Цена металла

Дюпон стоял на колене, с рукой, опирающейся на край, и молча водил пальцем от одного маркера к другому. Рядом — Грегуар, в полной выкладке, с лицом, в котором не осталось ни капли беспокойства, но и не было облегчения.Жоэль молчал, но смотрел пристально. Он не понимал всей тактики, но чувствовал — глубоко, на том уровне, где язык сердца переводит дыхание толпы. Он знал, как люди будут реагировать, когда впервые увидят улицы столицы. Он знал, кого удержать, кого подвести за плечо, кому просто кивнуть.

Когда солнце начало садиться, вырастая за спиной столицы, как последний алый занавес перед актом, Дюпон поднялся, подошёл к бойцам и стоя перед ними — такими разными, с разными акцентами, лицами, возрастами — сказал спокойно:

— Завтра мы не возьмём город. Завтра мы войдём в историю этой земли. Не по приказу. По праву.

И всё, что за этим последовало — была тишина. Согласие, которое не кричит.

Ночь опустилась не вдруг — она надвигалась медленно, как покрывало на уставшее тело, приглушая звуки, крадущиеся в нервных движениях, пряча силуэты за мягкими тенями, в которых всё казалось чуть дальше, чем есть на самом деле. У костра сидели двое — Жоэль и молодой связист, которому поручили завтра координировать южный фланг. Мальчишка, которому не было и двадцати, дрожащими пальцами правил схему оповещения, а Жоэль, глядя на него, вдруг произнёс:

— Боишься?

— Да, — не стал врать тот.

— И правильно, — кивнул Жоэль. — Я тоже боюсь. Только те, кто боится, умеют не терять голову.

— А вы… Вы, когда поняли, что это война настоящая?

Жоэль улыбнулся без веселья, глядя в угасающий огонь.

— Когда впервые увидел деревню без собак. Понимаешь? Даже псы ушли. Значит, человек — последний.

В штабе Дюпон сидел с Грегуаром напротив друг друга, разделённые картой, на которой больше не оставалось чистого места. Грегуар наливал кофе из металлической фляги, стуча крышкой по стенке — звук был глухим.

— Как думаешь, сколько выйдут против нас?

— Не знаю, — ответил Дюпон. — Может, тысяча. Может, десять. А может — ни одного.

Грегуар фыркнул.

— Думаешь, сбежали?

— Думаю, боятся. Но это не главное.

Он посмотрел в окно.

— Главное — чтобы мы не испугались.

Серафина, вернувшись в медицинский сектор, уложила последних детей в укрытии, подкинула углей в очаг и села на пороге, устало положив ладонь на колено. Ей казалось, что дыхание города слышно отсюда — не рёв, не механика, а что-то подземное, глухое, как нерв в зубе, который не вырвать. К ней подошла женщина — одна из тех, кого она лечила ещё в Кингане.

— Скажи, мэм… А если они нас убьют?

Серафина повернулась медленно, и в её голосе не было колебания:

— Значит, хотя бы умрём рядом. С теми, кто стал нам семьёй.

На рассвете, когда первые бледные лучи начали прорезать небо над Мон-Дьё, лагерь поднялся. Никто не говорил, люди собирались молча: затягивали ремни, проверяли оружие, пили остатки воды, каждый знал, что впереди и уже сделал выбор.

Дюпон шёл первым. За ним шли не солдаты, не армия - народ.

ГЛАВА 13

Мон-Дьё встречал наступление рассветом — тёплым, слепым, будто город сам не хотел видеть, что на него идёт. На южной окраине, в районе Ля-Ферьер, воздух был насыщен гарью и копотью ещё с ночи: здесь жгли старые шины, здесь горели мусорные контейнеры и здесь, ещё до первых выстрелов, в воздухе пахло кровью.

Колонна Дюпона остановилась на расстоянии пятисот метров от южной заставы. Не потому, что это была граница города. Потому что там — начиналась другая страна. Мон-Дьё под контролем генерала был не просто укреплён — он был превращён в ловушку: каждая улица, каждый переулок, каждый обгоревший балкон, с которого свисали чёрные флаги с пылающим символом Цветка Солнца, был как порез — не глубокий, но заражённый.

— Восемь огневых точек на фасадах. Один миномёт на крыше магазина. — Орлов говорил негромко, почти шепотом, словно знал, что даже тени в этом городе могут слушать. — Внутренний двор перекрыт грузовиками. Есть тепловые сигнатуры — трое, максимум четверо. Остальные — дальше. Подтверждаю: засели основательно.

Люк Огюст Дюпон стоял рядом, не двигаясь. Он смотрел в сторону города, как смотрят на дом, который когда-то был родным, а теперь — враждебен. За его спиной стояли бойцы — бывшие легионеры, шахтёры с оружием, жандармы, добровольцы. Каждый из них знал, что значит идти в город, который ждёт освобождения.

— Нам нельзя штурмовать лоб в лоб, — произнёс Люк. — Нас ждут. Они хотят, чтобы мы ввязались в прямую атаку, чтобы затем вырезать нас во дворах. Городу всё равно, кто победит. Но люди — ещё не решили, кто они.

Он присел у карты, расстеленной на капоте. Указал:

— Обходим справа, через канализацию и теплотрассу. Штурмовая группа — Орлов, жандармы и группа Каве. Поддержка — миномёты и один броневик. Огонь — только по подтверждённым целям. Местное население не трогать. Не сейчас. Никаких "превентивных зачисток". Они не враги. Пока.

— А если откроют огонь? — спросил жандарм, лысый, с лицом резаным, как карта Чада.

— Тогда действуем как учили. Но в лицо — не стреляем, если не вынуждены.

Он не сказал: потому что это морально. Он не сказал: потому что мы не звери. Он просто знал: в этом городе каждый выстрел — это не просто смерть. Это заявление.

Первый взрыв прозвучал не со стороны наступающих, а изнутри города.

Склад боеприпасов, по слухам — захваченный вчера повстанцами, сдетонировал на южной окраине. Столб дыма поднялся над жилыми кварталами, как воронка, и в этот момент над Мон-Дьё впервые с начала конфликта завыла сирена — старая, французская. Её вой был не предупреждением — он был похоронным маршем.

Именно в этот момент Дюпон отдал приказ:

— Вперёд. Первый периметр. Медленно. Без шума.

Отряд вошёл в Мон-Дьё с юга. Улицы, некогда пыльные, теперь были вымыты дождём, как будто город пытался спрятать следы прежнего правления. Над крышами клубился дым, и в этом дыму силуэты зданий казались расплывчатыми, будто воспоминания о времени, когда столица была столицей, а не ареной.

Жандармы первыми заняли перекрёсток у автостанции. Старое здание, насквозь прострелянное, но всё ещё стоявшее. Из окон — ни одного движения. Только в подвале — шорох. Тени. Люди.

— Там дети, — прошептал один из бойцов, приложив ухо к двери. — И женщина. Возможно, трое.

— Выводите, — приказал Люк. — Но тихо. Без паники.

Пока жандармы работали, Орлов, со своей группой, уже проникал на крышу магазина. Снайперы на углу не ожидали удара с тыла. Трое вырублены — нож, приклад, тишина. Один пытался поднять тревогу, но получил прикладом в горло и рухнул, хрипя, не издав крика.

— Крыша зачищена, — прошипел Орлов по рации. — Переходим к фасаду. Ожидаем контратаку.