Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

– Кто вам стирает?

– Сами кое-как прополаскиваем.

– И Черкез тоже?

В ответ на удивление дочери старику захотелось подразнить ее, как бывало раньше:

– Ты что думаешь, твой брат Черкез не может сам стирать белье, как я?

– Я не то хотела сказать...

Гюльасер нахмурилась. Молчал и старик.

– А как он, Черкез?..

– Ничего, неплохо. Но он зол на тебя, дочка.

– В чем же я виновата?

– Так-то так, но ты нас оставила сиротами.

Гюльасер сперва хотела сказать: "На пять дней раньше, на пять дней

позже, все равно я должна была уйти". Но раздумала и сменила разговор:

– Что ты думаешь, папа, о Черкезе? Не хочешь его женить?

– С ним об этом и говорить трудно, дитя мое. Не знаю, что делать.

Как бы ни была им приятна эта беседа, но Салатын, как условились, увидев, что идут люди к реке, бросила в воду камень. Гюльасер поняла этот знак и, обняв отца за шею, быстро поцеловала его.

– Не обижайся, папа, я должна идти. А то Шамхал узнает. Завтра в полдень я опять буду здесь ждать тебя. Собери все белье и принеси, я постираю. Приготовлю вам и еду. Слышишь?

– Не трудись, дочка, ничего нам не надо.

– Я на тебя обижусь навсегда, если ты откажешься. Завтра обязательно приходи. Я скажу тебе кое-что и другое.

Годжа не хотел обижать дочь:

– Ладно, посмотрим.

– Не посмотрим, а обязательно приходи.

Гюльасер встала, встал и Годжа. Поднял с земли свою папаху и отряхнул ее. Гюльасер, вытерев слезы, хотела побежать к Салатын, стоявшей около кувшинов. Годжа, вдруг растрогавшись, как ребенок, преградил дочери путь:

– Дай я еще раз поцелую тебя, дитя мое. На мир нет надежды.

Гюльасер, едва сдерживая плач, поцеловала отца. Заплакала и Салатыи.

1 Дан и тебя поцелую, дитя мое. Пусть бог даст тебе все, что желаешь.

2 Спасибо, дядя Годжа.

После того, как девушки ушли, Годжа долго смотрел на пенящиеся воды Куры, кружащиеся вокруг островков, на волны и водовороты, засасывающие даже целые деревья. Затем он перевел взгляд на скалу, вершина которой чуть не касалась облаков. Под этой скалой его ожидала лодка, которая вот уже пятьдесят лет делит с ним многие невзгоды, ныряя по бурным пенистым водам могучей реки..

8

В полдень на проселочную дорогу около Горькой долины выехали казаки на конях. Вслед за ними поднялся на бугор фаэтон с колокольчиками. За фаэтоном показались двумя рядами всадники. Зацокали подковы по камням, чуть поднялась пыль. Кони были, как на подбор, высокие, сытые. В лохматых папахах длиннобородые казаки приседали в седлах, припшорявая коней. Гейтепинцы в тревоге наблюдали за подъехавшими к деревне. Мальчишки забрались на крыши. Сверкали на солнце рукоятки длинных сабель, стволы винтовок. Черный лаковый фаэтон тоже блестел на солнце. Да и сидящие в нем как будто были одеты в золото: сверкали их плечи и груди. Казаки проехали мимо села, и гейтепинцы, решив, что они направляются в Тифлис, успокоились. Но всадники неожиданно остановились перед заезжим домом.

Ахмед, увидев вооруженных казаков, вспомнил Петербург, и недобрый холодок пронзил его. Не зная, зачем появились здесь казаки, он насторожился в ожидании неприятностей. Длиннобородый, широкоплечи с плеткой

в руке казак сошел с коня, подошел к Ахмеду, неожиданно закричал:

– Эй, татар, яхши-яман, клади карман. Ни бильмез, ни бум-бум!

Оскорбительные слова встряхнули Ахмеда. Он подтянулся и на чистом русском языке спросил:

– Что изволите?

Казак смутился. Ахмед заметил его растерянность и еще решительнее сказал:

– Пожалуйста, я вас слушаю.

Казаку пришлось сменить тон.

– Покажи комнаты. Разве не видишь, приехал пристав.

Ахмед повел их в дом. Они внимательно осмотрели все комнаты. Тот же казак, увидев скамейки, черную доску и карту, опять спросил:

– Что это такое?

– Вы сами видите.

– Здесь заезжий дом или школа?

– Заезжий дом.

– Тогда зачем эти вещи?

– Нужно.

– "Нужно, нужно"... Разве трудно ответить? Убери отсюда все эти скамейки.

Между тем казаки взяли себе стулья и расселись на веранде. Пристав и его сопровождающие расстегнули кители, вытирали платками потные шеи. Пристав вытер пот и с бритой своей головы. Ветерок, долетающий с Куры, едва шевелил травы и цветы.

Казаки, не спрашивая ничего у Ахмеда, забрали скошенную им вчера траву и отдали ее своим лошадям.

Пристав спокойно разглядывал лес на той стороне Куры... Привлекли его внимание пастбища, деревья и цветы, дети, игравшие на лугу. Он улыбнулся. Видимо, деревня ему понравилась.

Тот казак, что разговаривал с Ахмедом, наклонился и что-то шепнул приставу на ухо, после чего пристав велел привести Ахмеда. И следа не осталось на его лице от улыбки.

– Кто ты такой?
– спросил пристав, когда Ахмед пришел.

– Почтовый работник.

– Где научился говорить по-русски?

– В Петербурге.

Под приставом заскрипел стул.

– Ты что, был студентом?

– Да.

– Потом тебя выгнали, не так ли?

– Так.

– За что?

– Читал кое-какие книги.

– Гм. Так, так. А сюда как попал?

– Послали.

– И здесь читаешь те самые "кое-какие" книги?

– Можете проверить, господин пристав.

– А почему этот дом ты превратил в школу?

– Господин пристав, иногда ребята заходят ко мне, и от скуки я их учу письму... Вы сами знаете, что в наших деревнях нет школ...

– Ты их учишь писать по-татарски?

– Нет, по-русски.

Пристав смягчился:

– Да, ну что же... Так. Ты мне нравишься. У вас нельзя попить чаю?

– Для гостя все найдем.

– Если так, давайте самовар.

Ахмед побежал в комнату и вынес самовар. Стал наливать в него воду.

– Ты один? Разве у тебя нет семьи?

– Нет, господин пристав.

– Ладно, иди сюда. Они сами поставят.

Казаки тут же взяли самовар и нащепали лучины. Пристав все обмахивал лицо. Затем стал прохаживаться по веранде. Потом сел на свое место и, обращаясь к Ахмеду, тихо сказал:

– Надо собрать народ. Есть важный разговор. Ты пойди с казаками и позови всех мужчин. Сам будешь у нас переводчиком.

Поделиться с друзьями: