Быть Руси под княгиней-христианкой

— Я выразил сомнение потому, что точно так поступил даже твой покойный муж, знавший тебя намного лучше, нежели я. Разве не приказал он воеводе Микуле стать исполнителем его последней воли в случае, если тебе, его жене-христианке, окажется не под силу или не по нраву свершить её? Поэтому мы, которым надлежит проводить на Небо душу нашего брата по вере Игоря, хотим знать, готова ли ты обрушить карающую десницу на убийц великого князя или поселившийся в твоём сердце чужой бог не позволит тебе этого?

— Твои сомнения напрасны, бывший воевода. Клянусь, что я, великая киевская княгиня, выполню последнюю волю моего мужа Игоря и жестоко накажу древлян, его убийц и сеятелей кровавой смуты на Руси. А ты должен знать, что христиане верны своим клятвам так, как язычники своей роте [141] . Не веришь в то, что мне окажется не по плечу свершить кару должным образом? Тоже напрасно. Великий князь завещал свою месть не только мне, но и воеводам своей дружины, другам-побратимам, и воинов в поход на Искоростень поведут они. Надеюсь, ты не сомневаешься, что те, кто бурей пронёсся по берегам Хвалынского моря, дважды ходил с мечом на Византию, смог захватить сердце Кавказа — Арран, справятся с князем Малом? А если тебя всё-таки точит червь сомнения, обратись к Перуну, дабы он укрепил души и тела своих внуков и даровал им победу над недругами-славянами, столь же опасными своей тягой к расколу Руси, как её вороги-иноземцы. Для меня, великой княгини, все русичи равны, будь они язычниками или христианами, и я буду благодарна всем, кто окажет мне помощь в свершении кары над древлянами. Буду благодарна за это и вам, облачённым доверием русских богов высокочтимым мужам, — посмотрела Ольга на хранивших молчание жрецов и волхвов, — и в первую очередь тебе, многоопытный мудрый старче, — перевела она взгляд на верховного жреца Перуна.

141

Рота — присяга.

— Великая княгиня, ты хочешь уверить меня, что русичи-христиане так же любят Русь, как и русичи-язычники? — спросил верховный жрец. — Ежели это правда, отчего они, сыновья и дочери Христа, не чтут наших вековых законов и обычаев? Например, почему ты не пожелала, как все пережившие своих мужей великие княгини до тебя, умереть вслед за Игорем, чтобы вместе оказаться на Небе и по-прежнему быть рядом с ним? Разве не клялась ты богам, становясь его законной женой, всюду следовать за мужем и делить с ним пополам выпавшие ему радость и горе?

— Любовь к родной земле и соблюдение древних обычаев ставшей чужой тебе веры — это не одно и то же, — ответила Ольга. — И потом, разве мой муж завещал мне принять смерть на его погребальном костре? Нет, он завещал мне править вместо него державой и воспитывать малолетнего сына, будущего великого князя Руси. К тому же моя вера запрещает самоубийство, почитая его тягчайшим грехом. Я не намерена гневить своего Бога, точно так как ты стремишься не гневить своего Перуна.

— Говоришь, что не хочешь гневить своего Бога? Ха-ха-ха! — И, запрокинув голову, верховный жрец рассмеялся. — Великая княгиня, значит, ты совсем не знаешь Христа, и я докажу это. Ты называешь меня Олеговым воеводой — это так, но, прежде чем им стать, я был сотником и побратимом князя Дира, подло убитого Олегом [142] . Я не раз присутствовал на спорах Дира с его князем-соправителем Аскольдом и знаю, отчего мой побратим, а отличие от Аскольда, не принял христианства и до конца остался верен старым русским богам. Одной из причин было то, что Дир опасался, что вместе с христианством на Русь хлынут тягчайшие пороки, неведомые доселе на ней, но которыми переполнен Старый и Новый Рим, они не оставили в сердцах их жителей-христиан ничего святого. Много ли ты знаешь случаев, чтобы русич-язычник поднял оружие на брата, убил бы отца, ослепил и посадил в тюрьму-поруб мать? Зато в обоих Римах из-за горсти монет брат убьёт брата, из-за клочка земли сын сживёт со света родителей, а в борьбе за императорскую власть сыновья убивают отцов, жёны травят ядом мужей, родные братья рубят друг другу головы. Ты умна, великая княгиня, и, наверное, знаешь причину столь разного поведения русичей-язычников и христиан, будь они латинянами-италийцами или ромеями?

142

...князя Дира, подло убитого Олегом... — Слухи о державе с благосклонным климатом, основанной Аскольдом и Диром, «влекли Олега к Киеву», Н. Карамзин рассказывает о коварстве Олега, который «скрыл вооружённых ратников в ладиях, велел объявить государям киевским, что варяжские купцы... хотят видеть их как друзей и соотечественников. Аскольд и Дир, не подозревая обмана, спешили на берег, воины Олеговы в одно мгновение окружили их. Правитель сказал: «Вы не князья и не знаменитого роду, но князь», — и показав на Игоря, промолвил: «Вот сын Рюриков!» Сим словом осуждённые на казнь Аскольд и Дир под мечами убийц пали мёртвыми к ногам Олеговым».

— Старче, ни одна вера не учит людей чему-либо плохому, и, ежели человек преступает закон либо совершает дурной поступок, начало этому следует искать в нём самом, прежде всего в том, кто и как его воспитывал, кто он есть и как живёт, — ответила Ольга.

