Чай с пряностями, или Призраки прошлого

– Жаль, что ты не помнишь, - сказала Хелли.
– Наверняка, что-нибудь интересное.

– Кажется, это было через пару недель после нашего похода с Лисси в тот злополучный театр, - припомнила с трудом Роззи, - где ее и прокляли. Рой тогда был младенцем, мама была занята, и нас отпустили вдвоем на представление. Лисси, кажется, подшутила над кем-то из театра, и тот рассердился на нее. Наговорил разного. Лисси всегда была шалуньей, и я сначала подумала: «Хорошо, что ее припугнули! Может, хоть на время угомонится». Кто же знал, что это не простые слова, а проклятье на самом деле было! К сожалению, я, как и Лисси, забыла, что нам точно говорили. А пока мы догадались, что дело нечисто, пока свозили Лисси к магу, пока тот определил, что она проклята, прошло уже много времени. Маг, который осмотрел Лисси, сказал, что, возможно, тот человек и сам не знал, что он обладает магией. Что бывают вот такие спонтанные проклятия. Отец нанял детектива, тот долго разыскивал бродячий театр, но, когда нашел его, выяснилось, что произнесший проклятие человек покинул труппу, а кто он и откуда, никто сказать не смог. Вот такие грустные дела.

И Роззи, вздохнув, понурила голову.

– Сестра была с Лисси в тот момент. Мы можем спросить Роззи, - шепнул встрепенувшийся Сай Шаку, и тот, тоже взбодрившись, открыл рот для вопроса.

– А все же, как первый раз Лисси тебя разыграла, Роззи?
– опередила его Хелли.
– Очень любопытно.

Шак с такой досадой цокнул языком, что все на него оглянулись.

– Очень вкусная трубочка!
– объяснил смутившийся Шак и еще несколько раз поцокал языком.

– Я же сказала, что не пом...
– сказала Роззи и снова застыла. Ее лицо снова принято то отсутствующее выражение, которое было несколько минут назад, а потом девушка медленно, как будто через силу начала говорить: - Нет, оказалось, что помню. Мне было тогда лет двенадцать, и у меня была любимая книга. О любви, конечно. Я ее много раз перечитывала. Особенно главу, где главный герой признается в своих чувствах героине. Как он красиво говорил! Страниц на пять...
– Хелли хмыкнула.
– Сейчас я понимаю, что книга была немного слащава и претенциозна, но тогда она мне нравилась чрезвычайно. И эту главу я знала почти наизусть, но все равно перечитывала. И представьте себе мой ужас, когда однажды я открываю книгу, а этой главы нет!

– Как так?
– поразилась Сайрена.

– А вот так. Нет и все! Предыдущая есть, следующая за ней есть. А этой части нет. Там еще названия глав были с ромейскими цифрами, которые я не очень хорошо понимала, так что не догадалась, что порядок сбит. Я несколько дней ходила в полном недоумении. А потом эта глава снова там появилась. Вот тогда я точно решила, что спятила. Родителям, рыдая, начала о своем сумасшествии рассказывать.

А Лисси как начнет хохотать! Я думала, что убью ее тогда.

– Так как ты это сделала, Лисси?
– все присутствующие с любопытством обратились к рыжей проказнице.

– Очень просто, - с напускной скромностью призналась Лисси.
– Отнесла книгу в переплет. Попросила эту главу изъять. К счастью, она как раз на отдельных страницах была. А через некоторое время еще раз за той же услугой обратилась. К твоему утешению, Роззи, скажу, что переплетчик смотрел на меня тоже как на помешанную.

Все дружно расхохотались.

– Ох Лисси! Без тебя Груембьерр не был бы таким, как сейчас!
– простонала Сайрена, снова промокая глаза платочком.

– Роззи, а ты...
– начала Хелли, но была бесцеремонно перебита.

– ...помнишь, что сказали Лисси, когда ее прокляли?
– в один голос вскричали Сай и Шак.

Глаза Хелли и Лисси округлились. Шак отер лоб рукой и выдохнул шумно, как лошадь, которой насыпали овса в корыто. Сай смутился и нервно отпил из чашки чая под изумленными взглядами окружающих.

