Царь нигилистов 6

— Да, есть ещё большой. Я вам покажу.

— Маловато дважды в месяц, — сказал Саша. — Я бы тут умер. Хотя бы раз в неделю для желающих. Или это через батюшку?

— Да, нет. Но у нас и для караульной команды два раза в месяц.

— Для всех одна ванна?

— Нет, здесь есть поддежурная комната, где приготавливаются ванны для обитателей большого коридора.

И Саша почувствовал острый прилив верноподданических чувств.

Недалеко от ванны, у стены, рядом с книгами, стоял средних размеров сундук. Мандерштерн отпер его большим старинным ключом и откинул крышку.

— Здесь у нас ножные и ручные кандалы, шейные кандалы с цепью и смирительная рубаха.

— Вы испортили мне всё впечатление от ванны, — заметил Саша. — Надеюсь, это только музейные экспонаты?

— Было предписание уничтожить цепи, колодки и рогатки ещё в начале правления вашего дедушки, когда здесь ещё были заключены участники декабрьского мятежа. Уничтожили не всё, но с тех пор ни разу не применяли.

— Лучше сдать в музей, — сказал Саша. — И водить экскурсии.

Кандалы вид имели весьма брутальный, с широкими браслетами со скруглёнными кромками и тяжёлыми цепями. Скобы на ножных кандалах были отогнуты на концах и имели проушины, соединенные кольцами с одной стороны, а с другой в отверстия были вставлены толстые железные штифты.

— Кандалы ведь применяют до сих пор?

— Да, но не в качестве наказания. Только для перевода в другое место.

— Вы с какого года комендант?

— С пятьдесят второго.

— Много здесь народа побывало при вашей власти?

— До киевских студентов шесть человек.

— За восемь лет?

— Да.

Русская Бастилия! Во французской, когда её взяли восставшие, было семеро не лучших представителей человечества. Даже ни одного политического: фальшивомонетчики, сумасшедшие и убийца.

Но не спасло от народного гнева.

Зато потом господа революционеры до отказа заполнили Консьержери.

— И почти три года в равелине не было никого, — уточнил комендант.

— Мой добрый папа, — усмехнулся Саша. — И что на него нашло с этими студентами!

Он взял в руки кандалы.

Всё это хозяйство было порядком ржавым и оставляло на пальцах рыжие следы, так что Саша был готов поверить в долгое их неприменение.

Рядом с кандальным сундуком стояла четырехъярусная деревянная подставка с винными бутылками.

— Арестантам дают вино? — удивился Саша.

— Да, — кивнул Мандерштерн, — по престольным праздникам и в царские дни. По стакану.

— Ничего себе!

Саша взял одну из бутылок красного. Фетяска.

— Знакомая марка, — усмехнулся он. — В кадетском лагере баловались. Всё молдавское?

— Да.

— А где сидел Достоевский? Известен номер камеры?

— Да, пойдёмте, — сказал Мандерштерн. — Это в большом коридоре.

Большой коридор от малого принципиально не отличался: те же двери камер с одной стороны и окна в сад под потолком — с другой.

— Вот номер семь, — сказал комендант, — и номер девять. Но пустить внутрь не могу. Номера заняты.

— Понятно, — кивнул Саша.

Из малого коридора послышался приглушённый шум.

— Что там? — поинтересовался Саша.

Ответ явился сам собой. В большой коридор вошли двое солдат и унтер с четырьмя корзинами с белыми холщовыми мешочками на дне.

— Это ваши подарки с Круглого рынка, Ваше Императорское Высочество, — объяснил комендант.

— Всё переделывать пришлось, Ваше Высокопревосходительство, — пожаловался унтер Мандерштерну. — Очень длинными верёвками завязали. Пришлось всё резать вчетверо и перевязывать.

— Я предлагал, чтобы мы сами всё сделали, — заметил комендант.

Саша запустил руку в ближайшую корзину, вытащил мешочек, развязал и убедился, что там курага.

— Всё будете проверять? — спросил Мандерштерн.

— А я не ленивый, — сказал Саша.

И инспектировал три остальные корзины. Орехи двух видов, изюм и вяленая рыба. Всё норм. Только пакетиков маловато.

— Это не двадцать, — заметил он.

— Не всех ещё привезли, — объяснил комендант. — Но я же знаю, сколько мы ждём арестантов. Потом раздадим остальное.

— Я найду способ проверить, — пообещал Саша.

— Знаете, что рассказывают о Сперанском? — улыбнулся комендант.

— Что?

— Я вспомнил об этом, когда вы упомянули Его Сиятельство в разговоре.

— Очень интересно. И что натворил граф Михаил Михайлович?

— Тогда он ещё не был графом, — сказал комендант. — И государь Александр Павлович назначил его генерал-губернатором Сибири и поручил ревизию края. Как только слух о назначении дошёл до местных чиновников, один сошёл с ума, другой допился до белой горячки и чуть не утопился, а жена иркутского губернатора Трескина, говорят, наложила на себя руки.

— Не зря переполошились? — спросил Саша.

— Ой, не зря! Приехав в Сибирь, Михаил Михайлович ввел гласность, так что жалобы на начальство перестали считаться преступлением, и в результате снял со всех должностей своего предшественника и ещё двух губернаторов иркутского и томского, почти полсотни чиновников отдал под суд, а почти семьсот оказались причастны к злоупотреблениям и украли в общей сложности 5–6 миллионов тогдашних рублей.

— Теперь понятно, за что консерваторы так не любят либералов, — заметил Саша. — Воровать не даём. Я где-то читал, что при аресте Меньшикова у него нашли наличных и ценностей больше, чем на полбюджета России. Вот и ответ на вечный русский вопрос «Где деньги?». И откуда берутся бюджетные дефициты. А также совершенно ясно, чьё я воплощение. А то говорят: Николай Павлович, Пётр Алексеевич. Пётр Великий всё прощал друга закадычного Алексашку. Я — не буду. На виселицу, конечно, не отправлю, а под суд отдам. Как Сперанский.

— В должности генерал-губернатора? — спросил комендант.

— Сибирского генерал-губернатора. Вы уже второй человек, что предрекает мне эту должность. Так что видимо не отверчусь. Ну, на озеро Байкал посмотрю. Давно мечтал.

Они шли по коридору вслед за караульной командой, и корзины пустели.

— Больше в камеру не пущу, Александр Александрович, — Мандерштерн. — Делайте, что хотите. Только с разрешения государя.

— Да, я вам, в общем, доверяю, — сказал Саша. — Будь вы сибирским чиновником, вам бы не пришлось топиться при моём приближении. Всё значительно лучше, чем я думал.

— Тогда, может быть, в Трубецкой бастион?

— Хорошо, поехали.

Когда они вышли на улицу, солнце уже клонилось к закату, зато снег прошёл, и небо сияло бездонной лазурью. В лёгкие вливался весенний воздух, пахнущий Невой и первыми проталинами, и Саша осознал, как же душно и сыро было в тюремных коридорах. Они сели в сани и вернулись в основную часть крепости.

На выезде из Васильевских ворот в сани вернулся Митька, а Саше отдали саблю.

Трубецкой бастион находился справа от дверей равелина, Митька попросился остаться в санях, а Саша с комендантом пошли к двухэтажным каменным укреплениям. Вошли внутрь через обшитую металлом арочную дверь и снова оказались в сырой тюремной атмосфере.