Carere morte: Лишенные смерти

Она поёт то, что слышит и никогда, никогда не врёт, — и это её беда. Что же делать, если она отчётливо слышит в музыке мира странные паузы? Это не те обычные паузы, что заложены в мелодию изначально. Они — словно кто-то со злостью стёр часть нотной записи или вовсе вырвал лист из партитуры. На нотном листе они не закорючки и не чёрные кирпичики: пустое белое пространство. Они слишком длинны и необычны, чтобы обозначать их привычными значками! И эти паузы — эти дыры в мелодической канве искажают звуки, что стоят рядом с ними. Мелодия мира перестаёт быть гармоничной, дойдя до них, она спотыкается, порой падает, меняет маски-тональности и размер: бравурный марш превращается в погребальный плач, размеренный три-четверти сменяется суетливым шесть-восьмых…

— Лита, солнышко, зачем ты опять пугала сестру?

Вечер. Они вдвоём, в зале с роялем. Зажжены все светильники — и мать, и дочь не любят темноту. Мама устала. Её голос — добрый и нежный, глуховат и тих. "Мама постарела так из-за тебя!" — однажды в сердцах бросила Лите сестра. Постарела… — Лита плохо понимает, что значит это слово, но по тому, как сестра произносит его, она догадывается: это что-то близкое к паузам в Великой Песне.

"Не говори так, сестра! Этим ты приближаешь Ничто, вводишь его в наш дом!" — Лита не сказала этого сестре. Она написала песню. Но сестра обозвала её песню шумом и решила, что Лита "дразнится"…

— Мама! Я не пугала! Я просто пою… всегда. Я не умею по-другому.

— Что же ты поёшь?

— То, что слышу… в мире. Хочешь, я спою тебе?

— Конечно!

Лита поёт. О весне в Прэсто, об их "Береге Неба" — поместье на морском побережье, о цветущем саде, о белых ступенях, что сбегают с холма и последнюю лижет прибой. Эта мелодия красива, в ней почти нет диких, пришедших неведомо откуда пауз. Должно быть, таково волшебство чудесного места, ставшего их домом. Прэсто, курортный городок на юге у моря… Великая Песнь звучит здесь почти не изменённой. Очень редко, осенью или зимой, холодный ветер доносит из столицы и страшных северных городов вести о Бездне, поглощающей мир. Но они — как капля чёрной краски в стакане прозрачной воды: растворяются бесследно для глаза. Лишь чуткий слух Литы улавливает изменения, которые эти паузы пустоты привносят в мелодию мира.

— Красивая песня, — вздыхает мама, когда Лита умолкает. — Не понимаю, что не нравится твоей сестре?

Окрылённая Лита запевает новую, но скоро её голосок срывается. Она долго кашляет и почему-то краснеет от смущения.

— Ты слишком утомила себя пением. Сыграй что-нибудь, — предлагает мама.

Лита летит к роялю. Открыв клавиши, она замирает на миг, затем быстро, уверенно начинает.

Это одна из её первых мелодий, написанных после возвращения из Доны два года назад. В столице её семья долго гостила у родственников по матери. Почти два месяца девочка вынуждена была терпеть серую скучную картинку за окном. Стояла поздняя осень — предзимье. Каждый вечер Лита просила зажечь ей лампаду и сидела у лампы несколько часов, следила за своим отражением в оконном стекле.

В музыке, что Лита играет для матери, отражена эта тоскливая осень. Потом затишье — всё укрывает снег — и вдруг взрыв! Мелодия мчится, прыгает — бешеные скачки, дикие, страшные паузы. Какафония. Хаос!

Лита играет и вспоминает. Для неё это не просто песня — это история страшной ночи, когда она впервые услышала паузы пустоты. Ничто ворвалось в мир со всех сторон, и девочка боялась, что оно сожрёт всё! Лишь когда наступил рассвет и город бледно замерцал в лучах солнца, Лита успокоено вздохнула и уснула.

