Царь нигилистов 6

— Я всё сказал.

— Но я им обещал купить одеяла и книги! — признался Саша. — Мне бы не хотелось нарушить слово.

— Не надо было его давать.

И царь пригласил садится за стол.

— Мне только воды, простой воды, больше ничего, — сказал Саша лакею.

— Ты что голодаешь? — спросил папа.

— Нет, просто французская кухня несовместима с остатками горохового супа из Петропавловки.

— Тебя никто не просил.

— Так я и не жалуюсь.

— Ты там критикуешь одиночное заключение, — заметил царь. — А о Пенсильванской системе не слышал?

«Угу! — подумал Саша. — А в Америке негров линчуют».

— Разумеется, слышал, — вслух сказал Саша. — Одиночные камеры, полное молчание и исключительно духовное чтение. Мерзкая отвратительная вещь. Хорошо, что до нас не доехала в первозданном виде. Заключённые массово сходят с ума, потому что общение для человека — такая же потребность, как воздух, еда и питьё. Если мне нравится американская конституция, отсюда ещё не следует, что я готов принять скопом и все их гадости.

Папа усмехнулся.

— Был эксперимент в Оберне в штате Нью-Йорк, — продолжил Саша. — Лет примерно сорок назад. Там построили новую тюрьму и решили испытать пенсильванскую систему. Папа, ты знаешь к чему это привело?

— Возможно, слышал. Но продолжай.

— Один из заключённых, когда его выводили из камеры, бросился в лестничный проём и чуть не разбился насмерть. Другой бился головой об стену, пока не выбил себе глаз. У многих появились признаки сумасшествия. Так что губернатор, посетивший тюрьму через два года после её открытия, посмотрев на это, просто тут же всех помиловал.

Папа промолчал и принялся за суп. Явно не гороховый. Судя по божественному запаху сыра, луковый скорее всего.

— Можно им разрешить переписку? — спросил Саша.

— Тем, кто даёт показания, — отрезал отец.

И дядя Костя перевёл разговор на концерты в Павловском вокзале.

— Чудо! Оба раза были там с жинкой и удивительно жуировали.

— Я тоже там был, — кивнул Никса.

— Саша, тебе обязательно надо там побывать, — продолжил дядя Костя. — Ты же любишь хорошую музыку.

— Не могу как-то, пока они в крепости.

— Саша! — усмехнулся Константин Николаевич. — Всегда кто-нибудь в крепости, и по большей части заслуженно.

— Мне надо убедиться в том, что заслуженно. Тогда конечно. Нет вопросов. Поеду в Павловск слушать Штрауса.

— Саша, уймись! — сказал отец.

— Кстати, — улыбнулся Константин Николаевич, — мы берём твои с Путиловым пишущие машинки. Пока дюжину.

— Здорово! — восхитился Саша. — Для Адмиралтейства?

— Да.

— Нужны курсы для машинисток, — заметил Саша. — Можно будет в Адмиралтействе сделать?

— Да, только для гардемаринов, уж извини, — улыбнулся дядя Костя.

— Ладно, — вдохнул Саша. — Надо же с чего-то начинать.

Десятипальцевого метода он не знал. Насколько сложно его разработать?

Тем временем папа ещё раз пробегал глазами отчёт.

— Костя, надеюсь у тебя будут печатные машинки с полным набором букв, — заметил он.

— Да, — кивнул Константин Николаевич, — с ятями, конечно.

— Сашка до сих пор игнорирует, — поморщился папа.

— Во-от, — протянул Саша, — ты даже не сразу заметил.

— Заметил, — возразил царь. — Но были вещи важнее.

— Папа, я обещал Путилову вложить в машинки две тысячи рублей. Мне нужно у Гогеля разрешение спрашивать или можно сразу у тебя?

— Вкладывай, — разрешил отец.

— Письмо, наверное, нужно для Гогеля? — предположил Саша.

— Я ему скажу.

После семейного обеда Саша спустился проводить дядю Костю до кареты.

— Всё-таки самодержавие… — шепнул он Константину Николаевичу.

— Сашка! — осадил дядя Костя. — Только не продолжай!

И они обнялись на прощание.

1860-й год был високосным, так что понедельник приходился на 29 февраля. Было по-прежнему холодно и вьюжно.

Вечером, после уроков, Саша сел за письмо к Пирогову.

'Любезнейший Николай Иванович!

Я был в Петропавловской крепости. Студенты ваши там. Живы, выглядят нормально. Кормят их сносно, и я ещё докупил некоторое количество еды. В том числе лимоны. Я где-то читал, что они помогают от цинги. И дядя Костя подтвердил, что Пётр Великий включил их в рацион моряков по примеру голландцев.

Арестантам дают гороховый суп, после которого у меня начались некоторые проблемы с пищеварением.

Наверное, я смогу добиться того, чтобы его убрали из меню, но боюсь сделать хуже. Насколько он там необходим?

Материалы дела мне отец пока не даёт, так что ничего не знаю о ходе следствия.

Сделаю, что смогу.

Если у вас есть новости, пишите'.

В пятницу 4 марта пришло письмо от Пирогова, через Елену Павловну, и это был ответ на предыдущее Сашино письмо.

'Ваше Императорское Высочество!

В Киеве арестовано девять студентов: Бекман, Муравский, Португалов, Тишинский, Левченко, Юкельзон, Ефименко, Зеленский и Россинский.

Португалов, наш, с медицинского факультета, и с декабря держал выпускные экзамены, но закончить ему не дали.

Остальные, в основном, юристы.

Но это не все. Были арестования в Харькове и Херсоне. Я не о всех знаю.

Началась история со студента Харьковского университета Петра Завадского, который служил домашним учителем у помещика Михаила Гаршина. Дело в том, что супруга Гаршина бросила семью и двоих детей и сбежала от мужа с Завадским, взяв с собой только младшего сына Всеволода пяти лет.

Гаршин и написал письмо в полицию, где рассказал о причастности любовника жены к тайному революционному обществу.

Михаил Гаршин психически болен (говорят: циркулярный психоз, который ещё называют «помешательством в двух формах»). Бегство жены вызвало обострение болезни, что и привело к доносу. Дело в том, что до сих пор он имел репутацию очень доброго, даже чрезмерно доброго человека. Отставной кирасирский офицер, Гаршин, по слухам никогда не порол солдат.

Но во время обыска у Завадского нашли документы, которые подтвердили изложенное в донесении'.