— Ты забыла упомянуть самое главное, о чём думает человек, прежде чем нарушить закон, — о ждущей его за это каре-возмездии. Русич-язычник знает, что причинённое их единоверцу зло никогда не будет прощено Небом, ежели он добрыми делами полностью не искупит вину, в противном случае ему суждено предстать после смерти перед судом предков, которые вынесут ему беспощадный приговор. А христианин знает, что стоит ему лишь явиться в церковь и покаяться, как ему будет прощено любое совершенное преступление, названное вольным или невольным грехом. Да что свершённое, если за золото христианину заранее может быть прощено любое преступление, которое он может совершить в будущем. Сражаясь в Италии, я собственными глазами видел продаваемые Римским Папой грамоты, в которых он от имени Христа прощал покупателю все его настоящие и будущие грехи. Поэтому, великая княгиня-христианка, забудь слово «грех». Твоего Христа заботит не чистота душ агнцев его земного стада, а золото, которым они могут откупиться у него от угрызений совести. Ежели ты бедна, мы, внуки Перуна, готовы купить тебе прощение Папы за самую дорогую цену.

— Старче, ты путаешь христиан, признающих над собой главенство Римского папы, и христиан-русичей, земным владыкой которых является Константинопольский патриарх. Да, Римский Папа торгует прощениями грехов, но Константинопольский патриарх никогда не делал и не делает этого.

— Не делает сегодня, сделает завтра, — уверенно произнёс верховный жрец. — Разве они оба не поклоняются одному и тому же Христу? Кстати, великая княгиня, я до сих пор не смог понять, кто из них более любим Христом и ближе к нему, являясь его первым слугой на земле — Римский Папа или Царьградский патриарх? Непонятно мне и то, что они, называя себя примерными, достойными подражания христианами, главная добродетель коих — смирение, послушание, жизнь в бедности, а охвачены одним из страшнейших пороков — гордыней, и готовы перегрызть друг другу глотки за право называться первым христианином на земле и быть верховодом всех единоверцев в мире. Разве это не гордыня, причём непомерная?

Ольга помнила, как не столь давно она уже вступала с верховным жрецом Перуна в спор о вере и не выиграла его, поэтому сейчас решила не повторять ошибки.

— Старче, Лютобор, ты явился ко мне как к великой княгине или как к христианке? Ежели как к христианке, чтобы поговорить о непонятном для тебя в моей вере, приходи в другой раз, когда у меня будет меньше дел. А ещё лучше обратись к священнику Григорию — учение Христа он знает не хуже меня, а свободного времени имеет куда больше.

— Меня не интересует твоя вера, великая княгиня, а тем паче пришлый ромей, — сказал верховный жрец Перуна. — Мы хотели узнать: намерена ли ты, христианка, исполнить предсмертную волю своего мужа-язычника. Ты дала нам ответ, и мы оставляем тебя наедине с твоим... горем.

Он развернулся и направился к двери. Не доходя до неё, остановился и посмотрел на Ольгу.

— Перун будет доволен, что глас его внука Игоря услышан и его кровь будет отомщена, — проговорил он. — Но куда больше он был бы рад, если бы ты, великая княгиня, исполнила долг верной жены и взошла на погребальный костёр своего мужа. Подумай об этом.

— Старче Лютобор, я не сделаю этого. Потому что христианка и не возьму на душу тяжкий грех самоубийства, и потому что покойный муж завещал мне воспитывать нашего сына-княжича, а не следовать за ним на тот свет.

— О каком грехе может говорить тот, кто отрёкся от веры предков, совершив этим самое тяжкое святотатство, — сказал верховный жрец Перуна. — Поэтому подумай хорошо над моими словами и очисти свою совесть в пламени священного погребального костра. Я буду ждать твоего решения, великая княгиня.

— Ты его уже знаешь, старче Лютобор, и никогда не услышишь другого, — решительно отрезала Ольга.

Проводив взглядом последнего оставившего Золотую палату волхва, она прикрыла глаза и задумалась. Зачем приходили к ней жрецы и волхвы, не проронившие за всё время пребывания в палате ни единого слова? А может, встреча с Ольгой была нужна лишь верховному жрецу Перуна, единственному беседовавшему с ней, а присутствовавшие рядом с ним остальные служители языческих богов должны были придать его посещению большую торжественность и вес? В таком случае для чего она понадобилась бывшему Олегову воеводе?

Узнать, намерена ли она исполнить предсмертную волю покойного Игоря? Но Лютобор умный человек и прекрасно понимает, что Ольга, всю жизнь стремившаяся стать полновластной хозяйкой Руси, сейчас может осуществить свою мечту лишь при условии, что против неё не выступят Игоревы воеводы, а для этого в первую очередь необходимо — желает она того или нет! — выполнить оставленные ей мужем заветы. Верховный жрец Перуна надеялся уговорить её принять смерть на погребальном костре Игоря, как велит поступить стародавний обычай русов пережившей любимого мужа его верной жене? Но Лютобор не столь наивен и как никто другой должен понимать, что власть великой княгини нужна живой Ольге, а не возлежащей бездыханной на языческом священном кострище. Да и огромный жизненный опыт и знание тайных, сокровенных уголков человеческих душ не могли не привести верховного жреца к мысли, что, возможно, одной из причин принятия Ольгой христианства стало её нежелание быть связанной в своих поступках языческими законами и обычаями, в том числе обязанностью покинуть мир живых одновременно с мёртвым мужем.