Царица Прасковья

Казни стрельцов и грозная опала, поразившая царских сестер в октябре 1698 г., еще более сделали царицу осторожною в отношении к Петровским реформам; не отрешаясь вполне от святой для нее старины, она в то же время делала ряд уступок требованиям нового времени, и делала это не по принуждению, а единственно из желания сохранить расположение монарха. Так, мы у нее рано встречаем гостей-иностранцев. Подобно царицам, своим предшественницам, она любуется в 1697 г. на въезд посольства римского императора в Кремль из окон дворца, а в 1698 г. имперский посол посещает ее со свитою в с. Измайлове. Царица-помещица весьма радушно принимает иноземцев. «За послом, — описывает этот визит его секретарь, Корб, — следовали музыканты, чтобы гармоническую мелодию своих инструментов соединить с тихим шелестом ветра, который медленно стекает с вершины деревьев. Царицы, царевич и незамужние царевны, желая немного оживить свою спокойную жизнь, которую ведут они в этом волшебном убежище, часто выходят на прогулку в рощу и любят гулять по тропинкам, где терновник распустил свои коварные ветви. Случилось, что августейшие особы гуляли, когда вдруг до их слуха долетели приятные звуки труб и флейт; они остановились, хотя возвращались уже во дворец. Музыканты, видя, что их слушают, стали играть еще приятнее. Особы царской крови, с четверть часа слушая симфонию, похвалили искусство всех артистов» [29] .

29

Дневник Корба, изд. под нашей редакц., М., 1868 г., с. 183.

Между тем подрастали дочери царицы Прасковьи. Первоначальное обучение их, вероятно, было вверено одной из так называемых дворцовых «учительниц», или мастериц, на обязанности которых лежало преподавание грамоты малолетним царевнам. Прасковья Федоровна на этот случай уже заблаговременно запаслась книгой. В 1693 г., «по ея изволению и повелению», иеромонах Карион Истомин, составитель учебников для царевича Алексея Петровича [30] , поднес царице Прасковье второй экземпляр «Букваря славенороссийских письмен со образованиями вещей и со нравоучительными стихами», писанный красками и золотом [31] . Букварь этот, по обычаю, перечитывался, конечно, столько раз, что царевны выучили его наизусть.

30

Карион Истомин, кроме того, написал в 1700 г. «Домострой» в подражание «Домострою Сильвестра», найденный акад. А. Ф. Бычковым и помещенный в «Летописи Занятий Археографич. Ком.», изд. 1862–1863, вып. П, Спб., 1862 г.

31

Пекарский «Наука и литература при Петре Великом», т. I, с. 172–173.

В чем вообще состояло их обучение, мы можем только приблизительно составить понятие из общего состояния первоначального воспитания в тогдашней России. Изучение русского языка заключалось в чтении и письме, и особенно в читании всякого письма рукописей. Далее полагалось чтение Библии и Нового Завета. Хотя грамматики появились в России очень рано, но правила изучались больше практически, как было удобно учителю; в правописании, прежде всего, требовалось как «ять» с «естем» различать и где какие ударения ставить. Сообщались также кое-какие сведения из истории и географии, но, конечно, в крайне извращенном и отрывочном виде. Каллиграфия заключалась в копировании писанных прописей, состоявших из кратких двустиший нравственного и религиозного содержания. Мы не в состоянии сказать, преподавалась ли целиком вся эта премудрость царевнам, или только отчасти, за неимением положительных данных. Одно несомненно, что они воспитывались в «страхе», так как строгость и розга считались первейшими педагогическими средствами. Розге писались панегирики чуть ли не во всех азбуковниках XVII иска, и даже стихами [32] .

32

Приводим здесь для образчика начало одного из подобных панегириков:

Розгою Дух святый детище бита велит,

Розга убо ниже мало здравию вредит,

Розга разум во главу детям вгоняет,

Учит молитве и злых всех встягает;

Розга родителям послушны дети творит,

Розга божественнаго писания учит и пр.

Стихи эти помещены целиком в любопытной статье Д. Л. Мордовцева: «О русских школьных книгах XVII в.». См. «Чтения М. Общ. Ист. и Др. Российск.» 1861 г., кн. 4.

В скором времени при дочерях ее в качестве учителя немецкого языка и гувернера является заезжий немец Иоган-Христофор-Дитрих Остерман, старший брат знаменитого впоследствии кабинет-министра [33] . Но это близкое родство с человеком замечательным не отразилось на уме Иогана-Христофора. Это был немец бездарный, ни к чему не способный [34] . Петр не употребил его к какому-либо важному делу, и даже Андрей Остерман, при всем своем значении, не находил возможным дать ход Иогану. «Старший Остерман, — так отзывались люди, близко его знавшие, — был величайший глупец, что не мешало ему, однако, считать себя человеком с большими способностями, вследствие чего он всегда говорил загадками. Жил он очень уединенно и не пользовался уважением» [35] .

