Быть Руси под княгиней-христианкой

Однако этого не произошло — нападения противника не последовало ни днём, ни вечером. А глубокой ночью на рыбацкой лодке к Глебу приплыли его лазутчики, оставленные близ устья Куры, и сообщили, что рано утром флот халифата подвергся нападению больших сил хвалынских пиратов. Пираты собрались севернее устья Куры в надежде поохотиться за сумевшими прорваться в море ладьями и поживиться арранской добычей, но успешный для русичей и викингов результат ночного боя сделал мечты пиратов несбыточными — никто из них не горел желанием помериться силами с теми, кто вышел победителем в сражении с наводившими на пиратов ужас харраками. Нападение пиратов не застало флот халифата врасплох, и оно было отбито, хотя многие корабли, в том числе две харраки, оказались серьёзно повреждены. По-видимому, эта стычка с пиратами заставила вражеского флотоводца отказаться от преследования русских и варяжских ладей.

Не встретившись ни разу с пиратскими судами и без помех проплыв мимо Дербента, откуда против них не было предпринято никаких враждебных действий, русские и варяжские ладьи прибыли к месту, откуда не столь давно отправлялись в далёкий, неведомый Арран. Вести о последних событиях в Бердаа и оставлении войсками Свенельда Шегристана, об их прорыве из Куры в море и плавание по нему достигли этих мест. На берегу причалившие ладьи встречали князь Цагол и главный воевода лазгов с многочисленной свитой и выстроенными невдалеке дружинами.

— Я и воевода Латип рады снова видеть тебя, непобедимый главный воевода русов, — приветствовал Свенельда князь. — Наши воины были союзниками в Арране и сражались против общего врага, и, хотя сейчас поход завершён, друзьями мы остались и поныне...

Свенельд слушал по-восточному напыщенную и витиеватую речь князя, а сам нет-нет да поглядывал на богато разодетых вельмож из свит Цагола и Латипа, на длинные, плотные ряды их конных воинов. Выходит, дела у обоих после возвращения из Бердаа сложились весьма благополучно, они обладают на своих землях прежней властью, и в первую очередь от них зависит, кого встретили на этих берегах приплывшие русичи и викинги — верных друзей или готовых нанести вероломный удар врагов.

Князь закончил речь, обращённую к Свенельду с его воеводами и своей и Латиповой свитам, наклонился ближе к Свенельду, произнёс вполголоса:

— Но самыми большими друзьями твоего войска и тебя лично, главный воевода, являемся я и воевода Латип. Мы не забыли, что в тяжелейшую для нас минуту, когда от нас отвернулись те, кто был с нами одной крови и веры, кого мы считали своими друзьями, руку помощи нам протянул ты, чужой для нас русич Свенельд. Мы обещали расплатиться с тобой за оказанное нам добро и намерены сегодня это сделать. Ты получишь всё то золото, что был вынужден уплатить арранским разбойникам за наш выкуп из их плена, и те сто тысяч золотых диргемов, которые дал нам в долг перед возвращением меня и Латипа домой.

Как ни заманчиво было получить эти огромные деньги, обстоятельства вынуждали Свенельда поступить по-другому. Его войску предстоял длительный и тяжёлый путь на Русь, полный всевозможных опасностей. Чего стоил один переход к берегам Сурожского моря вдоль рек Кумы и Кубани, где на русичей и викингов могли напасть касоги, ясы, гузы [102] и другие многочисленные полуразбойничьи племена, давно враждующие с Тмутараканью. А сколько любителей чужого добра могли привлечь слухи о несметных сокровищах, захваченных войском Свенельда в Арране и находящихся с ним? Поэтому несколько сотен конных воинов сейчас для Свенельда были намного дороже тех многих тысяч диргемов, о которых говорил Цагол.

102

...касоги, яссы... — Касоги — адыги, яссы — алланы, гузы.

— О чём ведёшь речь, князь? — разыграл негодование Свенельд. — Я выкупил вас у разбойников потому, что вы — мои боевые товарищи, и я уверен, что, окажись в руках разбойниках я, вы поступили бы точно так, как я. Поэтому о заплаченном мной за ваше освобождение золоте забудьте навсегда... А что касается ста тысяч диргемов, полученных вами от меня перед возвращением домой, то... Сколько с тобой прибыло воинов, князь? — неожиданно переменил он тему разговора. — Из их числа исключи свою личную охрану и сотню сопровождения.

