Бывшие. Уже не вернуть

Нил старательно прикасается к детали краешком тонкой щетины, измазанной в прозрачном тягучем клее, бережно обхватывает мои пальцы, и мы вместе осторожно приклеиваем уголок, укрепляя террасу. Я уже не совсем понимаю, как так вышло, но моя спина почти касается мужской груди, мое дыхание стопорится. Сердце колотится, будто сумасшедшее, внутри разгорается огненный шар, увеличиваясь в размерах. Я вроде как нахожусь в объятиях Нила, но он не обнимает, а просто помогает мне с макетом, направляя. Как только проходит достаточное количество секунд, он отпускает меня, расслабленно отодвигаясь.

Я поднимаю на него робкий взгляд, никакой реакции не замечаю. Нил все также сосредоточен исключительно на деревянной модели, с восторгом порхая по ней глазами, на меня даже не смотрит. И я слегка успокаиваюсь.

Тут же Нил просит меня пинцетом зафиксировать первый шарик.

— Осторожно, здесь ювелирная работа, — напутствует он.

Спустя полминуты мы крепим шарик на поручни. Затем другой. Не сразу я подмечаю, что расстояние между ними четко выверено.

Так и сидим в напряжении, близко-близко друг к другу, рука в руке, а его согревающее дыхание щекочет мне затылок. И есть что-то запретно-интимное в нашей близости. Непозволительное, но такое острое, яркое и обволакивающее…

— Цветы тебе совсем не понравились? — глубокомысленно замечает Нил, а сам не отрывается от процесса: выжидает необходимое время, чтобы клей схватился.

— Почему же. Они красивые, — выдыхаю я, стараясь не оправдываться. И еще твердо держать руку, а то после неожиданного вопроса она стала слегка подрагивать.

— Но…? — не отстает Нил, настойчиво пробираясь к сути.

— Никаких но, они красивые… — убеждаю его я в надежде, что он благоразумно оставит эту тему.

— Но они от меня. Верно? Поэтому даже домой не захотела забрать?

— Нил, — возмущенно начинаю я и резко поворачиваю голову вправо, стараясь пригвоздить гостя взглядом.

— Тшшш… — участливо успокаивает он меня, — видишь, клей еще не высох? Не шевелись.

Он слегка подается вперед, почти проезжаясь щекой по моим губам, и я непроизвольно отворачиваюсь.

— Даже и не думал, что это будет так неприятно, но почему-то зацепило нехило, — от пробирающего шёпота мне в волосы кожа на шее и плечах покрывается мурашками. Тихий голос его такой расстроенный и тусклый...

— Не бери в голову. Оставила в школе. Они там прекрасно вписались в обстановку. Радуют всех окружающих.

— Всех? — с недоумением переспрашивает Нил, — я как-то всех не рассчитывал радовать.

— Я просто не люблю розы, вот и всё. Никакой предвзятости, — выдавливаю я из себя скупое признание. Пробую пошевелиться, но тут же получаю предупредительное:

— Еще не высох.

И тут же вновь располагаюсь в кольце сильных мужских рук. Макет же испортить жалко…

— Ариш, но ты же радовалась им раньше? Да и когда Демьян присылал тебе розы, ты была счастлива. Разве нет? — недоумевает Нил.

— Демьян ни разу не интересовался, а я не считала необходимым просвещать его в этом вопросе. А когда ты дарил букеты, мне было безразлично, какие они. Главное — от тебя. И что ты хотел сделать мне приятное. Да и неловко было сознаваться.

— Отлично, — роняет он с нотками самоиронии, продолжая с взявшимся из ниоткуда задором: — Знаешь, я чувствую себя немного идиотом. И какие же ты любишь цветы? — он заинтригованно ожидает мой ответ.

— Обожаю ландыши, — признаюсь я тихо. — Они очень хрупкие, нежные, и запах тонкий, сладкий.

— Это чудесные новости, — ехидно замечает Нил, — хорошо не подснежники.

— Ты опять смеешься надо мной… — заявляю я грозно.

— Нет. Просто ты любишь ландыши, которые цветут в мае. То есть еще месяца три я в пролете.

— Не ерничай. Судьба у тебя такая. Быть в пролете, — теперь уже я посмеиваюсь над ним.

— Какие-то есть еще варианты тебя побаловать? — строго уточняет Нил.

— Дай-ка поразмыслить… хммм… — я театрально хмурюсь и делаю вид, что действительно задумалась. — Стереть мой номер, забыть адрес, имя и все такое прочее точно не прокатит?

— Нет, — у Нила до невозможного заразительный смех.

— Тогда сойдут еще орхидеи, — веселюсь я, не в полной мере осознавая, что именно сейчас сделала.

Но Нил никак не реагирует на мое неожиданное, сближающее нас признание.

— Клей высох, — объявляю я немного резко. Непринужденная дружеская атмосфера начинает растворяться.

Поднимаюсь на ноги.

— Ты про кофе не забудь. Кажется, мы все приклеили, — мягко намекаю я Нилу, что ему пора.

— Да, макет готов. Можно фотку?

— Конечно, — задиристо соглашаюсь я. И жду, пока Нил сфотографирует «мой домик» с нескольких сторон.

— Отлично. Кстати, я все хотел дополнить его кое-чем, — вежливо уточняет гость. — От себя. Если ты не против, конечно.

— Пожалуйста. «Домик» в твоем полном распоряжении.

— Спасибо, — с благодарностью кивает Нил. И подходит к портфелю из кожи коньячного оттенка. Вынимает оттуда что-то. И шагает обратно.

— А что там?

Любопытство пересиливает, и я заглядываю Нилу через плечо. А от увиденной крошечной игрушечной пластмассовой колыбельки в его сильных пальцах горький ком встает в горле.

— Я не знаю, как ты себе все это представляла, — четко проговаривает Нил, заглядывая в мое лицо, по которому уже градом катятся слезы. Я только и могу, что сложить руки на груди, изо всех сил стараясь защититься от жесткого эмоционального удара хотя бы так. — Но я бы хотел, чтобы здесь была детская.

Четко проговаривая каждое слово, он ставит колыбель возле окна на втором этаже. Меня начинает бить мелкая дрожь.

— А вот здесь, — он достает еще одну кроватку побольше и ставит ее в другую комнату. — Это была бы спальня старшего. Как считаешь? Ему бы понравилось?

У меня не получается выдержать этот моральный натиск, это кричащая вопиющая боль бьет прямо в сердце, сражая наповал, ей удалось скосить меня, как острой косе молодые росточки.

Я тяжело переставляю ноги, приближаясь к окну, укладываю ладони на подоконник. «Старшего»? Которого мы так и не дождались?!

Заботливые руки обнимают меня и не дают ни вырваться, ни пошевелиться, даже когда я пытаюсь развернуться и оттолкнуть от себя Нила. Но почти сразу затихаю в его объятиях. Я плачу, плачу и плачу, а Нил все стоит и стоит рядом. Без движения. Без слов. Только лишь крепко прижимает меня к себе и губами стирает соленые дорожки с пылающих щек. А шумное сбивчивое дыхание выдает моего мучителя с потрохами.