Были великой войны

Он не допрыгнул до палубы, упал грудью на край металлического борта, но успел ухватиться за него руками. Удар был таким сильным, что на миг Романов потерял сознание. Однако руки, управляемые, видимо, уже одним инстинктом, продолжали цепко держаться за борт. В следующий момент Романов пришел в себя, с судорожным усилием подтянулся, перекинул ногу через борт и встал на палубе.

Первым делом он опять поглядел на часового — не слышал ли тот звука удара. Часовой стоял неподвижно, как чучело. С пристани, пригнувшись, смотрел на палубу Мельник. Романов ободряюще замахал рукой, и тот исчез из виду — отошел, чтобы разбежаться.

Он прыгнул даже лучше, чем Романов: тот, подхватив на лету товарища, втащил его на палубу. Вокруг не было ни души — команда спала, а вахтенный, верно, ничего по заметил.

Осторожно они прокрались к люку, ведущему вниз, и спустились в трюм. По рассказам товарищей они знали, что у "Ариеля" три трюма. Нижний, видимо, был уже загружен и задраен, они попали во второй, средний, в один из его отсеков, уже наполовину заполненный коксом. Теперь надо было зарыться в эту кучу угля.

Они проснулись от шума. Сверху в отсек с грохотом сыпался кокс. Это продолжалось около часа, а потом неподалеку послышались голоса, лай собаки, кто-то ходил по грудам кокса, металлически звякнула крышка люка, и все стихло. Отсек задраили.

Романов и Мельник не знали, сколько еще простоял "Ариель" в Гамбурге — день, два или три, — и выползли из своего убежища, лишь когда почувствовали покачивание парохода. Они плыли!

Романов первым выбрался из-под кокса и помог вылезти своему спутнику. Мельник совсем обессилел и уже с трудом двигался. А у них в этом металлическом гробу не было ни капли воды, ни крошки пищи, и впереди лежал путь, который продлится неизвестно сколько дней. Но это был путь к свободе, путь на Родину, и ради этого они были готовы на все лишения…

Когда пароход остановился в Киле, они снова зарылись в кокс и переждали обыск. Но потом Мельник уже не отозвался на зов товарища. Он был без сознания, и Романову так и не удалось привести его в чувство.

Неизвестно, сколько времени продержался после этого Романов. Муки жажды и голода становились все нестерпимее, потом наступила странная слабость, появилось тупое безразличие ко всему, и он уже ничего больше не помнил.

В крупном шведском порту Гетеборге рабочие, разгружая кокс, обнаружили в одном из трюмов "Ариеля" два трупа в одежде военнопленных с буквами "811" на спине.

Вызвали врача. Один из найденных и в самом деле был уже мертв, в другом еще теплилась слабая искорка жизни. Его увезли в больницу, а гетеборгские грузчики с волнением обсуждали происшествие. Побег этих двух русских был первым и единственным побегом пленных из Гамбурга в Швецию на торговом судне.

Романов очнулся лишь через несколько дней в тюремной больнице шведской политической полиции. Нейтральная страна встретила его не очень-то любезно. Он поправлялся медленно, с трудом. Когда ему стало лучше, к нему начали приходить какие-то люди, говорившие по-русски и убеждавшие его не возвращаться на Родину, а просить политического убежища в Швеции. Он отвечал одно и то же: требовал, чтобы к нему вызвали сотрудника советского посольства.

Он добился своего и в конце концов попал в Стокгольм, к тогдашнему посланнику Советского Союза в Швеции — известной соратнице В. И. Ленина Александре Михайловне Коллонтай. К его огорчению, она отвергла проекты возвращения на Родину через союзную страну. "Вы свое отвоевали", — сказала она и оставила его жить в советской колонии в Швеции.

В 1944 году, когда Финляндия сложила оружие, Романов вернулся на Родину. Но все пережитое в крепости и в плену тяжело сказалось на его здоровье, он приехал домой больным человеком и немало времени провел в госпиталях. Туберкулез, то и дело одолевающий его, явился следствием не только испытаний, перенесенных в Брестской крепости, и лагерных лишений, но и того удара грудью о борт "Ариеля", которым завершился его прыжок с гамбургской пристани.

Но он не сдался болезням, как не сдавался фашистам. Несмотря на недуги, сумел после войны окончить второй институт и сейчас работает инженером-строителем в одной из проектных организаций Москвы.

В 1957 году, когда Алексея Романова восстанавливали в рядах партии, в партийной комиссии ему показали его лагерную карточку, в свое время случайно оказавшуюся в какой-то гитлеровской картотеке. Там была приклеена фотография Романова в одежде пленного с памятным ему номером 29 563 и в графах педантично записаны все штрафы и аресты, которым он подвергался.

Внизу стояла последняя запись, заверенная печатью со свастикой:

"№ 29 563 бежал из лагеря 25 декабря 1943 года и пойман не был".

Романов долго и задумчиво разглядывал свою фотографию и вдруг, широко улыбнувшись, сказал:

— А ведь счастливый номер оказался. В этой лагерной лотерее мало кто выигрывал. Мне вот повезло.

Но члены партийной комиссии понимали, что дело не в счастливом номере, и единогласно проголосовали за восстановление коммуниста Алексея Даниловича Романова в рядах КПСС. А вскоре в числе других защитников Брестской крепости А. Д. Романов за мужество и доблесть, проявленные в борьбе с гитлеровцами, был удостоен высокой правительственной награды — ордена Красного Знамени.

Брестский вокзал

С фактами этой необычайной истории я столкнулся совсем случайно в те годы, когда собирал материал о героической обороне Брестской крепости. Роясь в наших архивах, разыскивая оставшихся в живых защитников цитадели над Бугом, я обратился также и к иностранным источникам, ища в книгах, вышедших за рубежом, какие-то упоминания о Брестской обороне. Многие немецкие офицеры и генералы в своих послевоенных мемуарах вспоминали о стойкости и упорстве наших войск в Бресте, и их высказывания при всей тенденциозности бывшего противника в освещении событий, конечно, представляли немалый интерес.

Несколько лет тому назад за границей вышла книга воспоминаний известного гитлеровского диверсанта подполковника Отто Скорцени, военного преступника, который после разгрома фашистской Германии нашел себе безопасное убежище во франкистской Испании. Это тот самый Скорцени, что в годы войны со своей шайкой отборных головорезов выполнял самые ответственные поручения Гитлера и его генералов: похитил у союзников арестованного Муссолини в 1943 году, а зимой 1945 года, переодевшись в американскую военную форму, во главе своих диверсантов сеял панику в тылах войск Эйзенхауэра в дни их поражения в Арденнах. Книга его, весьма саморекламная, так и называется "Легион Скорцени". На одной из ее страниц есть любопытное упоминание о Брестской крепости.

Оказывается, Скорцени побывал в Бресте в первые дни войны и, видимо, имел самое прямое отношение к действиям гитлеровских диверсантов в нашей пограничной полосе. Впрочем, об этом он не обмолвился ни одним словом. Зато не лишена для нас интереса оценка упорства защитников крепости.

"Русский гарнизон цитадели, — пишет автор, — в буквальном смысле слова вел борьбу до последнего патрона, до последнего человека". Скорцени рассказывает, как он однажды под огнем выполз на гребень крепостного вала и увидел усеянный трупами гитлеровских солдат двор цитадели.