33

Генрих-Иоган-Фридрих Остерман был представлен царице своим братом педагогом. «Как тебя зовут?» — спросила Прасковья. — «Генрих, — отвечал немец, — сын Ивана». «Итак, — продолжала Прасковья, — ты должен называться Андреем Иванычем».

34

Russische Gunstlinge. Тюбинген, 1809 г., с. 83–85.

35

Memoires du duc de Lihria et de Berwick, ecrits par lui-meme.

Но он был немец, немец молчаливый, важный, преисполненный сознанием собственного достоинства; немцы были в ходу, немцы были в силе, немцы считались воспитателями наследника престола, и всего этого было достаточно для Прасковьи, чтоб вручить воспитание дочерей Иогану. Насколько в нем было педагогических способностей — Прасковья не могла знать; а Петр, не успевавший приглядеть за обучением собственного сына, не имел времени полюбопытствовать о воспитаний племянниц. При них был немец — мать и дядя, а более всего сам наставник, были спокойны и довольны.

Но, кроме немца, для полного развития дочерей необходим был француз, и царица позаботилась принанять в 1703 г. француза Стефана Рамбурха.

Рамбурху обещано 300 рублей в год с тем, чтобы он всех трех царевен «танцу учил и показывал зачало и основание языка французскаго». За аккуратное вознаграждение учителя поручился Остерман.

Новый наставник, как видно из собственноручных его писем, знал французский язык довольно плохо, но это не мешало ему обучать царевен в течение пяти лет, до 1708 г. «Зачало и основание французскаго языка» не привились царевнам: ни одна из них не овладела языком настолько, чтоб писать, даже и объяснялись на нем плохо. Что же касается до танцев, то к ним они оказались положительно неспособными, в особенности царевна Прасковья, с малолетства девушка слабая и болезненная; живее и подвижнее была Катерина.

Кто был виноват в неуспехах царевен — они ли сами, попечительная ли мамаша, или учителя — неизвестно; известно только то, что учителям стараться было не из чего. Рамбурх в течение пяти лет ни разу не получил следуемого жалованья, не увидел его и потом после «долголетних докук царице, царевнам и государю» [36] .

Бедному французу было трудно что-нибудь получить от бережливой царицы; только одна ревность к церкви и ее служителям вызывали Прасковью на подарки духовенству и церковные вклады. Таким образом, спальник царицы, Юшков, лицо близкое, выбранное царевной Софьей, по поручению госпожи, развозил дары святителям: Димитрию, Ростовскому [37] митрополиту, Иллариону Суздальскому, епископу Ростовскому Досифею и другим.

36

Его жалобы и челобитные в Госуд. Арх. при Мин. Ин. Дел. Каб., II пол., книга 65, л. 726; кн. 69, л. 118 и 119. Стефан Рамбурх пережил со своими мольбами о выдаче ему заслуженного, еще в 1703–1708 гг., жалованья царицу Прасковью и еще в декабре месяце 1723 года, т. е. после ее кончины, — бил челом императору Петру:

«В прошлом 1703 г., — писал учитель «танцевального искусства и поступи немецких учтивств», — зачал я, по указу, со всякою прилежностию танц учить их высочествам государыням царевнам, племянницам вашего императорскаго величества, которым служил до 1708 году, и того пять лет. А за оные мои труды обещано мне жалованья по 300 рублев на год, к чему представляю во свидетели господ Гуйзена и Остермана, которые тогда их высочествам и язык немецкой учили. Однакож принужден после десятилетних моих докук в Москве дом мой оставить и приехав в Санкт Петербург, непрестанно просил о выдаче моих денег ея величества блаженныя памяти государыни царицы Прасковьи Федоровны, которая изволила ото дня до дня отлагать, а после смерти ея величества бил челом и ея высочеству государыне царевне герцогине Мекленбургской (Екатерине Ивановне), которая не изволила жь мне никакое удовольствованне учинить» и пр.

37

Др. Рос. Вивлиоф., издание второе, т. XVII, с. 67. В записках Димитрия Ростовского, между прочим, отмечено: «20 января 1708 г. в Ростове была благоверная государыня, царица Прасковья Федоровна, а с ней была Ирина Володимировна Курбатова с Имеретинским царевичем» и пр.

«Великой государыне, благоверной царице и великой княгине, Прасковье Федоровне, ваш государский богомолец, смиренный Дмитрий, митрополит Ростовский, всесвятаго Бога моля, челом бьет» [38] .

