Царь нигилистов 6

Коридор со сводчатым потолком, едва освещённый масляными лампами, уходил вдаль, теряясь во тьме. По обе стороны шли двери камер, также обшитые железом, как и входная.

Ремонт до сюда не дошёл, и кое-где железо на дверях проржавело и обнажилась их деревянная основа, а штукатурка отвалилась и открыла старинную кирпичную кладку.

Окон не было вовсе.

Комендант отрыл дверь ближайшей камеры.

— Заходите, Ваше Императорское Высочество!

Камера была совсем тёмной, только под потолком имелось закрашенное на две трети маленькое окно. На столе стояла плошка с маслом, вроде тех, которые используют для иллюминации. Мандерштерн зажег фитиль, и Саша успел увидеть убегающих под кровать тараканов.

Оная кровать состояла из досок на ржавой железной раме, между которыми имелись здоровые щели. И никаких признаков ни белья, ни подушек, ни тюфяков.

Огонь осветил стены, и они засияли каплями влаги на желтоватой штукатурке, которая, видимо, изначальна была покрашена белой извёсткой. От плошки шёл густой чад.

— Здесь жить нельзя, — резюмировал Саша. — Единица с минусом.

— Так и не живёт никто, — сказал комендант.

— Царевич Алексей здесь содержался?

— Вряд ли, здесь есть места получше, я покажу.

— Но, видимо, и тут кто-то сидел.

— После декабрьского мятежа привезли сразу несколько сотен человек, больше разместить было негде. Здесь тогда был другой комендант, но мне рассказывали.

— Такой метод освещения опасен, — заметил Саша. — Кто-нибудь может вылить на себя масло и поджечь. Или на команду.

Комендант задумался.

— Может вы и правы.

— Я отцу скажу.

Мандерштерн кивнул.

— Папа хотел, чтобы вы мне показали именно эту камеру? — поинтересовался Саша.

Глава 22

Мандерштерн вздохнул и промолчал.

— Отец иногда совершенно не понимает моих целей, — заметил Саша. — Что жаль.

— Не надо так о государе, — упрекнул Мандерштерн.

— Ну, а как ещё!

И Саша развёл руками.

— Пойдёмте, Ваше Императорское Высочество!

Комендант потушил огонь в плошке, они вышли в коридор, и Мандерштерн открыл дверь следующего «номера».

Он действительно был гораздо лучше. Сухой, без воды и плесени на стенах, с большим окном, хотя и закрашенным белой краской.

— Здесь по легенде содержалась самозванка: княжна Тараканова, — просветил комендант.

— Она действительно погибла во время наводнения? — спросил Саша.

— Насколько я слышал, умерла от чахотки.

— Сюда доходит вода?

— Иногда, — признался комендант.

— А Радищев здесь сидел?

— Радищев?

— Писатель времён Екатерины Алексеевны, автор «Путешествия из Петербурга в Москву».

— Не читал, — признался Мандерштерн, — так что не знаю. Но скорее в равелине, тогда там был деревянный дом.

— Ну, как так можно, — вздохнул Саша. — Это же наша история!

Они прошли коридор до конца, и Саша насчитал полтора десятка камер.

— А может кто-то сидеть здесь без вины и приговора? — спросил Саша. — Есть у нас «королевские письма», как во Франции?

— По высочайшему повелению, — сказал Мандерштерн. — До особого именного указа.

— При вас были такие?

— Ваше Императорское Высочество! Я не могу отвечать на этот вопрос!

Наконец, они вышли на улицу.

Саша был рад очутиться на воздухе, вдохнуть его полной грудью и зажмуриться на закатном солнце, зажёгшем алым петропавловский шпиль.

Всё-таки у человека есть инстинкт свободы. Наверное, эволюционного происхождения. Если животное попадает в капкан, ему надо непременно вырваться, иначе съедят. Выживали и оставляли потомство только те, что вырывались.

И потому человеку дерьмово взаперти. И страшно, и жутко где-то глубоко на подсознательном уровне.

Странно, что люди додумались до этой пытки только в эпоху просвещения. Раньше запирали только за тем, чтобы потом повесить, высечь или отправить на галеры. Могли, конечно, и в яму засадить на неопределённый срок. Но яма — сама по себе физическое наказание, ибо сыро, голодно и грязно.

— Не устали, Ваше Императорское Высочество? — участливо спросил Мандерштерн.

— Ещё казематы есть? — поинтересовался Саша.

— Есть, но боюсь вы не увидите ничего нового. Я хочу показать вам комендантский дом.

— Там ваша квартира?

— Да, но не только. Там объявляли приговор мятежникам в 1826 году.

— Далеко до него?

— Не очень. Он у собора.

— Я хотел бы пройти пешком.

Западная часть комендантского дома оказалась одноэтажным зданием в стиле петровское барокко, лаконичного и без лишнего украшательства.

Стены красно-кирпичного цвета, белые пилястры с рустикой: узкими горизонтальными полосами, отделяющими блоки друг от друга, белые каменные наличники на высоких окнах.

Они вошли в ворота под романской аркой и оказались во внутреннем дворе. Восточная часть дома на противоположной стороне была двухэтажной, и окна второго этажа отражали багровое солнце.

Прямо из внутреннего двора на второй этаж вела каменная лестница с двумя пролётами справа и слева.

Они поднялись по ней и оказались в парадных покоях комендантского дома.

Интерьеры были типично дворянскими и тяготеющими к эпохе классицизма.

Мандерштерн открыл высокую дверь.

— Вот этот зал, — прокомментировал он.

Справа от входа три окна с темно-зелёными шторами, слева — большой портрет императора Александра Павловича в полный рост. Царь в военном мундире с эполетами и орденами, в левой руке — двууголка с перьями имперских цветов: черным, белым и золотым. А фон — тревожный предгрозовой пейзаж с пылающим жёлтым солнцем у горизонта и черной тучей над головой царя.

Слева и справа от портрета — два бра с двумя оплывшими свечами каждое.

На противоположной стене — портрет папа в овальной раме и белый камин. И еще один камин слева от входа.

Четыре книжных шкафа по обе стороны от портрета Александра Первого и большой стол в форме буквы «П», вершиной к портрету. Стол накрыт красным сукном.

На нём — подсвечники под три свечи со следами недавнего горения.

Вокруг стола десяток стульев.

А внутри буквы «П», словно в клешнях рака — маленький квадратный столик и стул возле него.