Были великой войны

Единственным исключением для нее стала маленькая каморка, которую ей отвели в расположении части. Во всем ос-тальном она была таким же курсантом, как и мужчины, и зорко следила, чтобы ей не делали ни малейших поблажек.

Программа курсов была рассчитана на четыре месяца, но танкистов требовал фронт: надвигались события на Курской дуге. Уже в июне лучшим курсантам предложили сдавать экзамены досрочно. Лагунова настояла, чтобы ее включили к число выпускников.

Технику она сдала на "хорошо", вождение танка — на "отлично". Как ни уговаривали ее остаться в полку инструктором, она не согласилась.

Танкисты приняли на заводе машины и погрузили их на платформы. Перед отправкой на фронт в заводском дворе состоялся совместный митинг рабочих и танкистов. И Маруся Лагунова, стоя в толпе, то и дело краснела: с трибуны говорили о ее настойчивости, упорстве, требовательности к себе и называли ее под аплодисменты собравшихся гордостью полка.

Но впереди еще было немало испытаний. Когда танкисты прибыли на фронт и вошли в состав 56-й гвардейской танковой бригады, командование, узнав, что на одной из машин механик-водитель девушка, отнеслось к этому как к досадной нелепости.

Впрочем, об этом хорошо рассказывает в своем письме сам бывший командир бригады гвардии полковник в отставке Т. Ф. Мельник, живущий сейчас в Киеве.

"…Шел 1943 год. Бригада готовилась к боям на Курской дуге. Для пополнения к нам прибыли с Урала маршевые роты. Я, как комбриг, делал смотр вновь прибывшим экипажам боевых машин.

Подхожу к одному из экипажей. Докладывают:

— Командир танка лейтенант Чумаков, механик-водитель сержант Лагунова.

Я поправил:

— Не Лагунова, а Лагунов.

Командир танка говорит:

— Товарищ комбриг, это девушка, Лагунова Мария Ивановна.

— Как девушка? Механик-водитель и девушка?!

Передо мной стоит по стойке "смирно" танкист среднего роста, хорошей выправки, с серьезным волевым и загорелым лицом. Я был крайне удивлен, что механиком-водителем боевого танка оказалась девушка. Мне приходилось видеть на фронте женщин, которые хорошо справлялись с тяжелой фронтовой службой медсестер, врачей, связистов, снайперов, летчиков и с другими военными профессиями. Но механика-водителя, да еще прославленной "тридцатьчетверки", никогда не видел. История не знала примера, чтобы девушка вела танк в бой. В первый момент я был сильно озадачен и не знал, как поступить с Лагуновой.

В то время я был глубоко убежден, что быть танкистом — не женское дело. Механик-водитель должен обладать большой физической силой — ведь для того чтобы управлять рычагами танка, требуется большое мускульное напряжение. Надо уметь в любых условиях и при любой погоде на марше и в бою вести танк. Летом в жаркую погоду температура в танке достигает 40–30 градусов, а в бою при интенсивном ведении огня скапливаются пороховые газы — все это затрудняет действия экипажа. Кроме того, экипаж танка, особенно механик-водитель, испытывает в бою большое психическое напряжение, когда противник ведет по танку артиллерийский огонь. Требуется железная воля, выдержка, хладнокровие.

Все это и заставило меня подумать о том, чтобы перевести Лагунову в менее опасное место. Насколько возможно ласково я предложил ей побыть в резерве, посмотреть, обвыкнуть в боевых условиях, а потом, мол, получите танк и поведете его в бой с врагом. Лагунова наотрез отказалась. Она говорит:

— Я приехала на фронт не для того, чтобы отсиживаться в тылу.

Ее поддержали экипаж и офицеры подразделения".

Как вспоминает М. И. Лагунова, за нее горой встал лейтенант Чумаков, командир ее машины, который впоследствии пал в бою и посмертно был удостоен звания Героя Советского Союза.

— Мария Лагунова отличный механик, — твердо заявил он комбригу. — Я ручаюсь, что она будет управлять машиной в любых условиях.

Ее оставили в покое, но ненадолго. Когда танкистов нового пополнения стали распределять по батальонам и ротам, возник тот же вопрос — командиры не могли себе представить, как это женщина поведет в бой танк. Снова начались уговоры, предложения перейти в штаб, подальше от переднего края.

И опять нашелся хороший и смелый человек, выручивший девушку. Это был заместитель командира батальона по политической части капитан Петр Митяйкин.

— Видимо, ее трудно переубедить, — сказал он другим командирам. — Не будем настаивать, товарищи. Повоюем, сержант Лагунова. Только, чур, воевать хорошо! Буду за тобой следить в бою.

Она узнала, что замполит всегда идет в бой на одной из головных машин и от его зоркого взгляда не укроется никакой промах танкиста. Но она была уверена в себе.

Наконец пришел боевой приказ. Машины вышли на исходные позиции и стояли замаскированные в укрытиях: поблизости уже рвались снаряды. Сражение на Курской дуге было в разгаре.

Перед боем снова появился капитан Митяйкин, побеседовал с танкистами и напомнил Марии Лагуновой, что будет наблюдать за ней. А потом машины подвели к переднему краю, загремела артиллерийская подготовка, на броню танка вскочили человек десять автоматчиков, и лейтенант Чумаков подал команду: "Вперед!"

Она запомнила этот первый бой во всех его мельчайших подробностях. Сквозь смотровую щель она видела условленные ориентиры и вела танк по ним. До предела напрягая слух, она ловила в шлемофоне команды лейтенанта Чумакова. Слышать что-нибудь становилось все труднее: к реву мотора прибавились гулкие выстрелы их танковой пушки и беспрерывная: трескотня башенного пулемета. Потом немецкие пули забарабанили по броне, и она перестала различать в наушниках голос командира. Но Чумаков уже оказался около нее и стал командовать знаками.

В щель было видно, как наши танки, вертясь, утюжат траншеи противника. Маруся впервые увидела бегущие фигуры гитлеровцев в серо-зеленых френчах. В это время пули застучали о броню особенно часто и звонко, и лейтенант хлопнул ее по правому плечу. Она резко развернула танк вправо и совсем близко увидела блиндаж, из которого в упор бил пулемет. Тотчас же последовал толчок в спину, и она нажала на акселератор. Бревна блиндажа затрещали под гусеницами — она не слышала, а как бы почувствовала это.

Стрельба постепенно стала стихать. Лейтенант приказал остановиться. Прежде чем Маруся успела открыть люк, кто-то откинул его снаружи и за руку вытянул ее из машины. Это был капитан Митяйкин. Она еще плохо слышала, и он закричал, нагнувшись к ее уху:

— На первый раз хорошо получилось. Молодец, Лагунова!

Она огляделась. Пыль и дым, заволокшие все вокруг, постепенно оседали. Повсюду валялись трупы гитлеровцев, окровавленные, раздавленные, в самых причудливых позах. Перевернутые пушки, повозки, лошади с распоротыми животами… Маруся не испытывала страха во время боя, поглощенная своей работой, но сейчас, при виде этой страшной картины войны, ей стало жутко, она почувствовала, как к горлу подступает тошнота, и поспешно влезла в танк, чтобы никто не заметил ее слабости.