— Со мной прибыла тысяча воинов, без личной охраны и сопровождения их останется восемь сотен.

— А что ответишь на подобный вопрос ты, главный воевода? — обратился Свенельд к Латипу, внимательно слушавшему его разговор с Цаголом.

— Я располагаю семью сотнями всадников.

— У моего войска длинная и изнурительная дорога, а дружинники устали после морского перехода и обременены сотнями раненых и обозом. Поэтому им весьма кстати пришлась бы помощь в несении дозорной службы и охране обоза с ранеными. Если ваши пятнадцать сотен воинов сопроводят моё войско до границ Тмутаракани, ваш долг в сто тысяч золотых диргемов будет забыт. Что скажете на моё предложение, князь и главный воевода?

— Ты хочешь нанять на кратковременную службу наших воинов? Мудрое решение, — заметил Цагол. — Полторы тысячи отборных всадников станут отличным дополнением к четырём тысячам твоих дружинников, они вместе будут как ушат холодной воды для многих отчаянных голов в долинах рек Кумы и Кубани. Такая услуга должна очень дорого стоить.

— Дорого, — согласился Свенельд, — однако намного меньше тех денег, что предложил я. Если боитесь продешевить, я беру свои слова обратно и готов получить от вас долг диргемами. Правда, в этом случае моему войску придётся совершать поход медленнее и быть готовым каждый миг отразить возможное нападение. Но разве русичи и викинги в первом походе или прежде не встречались с ворогом в горах и лесах? Просто наше возвращение домой затянется на более длительный срок и потребует лишних сил. Зато это позволит мне сохранить сто тысяч золотых диргемов, а это целое богатство. Когда я могу получить свой долг, князь и главный воевода? — поинтересовался Свенельд.

Латип бросил мимолётный взгляд на Цагола, в волнении облизал губы, решительно произнёс:

— Русский воевода, мои храбрые воины готовы сопровождать твоё войско до Тмутаракани. С этой минуты они в твоём распоряжении, и единственный их воевода — ты.

— Я присоединяюсь к словам воеводы, — сказал Цагол.

— Тогда велите своим сотникам прибыть к моему шатру. Я намерен выступить в поход завтра утром, и им надлежит подготовить к нему своих воинов...

Вечером Свенельд прощался с атаманом Глебом.

— Завтра мы расстаёмся, атаман, и только Небу ведомо, встретимся ли ещё когда-нибудь, — говорил воевода. — До похода я совершенно не знал тебя, однако вместе проведённое в Арране время сблизило меня с тобой настолько, что ты стал для меня самым близким в войске человеком... а может, и не только в войске, — неожиданно для себя признался он. — Поверишь, если я скажу, что у меня никогда не было в жизни настоящих друзей? Были люди, которым был нужен я, были те, в ком нуждался я, но чтобы к кому-либо прикипела душа, чтобы я испытывал потребность просто встретиться и поговорить с кем-то — таких не было ни разу. Ты — единственный, в чьём слове я уверен, как в своём, с кем мне интересно побеседовать за кувшином вина, к чьему совету я прислушивался, не ища в нём подвоха либо задней мысли. Отчего так случилось — понять не могу. Может, это сможешь объяснить ты? Ведь и ты проводил со мной времени гораздо больше, нежели того требовали наши общие дела. Думаю, ты встречался со мной не реже, чем со своим лучшим другом воеводой Микулой. Я прав или нет?

— Прав, воевода. Я тоже привязался к тебе и считаю таким же товарищем, как Микулу.

— Но мы с ним совершенно разные люди. Что сблизило тебя с нами, если я и Микула, хотя знакомы много лет, никогда не дружили?

— Именно то, что вы не одинаковы, — с улыбкой ответил Глеб. — Микула — честный, никогда не кривящий душой, верный своему слову, готовый умереть за Русь и своих богов. Я с детства мечтал быть таким, однако не стал до сих пор. Зато жизнь сделала меня таким, как тебя, воевода. Каким — мы знаем оба без лишних слов. Поэтому в Микуле я словно вижу себя таким, каким хотел стать, а имея дело с тобой, вижу себя таким, каким есть на самом деле без всяческих прикрас. Как ни приятно возвращаться к светлым мечтам далёкой юности, однако не мешает почаще и смотреть на себя в зеркало. Ты — моё зеркало, воевода, а мы обычно любим своих двойников.