех разводили костры, голопузые ребятишки сновали возле колес, мальчишки повзрослее поили телят. Мужчины гарцевали по мелким протокам Куры, разбрызгивая воду.

– Кура опять буйствует, - сказал Таптыг.

– Думаешь, в лодке не переплыть?

– Если бы это можно было, не скопилось бы столько людей.

Тем временем подтянулись арбы. Джахандар-ага остановился под тенью большой чинары, вгляделся в бурлящую мутную воду и приказал распрягать быков. Сошел с коня. Таптыг хотел было подхватить повод, но он не дал.

– Ты лучше иди и узнай, долго ли мы здесь простоим.

Таптыг и Ашраф поехали по размытой илистой тропинке, через прибрежный кустарник. Они то пригибали головы, то руками раздвигали ветки.

Ашраф пришпорил коня, направляясь к броду. Вода здесь разливалась не глубоко. Несколько подростков гнали коров. Животные пугались и пятились назад.

Маленькая протока Куры перерезала Ашрафу путь, Таптыг первым въехал в воду. Ашраф не хотел отставать и потряс хлыстом. Кони поравнялись, разбрызгивая по сторонам серую мутную воду. Миновав протоку, выбрались на твердую тропинку и помчались дальше. На повороте неожиданно наскочили на группу девушек. Как ни старались всадники натянуть поводья, остановиться не удалось. Испуганные девушки с криком рассыпались вокруг. Одна из них уронила кувшин под ноги Ашрафова коня.

Ашраф услышал злой голос:

– Чтобы вам провалиться!

Ашраф посмотрел назад. Ему вслед хмуро смотрела девушка в платье из красного атласа. На груди и на поясе сверкали серебряные мониста. Девушка смотрела на Ашрафа, забыв про свое несчастье. Разгладились ее сросшиеся брови и зашевелились сердито сжатые губы. Глаза засветились, вместо злости и гнева в них появился легкий укор.

Впрочем, после мгновенной растерянности девушка проворно повернулась и побежала догонять своих подруг.

Ашраф повернул коня за Таптыгом и поравнялся с ним.

– Кто эта девушка?

– Да разве ты не узнал? Это же Пакизе.

– Какая Пакизе?

– Дочь моллы Садыха.

– Так она же была совсем маленькая.

– Девицы растут очень быстро. Пока ты закроешь и откроешь глаза, они успевают вырасти на длину плетки.

– И Салатын выросла?

– Да, слава богу, она стала взрослой девушкой.

Кони шли мерным шагом, чавкали копытами по илистым лужам, тянулись губами и щипали листья с деревьев, а увидев серую, пенистую воду перед собой, остановились и навострили уши. Ашраф улыбнулся.

– Бедная девушка чуть не заплакала.

– Какая девушка, господин?

– Я говорю о Пакизе. Выронила кувшин, пролила воду.

– Она ведь обругала нас и облегчила свою душу. Чего же ей еще надо?

– Я так просто сказал.

– Никак девушка понравилась тебе, господин?

Ашраф покраснел до ушей.

– И не думай об этом, господин. Сейчас твой отец с моллой Садыхом на ножах.

– А что случилось?

– Два раза они столкнулись, чуть не пролилась кровь.

– Из-за чего?

Таптыг, чтобы не продолжать разговор, принявший неожиданный оборот, пришпорил коня и помчался вдоль реки. Старик Годжа, засучив брюки до колен, стоял около своей лодки и выгребал из нее ведром воду. Дождевой воды налилось до половины лодки, она наполовину погрузилась в воду. Волны толкали ее, и она покачивалась, царапая носом берег, скрипели маленькие камешки.

Ашраф сошел с коня. Он постоял, посмотрел на лодочника и на очаг, тускло горевший на берегу, затем, передав поводья Таптыгу, подошел к старику:

– Здравствуй, дядя Годжа.

Старик выпрямился и посмотрел на парня. Узнав Ашра-фа он улыбнулся и, по обыкновению, хотел весело ответить ему, но вдруг нахмурился.

Ашраф не уловил перемены в старике и с той же приветливостью пошутил:

– Как успехи с молодыми девицами?

Лодочник понял, что Ашраф не знает еще ни о чем, и на этот раз приветливо улыбнулся:

– Знать, настроение у тебя хорошее? Эй, жених красавицы!

– А почему мне хмуриться, отец красавицы?

– Ты мою дочку не трогай, а то свяжусь с твоей теткой.

– Могу подарить тебе тетю, дядя Годжа, лишь бы ты перевез меня на ту сторону.

– Нет, такой шутки я не могу позволить.

– Почему?

– Жизнь не надоела еще...

– Неужели воды боишься?

– Видишь, какая вода.

– И что здесь страшного? Или ты никогда не видел бурной Куры.

– Зачем говорить о том, что было.

– Видно, состарился ты, сдаешь?

Старик повернулся и посмотрел на противоположный берег, на волны, кидающиеся на высокий обрыв.

– Ты прав, сынок. Руки мои не те. Потому и лодка не слушается меня.

Старик вздохнул и сел на дощатое сиденье. Ашраф посмотрел на сморщенную кожу его шеи, на синие жилы на его руках, на пальцы, которые мелко дрожали. В глазах старика действительно была тоска человека, утомленного жизнью. Старик глядел в воду, а волны, подгоняя друг друга, рвались на берег. Разбушевавшаяся Кура завихрилась, вспенилась, и все, что попадало в нее, уносилось в водоворот. За водоворотом, словно остыв от гнева, она текла ровнее, спокойнее.

Ашраф прыгнул в лодку.

– Дядя Годжа, кто старше: ты или эта лодка?