«Во известие тебе, великая государыня, благоверная царица и великая княгиня, Параскева Федоровна, доношу, что октября 18 дня от вашей государской пресветлости спальник Василий Алексеевич Юшков в Ростове вашу государскую милость мне возвестил и жалованье: преизрядныя водки в четырех сосудах стеклянных, именуемых бутылках, и капусту красную три кочана объявил и вручил. Аз же, смиренный, таковую вашу государскую к себе милость и выше именованное жалованье приях, благодарственно и смиренно челом бью. И кушаю во здравие, про ваше государское здравие. И за сие ваше государское милостивое ко мне, богомольцу вашему, жалованье долженствую аз о вашем государском многолетном здравии премилостиваго Господа Бога молити всегда».

38

Год и число неизвестны. Др. Рос. Вивлиоф., т. XVII, с. 69.

Вообще надо сказать, что царица обменивалась письмами со многими представителями именитейшего духовенства; но эти письма ограничивались уведомлением о посылке того или другого гостинца и просьбой благословения и молитв. Иерархи за первое благодарили, благословляли — и обещали молиться. Впрочем, попадаются и в этой корреспонденции письма довольно интересные. — Так, напр., в 1708 г. царица ходатайствовала у Дмитрия Ростовского за одного попа, пособника раскола. Вот что отвечал святитель 9 ноября того же года:

«Изволила ты, государыня, по милости своей милосердствовал! о отставном вдовом попе, Давиде, села Курбы, дел его не ведая, чтоб ему прощену быть и на своем месте жить по-прежнему. И я, богомолец ваш, вашему царскому величеству о том попе творю известно, что тот поп, уже тому назад прошло годов два, как он от Курбовской церкви отставлен, а священства не отлучен, аще и достоин был отлучения, и велено ему постричься, в коем себе изберет монастыре, понеже грамота государская у нас есть, чтоб вдовых попов постригать; и по той грамоте пострищися ему велели. А на его место того ж часа поставихом попа иного, иже и до ныне тамо священнодействует без порока. А вдовый поп отставлен по правилам за его неистовство и раскольническое противление церкви нашей православной, и за хуление книг новоисправных, и развращение людей простых в прелесть раскольническую, и за лживыя его чудеса, и хуление на чудотворную икону Пресвятыя Богородицы Тольской, о чем все подробно розыскивали. Был в то время в Ярославле болярин Иван Алексеевич Мусин-Пушкин, и был при нем тот розыск; сам розыскивал, и обрелася того попа во всем винность; и велел болярин не держать таковаго развратника, и святотатца, и хульника. Судивше убо, отставихом его от церкви; обаче милосердствуя о нем, аще и мне много было от него досады, пред многими бо люди хуля мое смиренное имя, нарицал меня еретиком, и римлянином, и неверным, и многими браньми лаятельствуя, обаче все то ему прощая Христа ради моего: иже укоряемый противу неукоряше, и стражда не прещаще. Взирая на незлобие Спаса моего, тому попу простих и священство не запретих, и дал ему волю избрати себе где место в монастыре, в коем либо пострищися. А ныне, государыня, когда его паки на прежнее место в село Курбу пустить, то где сего, который ныне тамо служит поп, определить? Как его отставить безвинно? Однако утешити виноватаго, а неповиннаго плакать заставить праведно ли будет? А к тому и гнева Божия на себе боюся, егда волка, в одежде овчей суща, пущу в стадо Христово погубляти души людския раскольническими ученьми. Еще же и государева гнева опасаюся, аще грамоте его, государевой, вдовых попов постригать повелевающей, ослушен буду. Молю убо, ваше царское благородие, не положите гнева на мя, богомольца своего, что не могу соделати вещи невозможной. Аз же, грешный, на того попа гнева не держу и не ищу его, и запрещения ему от меня нет; а принуждения к иночеству нет же, как он себе хочет. Овца, не слушающая пастыря, волку корысть, а я чист от погибели его. Вашему же царскому величеству низко кланяюся» [39] .

39

Др. Рос. Вивлиоф., 1791, т. XVII Дневные записки св. Дмитрия, митрополита Ростовского, с. 66–68. М., 1791 г.

Весьма вероятно, что царица ходатайствовала за этого человека под влиянием некоторых покровителей раскола. Известно, что двоюродный дед ее, боярин Салтыков, монах Сергий (ум. 1655 г.), был ярый расколоучитель и оставил учеников [40] . Дворецкий и служитель этого боярина, Исайя, был поборник раскола, совращал многих, был любимец и полновластный распорядитель имений господина. По словам своих поклонников, Исайя «за множество разума и за доброе ревности двором всем не только был любимец и присный советник господина, но и самому царскому величеству за благоразумие познаваем бяше…»

40

Он был один из сильнейших и замечательнейших заводчиков раскола. «Сиглитик царя Алексея (так повествует историограф раскола Денисов) Салтыков столько был смел, что даже в присутствии самого царя торжественно защищал двуперстный крест».