Чай с пряностями, или Призраки прошлого

– Детектив занят! Никак нельзя!
– заполошный крик Дирги не дал детективу кануть в поток размышлений.
– Никак не могу пустить! Нисс Слоувей сегодня не принимает посетителей.

– Посетителей не принимает, а посетительницу примет! Не переломится, чай!

Ну-ка уйди с дороги! А то клюкой зашибу!

Похолодевший Слоувей, который узнал скрипучий голос невидимой ниссимы, в панике оглянулся, но ни чуланов, ни вместительных шкафов в кабинете не обнаружил. Мысль бежать через окно была подавлена в зародыше. В коридоре раздался приглушенный крик боли, дверь распахнулась, и в кабинет Слоувея ввалилась торжествующая ниссима Лакмер в своей неизменной лиловой шляпке и с лакированной тростью. Из-за ее спины выглядывало умоляющее лицо Дирги с повисшими от расстройства усами.

– Что такое?
– грозно вопросил детектив, но его напускная грозность не остановила старушку.

Ниссима проворно забралась в кресло для посетителей и прислонила к нему свою трость с ручкой в виде головы бульдога. Бульдог с отвисшими брылями брезгливо воззрился на детектива. Слоувей ответил ему таким же неприязненным взглядом. Дирги испуганно потер плечо, вытянулся в струнку у двери и там замер, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Детектив благодарно кивнул подчиненному и перевел взгляд на вторгшуюся посетительницу.

– Я тут с жалобой пришла, - сказала Лакмер, стягивая перчатки.
– Ты, милок, ручку-то возьми, а то как фиксировать жалобу будешь? А?

Слоувей вперил в наглую посетительницу тяжелый взгляд, но это на нее не подействовало.

– Вы говорите, а я уж сам решу, писать мне или нет, ниссима Лакмер, - изрек детектив и сложил руки на животе.

– Ну хорошо, пущай. Тебе видней, ты у нас детехтив будешь, - недовольно поджала губы старушка.

– Я вас внимательнейшим образом слушаю, - изрек детехтив, настраиваясь на долгий и, несомненно, мучительный разговор.

ГЛАВА 34, в которой фигурируют другие представители рода пресмыкающихся

– Жалоба у меня на соседку, змеюку подколодную, - начала старушка, состроив жалобную физиономию, но это не проняло Слоувея.
– Я ее завсегда подозревала. Больно она добрая была. То для сирот шапочки свяжет, то детишкам на Зимний Коловорот угощения раздаст, то соседям свои кислые яблоки и червивые сливы предложит. Ух змеюка!
– и Лакмер потрясла в воздухе сжатым кулаком.

– Позвольте полюбопытствовать, какое отношение чужие сливы и шапочки имеют к вам?

– Да видимость это одна была. Она и мужа моего покойного обхаживала. У самой-то муж давно помер, а сын евонный на судне работал, редко дома бывал. Наездами. Вот она мужа моего и стала заманивать. Попросит то одно, то другое. То кран починить, то ветку дерева отпилить, то крышу подлатать. И все в мое отсутствие, потому как разве ж я 6 ему позволила?! Он ей поможет, а она его потом подкармливает, гадюка подлая.

– А вы своего мужа не кормили?
– сухо осведомился Слоувей.

– Да на него никакого съестного, бывало, не напасешься!
– возмутилась Лакмер.
– Вечно жрать хотел. Я и то буфет и погреб под замком держала. Просто прорва!

– Ближе к делу, уважаемая.

– Так я и говорю, соседка, сколопендра, подманивала мужа-то моего. А у самой-то на уме было вовсе сманить его, без опоры меня, сироту, оставить.

Старушка пошмыгала носом, цепко поглядывая на детектива.

– И что?

– А то, что, когда подохла змеюка... это уже после смерти моего мужа было... я вздохнула с облегчением. Так тебе и надо, думаю, сучка ты облезлая! Я бы еще и на гроб ее плюнула, только меня ни на похороны, ни на поминки не позвали, сквалыги.

– Я все еще не понимаю сути ваших претензий, ниссима, - поморщился детектив.

– Дык я ж и говорю. Сманивала мужа моего эта прошмандовка все время. Потом я дом свой продала. Гельшмэнам этим, аферистам, чтоб им пусто было, ободрали меня, как липку, сироту...
– старушка снова демонстративно зашмыгала носом, но на лице детектива не дрогнул ни один мускул.
– Я в деревню к дочери перебралась. А как соседка-то перекинулась, то сын евонный тоже дом продал.

– Я очень занят, ниссима...
– начал заводиться Слоувей, понимая, что родник жалоб только начал бить, и скоро детектив потонет в бурном потоке излияний старушки.

– Я тебе налог плачу!
– перебила старушка.
– А как ты есть полиция, из моего кармана оплачиваемая, то и слушать меня должон.

– Даю вам пару минут, чтобы изложить суть претензий и к сливам, и к грушам, и к покойным соседям, - твердо сказал Слоувей.
– А потом я попрошу дежурного выдворить вас вон из участка.

Дирги бросил испуганный взгляд на начальство, но только щелкнул каблуками и втянул живот. Старушка посмотрела на констебля, скептически хмыкнула и продолжила свой рассказ.

– Так жалобу я принесла на соседку, нисс детехтив, - сказала она.
– Пусть гадину энту в тюрьму отправят. За соблазнение чужих мужей. Иду я тут, значится, давеча мимо дома ее бывшего и вижу... Сидит эта ехидна с муженьком моим на кухне... Листья-то все облетели, я их хорошо в окошко видела.

– Кого видели?
– недоумевающе пошевелил усами Слоувей.

– Да соседку покойную. Сидит, говорю, с муженьком моим и чай распевает. Ровнешенько у окошка сидят. Как будто мне назло. Сидят и милуются. Я сначала аж дар речи потеряла. Потом подошла и в окошко им клюкой постучалась. А они хоть бы хны...

– Постойте, любезная...
– потер виски Слоувей.
– О каком муже вы выговорите?

О своем новом?

– Каком новом? Мне и одного дармоеда хватило!

– То есть вы о покойном, что ли?

– Так я же тебе соларским языком талдычу: сидит муж мой покойный с соседкой...

– Покойной?
– стараясь казаться спокойным, переспросил детектив. Дирги сделал руками жест, отгоняющий нечистую силу.

– Да со змеюкой этой.

– А вы не обознались?

– Да за кого ты меня принимаешь?
– обозлилась старушка.
– Я их ясно видела. Пошла в дверь колотить - так не открывают. Я к окну - так уж нет никого. Потом смотрю - они уже в саду гуляют за ручку под зонтиком. И опять о чем-то шепчутся. Мне, небось, косточки перемывают. А эта сколопендра еще такой взгляд на меня кинула: накося, мол, выкуси, но не видать тебе мужа своего, как своих ушей. Так вы ее, нисс детехтив, в тюрьму посадите. Нету правов у нее чужих мужей воровать.