Царь нигилистов 6

Работа закипела. Андреев с Заварыкиным при помощи явившихся на зов Покровского с Рейтцем фильтровали продукты жизнедеятельности грибка пеницилла, Баландин кипятил шприцы и следил за работой перегонного куба, производившего дистиллированную воду. И она капала в прокипячённый пузырёк.

В общем-то дистиллят известен примерно со времён царя Гороха и его можно найти в аптеке, но аптечной воде Саша не доверял. Перегоняют-то они перегоняют, конечно. Но вот во что разливают?

«Физиологический раствор» тоже известен, и даже водится в аптеках, но Саша предпочитал, чтобы и его готовили прямо в лаборатории. Ибо даже для Пирогова не очевидно, что его надо использовать для инъекций, причём на дистиллированной воде.

Медицинскую главу своей книги «Мир через 150 лет» Саша послал Николаю Ивановичу ещё весной. Академик ответил сдержанно. Что это всё слишком удивительно, чтобы быть правдой. С другой стороны, асептика работает. Так что может быть не всё результат богатой фантазии великого князя. Хотя, например, в пересадку органов и искусственное сердце поверить трудно.

Однако, было очевидно, что наиболее простые и реалистичные идеи оттуда знаменитый хирург тут же пустил в дело. Стеклянными шприцами он тоже хвастался ещё в июне.

К двум пополудни всё было готово. Саша взял с собой Андреева и Баландина, и они поехали в Мраморный дворец.

Он был построен в Екатерининскую эпоху примерно в одно время с Зубовским флигелем и напоминал его по архитектуре. Классика без излишней пышности.

Лёгкий ветер с замерзающей Невы разогнал тучи, солнечные лучи веером ударили вниз на мраморные пилястры, и окрасили их розовым.

Карета въехала во внутренний двор. Дядя Костя встретил внизу у парадной лестницы с мраморными стенами, высокими окнами и золочёными люстрами.

Скромные Сашины эскулапы, кажется, немного робели, но он решительно повёл их вверх вслед за Константином Николаевичем. Да, попривык уже. Ну, мрамор, ну, золочёные люстры, ну, наборный паркет.

Комната, где болел Никола, была скромнее, но высокие окна, позолота на потолке и лепнина присутствовали. Саша мысленно похвалил Здеккауера, что больного отселили отдельно.

Поклонник каломели сидел рядом с кроватью.

По другую сторону стояла тётя Санни и комкала в руке платок. Даже причёска утратила обычную идеальность: рыжий локон выбился из неё на свободу и упал на плечо. Александра Иосифовна подняла на Сашу полные слёз глаза.

— Саша! — проговорила она с сильным немецким акцентом.

— Всё будет хорошо, — банально успокоил он.

Никола полусидел на постели, опираясь на подушку и надсадно кашлял.

Профессор Медико-хирургической академии Николай Фёдорович Здеккауер облик имел благообразный: прямой нос, высокий лоб, тёмные внимательные глаза и черную бородку. Был в сюртуке, не мундире. Значит, ещё не лейб-медик. Под модным «хорватом», на алой орденской ленте, висел крест святой Анны — «Анна на шее».

На Сашину медицинскую команду заслуженный профессор глядел с нескрываемым презрением.

— Позвольте, я посмотрю? — спросил Андреев.

И достал стетоскоп. С деревянным колоколом на конце и проводом в одно ухо.

Послушал Николу в перерывах между приступами кашля и выдал резюме:

— Да, воспаление лёгких.

Здеккауер одарил его презрительной усмешкой: «Ты щенок, берёшься проверять диагнозы петербургского профессора?»

Андреев, кажется, почувствовал себя самозванцем и слегка покраснел.

Профессор и Сашу бы облил презрением, но с великим князем номер мог не пройти, и Здеккауер отвел глаза.

— Ваше Императорское Высочество! — обратился профессор к дяде Косте. — Вы уверены? Каломель — старое испытанное средство. А про плесень этих… молодых людей ещё ничего не известно.

— Николай Фёдорович совершенно прав, — сказал Саша. — Старое испытанное средство. Примерно, как телега без рессор по сравнению с паровозом. Пенициллин не совсем проверен, я предупреждал. Но сегодня утром в нашей Петергофской лаборатории я видел живых мышей, заражённых пиемией.

— От неё не сразу умирают, — усмехнулся Здеккауер.

— Пять суток, — сказал Андреев. — Они живут пять суток!

— Не знаю, как вы их заражали! — пожал плечами Николай Фёдорович.

— Обычно, — в тон ему ответил Андреев, — вводили гной шприцем.

— В таком случае это невозможно, — возразил профессор. — Хотя Господь велик. Всякое может быть.

Дискуссию прервал приступ Николиного кашля. Здеккауер помог кузену сесть прямее, и больной смог сплюнуть мокроту в платок.

— Саша! — вмешался Константин Николаевич. — Я тебя не затем позвал, чтобы отправить обратно. Делай то, что планировал.

И Саша кивнул Андрееву.

— Давайте, Николай Агапиевич!

— Ваше Императорское Высочество! — обратился Андреев к Николе. — Не могли бы вы перевернуться на живот?

Саша отвернулся, чтобы не наблюдать Николину задницу. В конце концов, он не врач.

Баландин тем временем готовил препарат и наполнял шприц.

Краем глаза Саша заметил, как Андреев вздохнул и широко перекрестился прежде, чем сделать укол.

Никола ойкнул. Да, иглы толстые, конечно. Скорее всего, хуже совковых. Саше тогда кололи пенициллин чуть не месяц, и потом были некоторые проблемы с сидением на пятой точке.

— Будущий моряк не должен обращать внимание на такие мелочи, — заметил Саша.

Они оставили Николу с Здеккауером и тётей Санни и перешли в гостиную. Константин Николаевич приказал подавать обед.

Дядя Костя был явно не в себе и всё время молчал. Пришла Александра Иосифовна, почти ничего не съела и вернулась к сыну.

После заката Никола, наконец, смог заснуть.

— Вы, наверное, можете ехать, — наконец сказал Константин Николаевич.

— Давай мы у тебя зависнем, если можно, — сказал Саша.

— «Зависнем», — усмехнулся дядя Костя.

— Именно, — кивнул Саша. — Я взял на себя ответственность и хочу посмотреть на результат. Да и мои люди пусть будут на подхвате.

Он перевёл взгляд на «своих людей».

— Николай Агапиевич? Илья Федосеевич? Готовы остаться на ночь в этом скромном жилище?

Андреев улыбнулся и сказал: «Конечно». Баландин кивнул.

И Саша перевёл взгляд на Константина Николаевича.

— Поставь нам три раскладушки, где не жалко.

«Где не жалко» оказалось большой комнатой с мраморной отделкой стен, золочёным потолком и наборным паркетом. Сашу к его радости поселили одного, а эскулапов вдвоём в соседней комнате.