Цена металла

— Месье Дюпон, — начал голос, тяжёлый, холодный, без привычных дипломатических витиеватостей, которые обычно сопровождали общение с провинциальными структурами. — Вам поручено безотлагательно принять к исполнению новые директивы. Ваша основная задача остается прежней: обеспечение непрерывного контроля над добывающими мощностями в зоне Вилль-Роше, на всей территории концессий, имеющих стратегическую значимость для Республики.

Голос не повышался, но в нём звучала такая стальная твёрдость, что любая попытка возражения, любое неверное движение мысли становилось невозможным ещё до того, как могло родиться.

— Ввиду изменения политической обстановки, — продолжал собеседник, — вам официально разрешается применение любых мер, необходимых для стабилизации региона, включая вмешательство в местные властные структуры.

Эти слова прозвучали так, словно в руках Дюпона, в один миг, оказалась новая власть — не право совета или защиты, а право решать, кто будет жить, а кто исчезнет с лица земли вместе с их маленькими деревнями и старыми песнями, больше никому не нужными.

Голос сделал паузу, затем добавил:

— Генерал Н’Диайе официально признан угрозой интересам Французской Республики.

Поддержка его инициатив или уклонение от противодействия будет расцениваться как измена.

В последней фразе не было угрозы. Была только безжалостная деловитость канцелярии, которая давно научилась считать страны и народы, как строки в финансовых отчётах.

Дюпон молчал. Он слушал, позволяя словам стекать по нему, как ледяной воде, обжигая кожу, но не задевая того огня, который уже разгорался в его груди — медленно, тяжело, но неотвратимо.

Связь оборвалась так же резко, как и началась: сухой сигнал завершения сеанса, глухой щелчок в динамике, и комната снова наполнилась звоном пустоты, в которой слышно было, как шумит вода в старых трубах, как трещит лампа на стене, как медленно, почти беззвучно опускается над городом ночь.

Дюпон стоял, не двигаясь, чувствуя, как слова, только что прозвучавшие в эфире, впечатываются в его сознание не как приказы, а как приговор, как печать на тех остатках свободы, что ещё оставались в его душе.

Он знал, что теперь нет пути назад.

Больше нельзя прятаться за благородными объяснениями. Больше нельзя говорить себе, что он здесь ради порядка, ради защиты. Теперь он был солдатом не страны и не идеи, а чётко очерченных границ интересов — финансовых, политических, бездушных.

Люк медленно вернулся к столу, опустился в тяжёлое кресло, которое скрипнуло под его весом, словно сама мебель знала, что вместе с этим приказом в комнате стало ещё теснее от невидимых стен, поджимавших со всех сторон.

На карте, раскинутой перед ним, линии шахт и дорог пересекались, образуя узоры, которые уже не были просто схемами маршрутов и объектов. Они были венами этой земли. И теперь его задача была в том, чтобы сохранить эти вены живыми, даже если ради этого придётся перерезать сотни других. Дюпон закрыл глаза. Просто сидел в тишине, собирая в себе ту последнюю силу, которая позволила бы ему действовать тогда, когда всё человеческое в нём захочет остановиться.

Дюпон сидел у окна, за спиной у него раскалённая улица Вилль-Роше гудела тяжёлым, невидимым давлением ожидания, и свет, пробивавшийся сквозь ставни, казался резким.

Когда дверь отворилась без стука, он даже не поднял головы: знал, что так могут войти только те, кто несёт действительно важные вести. Капитан Лемуан, один из немногих штабных офицеров, кому он доверял без оговорок, вошёл быстро, но без суеты, и, приложив ладонь к козырьку, замер перед столом.

— Господин директор, — начал он, голос был сдержанным, но в этой сдержанности слышалась тяжесть, будто каждое слово он нес на себе, как солдат несёт раненого товарища через поле боя. — Прибыла сводка из Парижа. По линиям МИДа. Ситуация с рудниками и шахтами.

Дюпон кивнул коротко.

— Докладывайте.

Капитан подошёл ближе, развернул перед собой папку, аккуратно, будто каждое движение здесь требовало уважения, и начал говорить, не поднимая глаз:

— На данный момент, под контролем наших сил остаются сорок восемь процентов основных добывающих мощностей. Шахты Кила Мой, Мон-Блан и Верхнего Занго удерживаются без потерь. Рудники в секторе Сен-Флёр частично заблокированы, но работают.

Он сделал короткую паузу, словно давая возможность словам осесть в воздухе.

— Остальные объекты, — продолжил офицер, — либо находятся в зоне боевых действий, либо уже захвачены войсками Временного Совета. Особую тревогу вызывает район Ла-Креюз. Мы утратили связь с конвоями снабжения. Предположительно, склады и часть инфраструктуры перешли под контроль генерала Н’Диайе или местных группировок, примкнувших к нему.

Дюпон не перебивал. Он слушал, как Лемуан, который знает цену каждому слову, продолжал доклад, стараясь держать голос ровным, но невольно срываясь на едва уловимые оттенки напряжения, когда касался особенно опасных тем.

— По имеющимся сведениям, — продолжил капитан, перелистнув страницу, где аккуратным, почти церемониальным почерком были нанесены данные последней разведки, — в ряде северных районов начались попытки диверсий против инфраструктуры. Имеются случаи саботажа на электростанциях, на насосных станциях перекачки. Под подозрением остаются местные рабочие комитеты, которые ранее поддерживали связь с администрацией Мбуту, а теперь, по всей вероятности, пытаются играть на обе стороны.

Он сделал короткую паузу, словно проверяя, не слишком ли сильно надавил на рану, которая и без того пульсировала под тканью приказов и директив.

— Риски нарастают, господин директор. Если в ближайшее время не будет организована эффективная зачистка ключевых узлов снабжения, можно ожидать обрушения всей цепочки от добычи до экспорта в течение двух—трёх недель.

Капитан поднял взгляд на Дюпона. В этом взгляде не было ни страха, ни надежды — только голая, обнажённая реальность, которая всегда приходит в штабы после первых поражений, когда героизм уже истощён, а расчётливость становится единственной валютой выживания.

— Франция настаивает, — добавил он чуть тише, — на необходимости перехода к более активным мерам. Полномасштабная милитаризация производственных объектов одобрена. Поддержка местного населения больше не рассматривается как приоритет.