На миг Лита скашивает глаза в сторону мамы. Та побелела и вцепилась в кресло. Брови изумлённо взлетели к волосам. Лита сосредотачивается: в её мелодии появилась первая гостья.

Может, то был сон — может, нет… Лита помнила маленькую даму, возникшую на улице словно бы из ниоткуда прямо перед домом бабушки. Она в отчаянии заломила руки, понеслась вперёд, прежде чем Лита догадалась её окликнуть. Этот образ долго не выходил у Литы из головы. Скоро он нашёл отражение в музыке. Да, это была она, та женщина — короткая рваная мелодия. Всюду страшные паузы и диссонансы. Но мелодия выправляется потихоньку, обретает гармонию — нужно только чуть-чуть подождать…

— Довольно! — мама не желает ждать. — Что это, Лита?!

— Я… я сыграю другое.

Она вновь ударяет по клавишам, но останавливается после двух аккордов:

— Я придумала лучше. Возьму флейту.

Простая духовая флейта. Инструмент, лучше всего отражающий сущность Пустоты и в то же время пугающий куда меньше грохочущего рояля.

Лита начинает. Это совсем другая мелодия, гармоничная и почти совершенная, и мама успокаивается. Тревожные складки на её челе разглаживаются. Женщина улыбается и внимает новой музыке дочери.

Это песня — посвящение другой гостье той же ночи. Та рыжеволосая красивая девушка сама бросилась к окну Литы, чтобы предупредить девочку об опасностях тёмного времени в Доне. Лита хорошо запомнила её, её совершенство и её… страх, точащий изнутри, губящий её жизнь, здоровье, красоту.

Мелодия меняется. Звуки растягиваются… и резко обрываются. Трели вызывают озноб по коже.

Лита сама откладывает флейту, прежде чем мама снова крикнет: "Довольно!". Мама сидит, некрасиво скорчившись, подперев рукой голову, и с тревогой смотрит на дочь.

— Лита, солнышко, что с тобой? Что это за музыка?

— Я не знаю, мама… — беспомощно шепчет девочка.

Она отворачивается, глядит за окно, внимает шелесту близкого, огромного, доброго моря. А слёзы так и катятся по щекам.

"Откуда ко мне пришло это знание: мир не такой, каким кажется? И мир тает, поглощаемый Пустотой… Однажды паузы сольются, и кончится Великая Песнь! — Как рассказать это другим, глухим? Ах, неужели она одна в мире слышит трапезу Пустоты?! Кто и зачем наделил её страшным даром, чудесным даром?!" — Лита вздыхает, но через мгновение она уже улыбается, расслышав новую мелодию Великой Песни. Ребёнок, ещё совсем ребёнок…

Argento soleque: серебром и солнцем

Пролог

…Говорят, он был из семьи Гесси или Диосов. Во всяком случае, если исходить из его манеры обращения с carere morte, это было именно так: охотник в десятом поколении! "Argento soleque" — значилось на его щите: жечь серебром и солнцем. Бессмертные боялись его. Его имя значило для них одно: "смерть". Может быть поэтому в сказке, которую я сейчас поведаю, он назван просто Охотником.

Её звали Майя. Вампирша, одна из старейших, первая из дочерей Макты, прародителя вампиров. Когда она встретила своего Охотника, ей было уже две сотни лет: много не только для человека, но и для carere morte. За двести лет она обрела красоту, недоступную смертным, и мудрость, которой редко успевают достичь люди. Не узнала она только — любовь.

Они встретились на Балу Карды. Они несли разные гербы на одежде: у него — кинжал и солнце, символ Ордена, у неё — крылатый лев с собачьим хвостом, знак Первого вампира. Но Охотник и Майя не заметили этого. А когда поняли, что служат разным господам, то не подали виду и поспешили сорвать свои гербы, пока другой не увидел знак принадлежности к врагам.