Царь нигилистов 6

В следующую камеру два солдата с плац адъютантом, фельдфебелем и ефрейтором ввалились в том же составе, и вслед за ними вошёл Саша в сопровождении коменданта и унтер офицера.

Арестант сидел на кровати, за маленьким столиком, на котором стояла свеча в медном подсвечнике, чернильница с гусиным пером, металлическая пепельница с окурками и несколько книг стопкой. Он был очень молод, лет двадцати. Над верней губой едва пробивались светлые усики.

— Встать! — заорал плац-адъютант.

— Прежде всего, я попросил бы вас не орать в моём присутствии, — громко сказал Саша.

Заключенный начал было подниматься с места, но Саша остановил его жестом руки.

— Не вставайте, сударь. К сожалению, не знаю вашего имени.

— Это номер два, Ваше Императорское Высочество, — объяснил плац-адъютант.

— Да, — кивнул комендант. — здесь только номера.

— У меня нет привычки называть людей номерами, — заметил Саша.

— Таков порядок, — возразил Мандерштерн.

— Не ожидал от вас, Карл Егорович, — сказал Саша. — Это варварский порядок.

Он был сказал «фашистский», но решил, что не поймут.

И кивнул арестанту.

— Представьтесь, пожалуйста!

Юноша медленно встал, опираясь на стол.

— Муравский Митрофан Данилович, Ваше Императорское Высочество!

— Из киевских студентов? — спросил Саша.

— Да, — кивнул арестант, — до недавнего времени.

— Не скажу, что мне очень приятно вас видеть здесь, — заметил Саша.

И добавил:

— Присаживайтесь. Лишить вас обеда не входит в мои планы, заставить вас есть стоя — тем более.

Муравский сел, и действо началось.

Один солдат приподнял свечу и чернильницу, переложил на кровать книги и постелил на столик белую салфетку, потом налил воды в оловянную кружку, а ефрейтор выложил горкой мандарины, лимоны и все четыре шоколадки.

— Это от великого князя Александра Александровича, — прокомментировал он.

— От меня, да, — кивнул Саша, — прямо с круглого рынка. Приказчик-плут обещал, что лимоны две недели пролежат. Но я бы разделил этот срок на два.

Муравский сдержанно поклонился, приложив руку к груди и сказал:

— Благодарю.

Второй солдат водрузил на стол поднос и снял с него тарелки, приговаривая:

— Это суп, Ваше благородие, это рыбка с огурчиками и картошечкой, это капустка квашеная от великого князя, это квас, а вот это пирожное на десерт.

— Пирожное? — переспросил Саша.

Он решил, что не расслышал.

— Да, — кивнул комендант, — а что вас удивляет?

— Не ожидал здесь увидеть, — проговорил Саша.

И вспомнил эпизод из фильма «Хочу в тюрьму», где герой, оказавшись в голландских застенках, открывает пластиковый контейнер с обедом и восхищённо говорит: «Вот это пайка!»

Солдаты, нижние чины и плац-адъютант вышли в коридор и отправились кормить следующего арестанта. В камере, кроме Муравского, остались комендант, его денщик и Саша.

Обстановка состояла из столика, на котором был сервирован обед, деревянной кровати, выкрашенной в зелёный цвет, с двумя подушками и байковым одеялом, стула с гладким деревянным сиденьем и деревянного зелёного куба высотой примерно со стул. О назначении куба Саша догадался по его сходству с подобными предметами в Зимнем, толстой крышке сверху и дверце спереди. За дверцей, очевидно, ведро. А просто в ведро дворянин никак не может. Разве что на гауптвахте, но «губа» обычно ненадолго.

Запах почти не чувствовался. Саша предположил, что табак забивает.

Возле спинки кровати стоял большой кожаный чемодан с тремя застёжками.

Стены были выкрашены также, как коридор: серым с красной каймой у потолка, окно забрано решёткой и закрашено белилами на две трети, только самое верхнее звено оставалось прозрачным, но было слишком высоко, чтобы что-то в него увидеть.

В камеру выходила изразцовая печь, которую топили из коридора.

— Вы удовлетворены, Ваше Императорское Высочество? — спросил Мандерштерн. — Пойдёмте?

— Не совсем, — сказал Саша. — Я хотел бы задать господину Муравскому несколько вопросов.

— Это не по правилам, — заметил комендант. — Государь, ваш батюшка не давал на это позволения.

— Все вопросы в вашем присутствии, — уточнил Саша, — Если я спрошу что-то не то, вы просто запретите ему отвечать.

Комендант колебался.

— Папа не хотел, чтобы я вмешивался в ход следствия, — сказал Саша. — Но я вообще не собираюсь об этом спрашивать. А также обсуждать особенности устройства фаланстеров, преимущества и недостатки различных политических систем и форм правления, как и правила составления прокламаций и наиболее удобные места для их расклейки.

— Александр Александрович! — вздохнул комендант.

— Карл Егорович, ну я же говорю, что нет. У нас будет совсем другой предмет для разговора.

— Какой, Ваше Высочество? — спросил комендант.

— Ну, например…

И Саша обернулся к арестанту.

— Митрофан Данилович, вам каждый день такой обед подают?

— А это! — махнул рукой Мандерштерн. — Тогда спрашивайте!

— Я могу ответить? — спросил арестант.

— Да, — кивнул Карл Егорович.

— Не всегда, — сказал Муравский. — В воскресенье чуть лучше.

— У вас есть на него жалобы?

Арестант посмотрел задорно и спросил:

— Не хотите разделить со мной трапезу, Ваше Императорское Высочество? Лучше ведь один раз испытать на себе.

И резко побледнел.

— Сударь! — воскликнул комендант. — Как вы смеете?

А Саша усмехнулся и взял стул.

— Ещё бы, Митрофан Данилович! — сказал он. — Просто мечтаю. Вы читаете мои мысли! С утра ничего не ел.

И обернулся к коменданту.

— Найдётся для меня пара пустых тарелок и кружка?

— Почему пустых? Мы вам принесём отдельную порцию.

— Не пойдёт, — возразил Саша. — Это уничтожает весь мистический смысл братской трапезы. Думаю, господин Муравский со мной поделится. Он ещё не притронулся ни к чему. Так ведь, Митрофан Данилович?

— Конечно, — улыбнулся Муравский.

— Постараюсь не объесть вас сверх меры, — пообещал Саша.

— Хорошо, — кивнул Мандерштерн.

И отправил унтера в коридор. Тот только приоткрыл дверь и крикнул кому-то:

— Три чистых тарелки, кружку и ложку!