– Вообще-то, - язвительно заметила Хелли, - Роззи уже раза три, не меньше, сказала сегодня, что полностью забыла тот момент. Так что...

– Как странно!
– сказала Роззи, обводя всех присутствующих взором, который снова затуманило воспоминаниями.
– Вы меня спросили, и тот день как будто вспыхнул у меня в памяти. Как сейчас помню...

Все переглянулись и подались вперед, чтобы не пропустить и слова из рассказа Роззи.

ГЛАВА 41, в которой Слоувей занимается поиском улик, но находит кое-что другое

На то, чтобы осмотреть вдоль и поперек дом нисса Лагберта, у детектива ушло часа два. Единственное помещение, которое показалось Слоувею интересным и перспективным в плане получения хоть какой-то информации, было кабинетом хозяина дома. В остальном этот вполне обычный, но не вполне ухоженный дом на разные голоса кричал в мир одно единственное: этому жилищу и его владельцу остро не хватает заботливой женской руки.

Слоувей осмотрел небольшую захламленную комнатку. Столы, столики, полки, полочки и подставки были расставлены и развешены весьма фэнтезийно, стопки, кипы и груды каких-то книг, альманахов и журналов громоздились на них столь плотно, что некуда было упасть не то что яблоку - сирейль некуда было приткнуть.

Если во всем этом и была какая-то система, то уловить ее на первый взгляд было не под силу даже детективу с внушительным стажем работы в полиции. Кроме того, в углу разместился стеллаж, где виднелись реторты, пробирки, пара жестяных воронок, ступки, и даже три перегонных аппарата различной конструкции от простейшего медного аламбика до новейшего серебряного дистиллятора. Очевидно, что для нисса Лагберта эта комната служила и лабораторией.

На широком подоконнике красовалась коллекция суккулентов, экспонаты которой выглядели вполне довольными жизнью. Если и были во всей лавке какие-то растения, способные пережить столь длительную разлуку с хозяином, то это явно были они. Даже сквозь тонкий слой пыли эти малыши радовали глаз мясистой зеленью листьев и стеблей, а некоторые из них топорщили свои колючки, то ли пытаясь выглядеть солиднее, то ли передразнивая смотрящего на них детектива с его щеточкой усов.

Слоувей хмыкнул и перевел взгляд чуть левее. На круглом трехногом табурете стоял рыжий казенный горшок. Судя по обилию сухих листьев и веточек, густо усыпавших и горшок, и табурет, когда-то это было довольно пышное растение, но сейчас из земли торчал чахлый прутик с одиноким бурым листиком на конце. Н-да... Этот цветок оказался не так стоек, как его соседи. Слоувей сочувственно куснул ус и прошагал к столу, заваленному тетрадями, одиночными листами и даже свитками.

Пробежав взглядом несколько строк первой попавшейся записи, детектив понял, что наткнулся на что-то интересное: «... Моя мемория, как ты жестока! Ты раз за разом дразнишь меня надеждой, но каждый раз обманываешь и ввергаешь в пучину отчаяния...» Что это? Любовная переписка? Тогда почему имя избранницы с маленькой буквы? «...Последний эксперимент наконец-то показал хоть какой-то результат, пусть и далекий от ожидаемого... Нельзя отказываться... продолжу работать в команде... талант ниссимы Мальди...»

Вот оно! Слоувей радостно хлопнул по столу ладонью, что-то звякнуло, и в нос ударил приторно сладкий медово-пряный аромат. Детектив аж закашлялся от неожиданности и концентрации летучих веществ в воздухе. Восстановив дыхание и проморгавшись от выступивших слез, Слоувей с досадой обнаружил, что перевернул одну из прячущихся в ворохе бумаг склянок. Изящная стеклянная пробка выпала, и из бутылочки на столешницу натекла прозрачная, быстро испаряющаяся лужица. Детектив поспешил вернуть флакону вертикальное положение и поплотнее закупорить его горлышко. После чего решительно прошагал к окну, не без труда справился со шпингалетом и распахнул створку на всю доступную ширину. Только теперь он вдохнул полной грудью, с наслаждением втягивая в легкие сырой осенний воздух, самую капельку отдающий прелой листвой. Дождевые капли, отскакивая от отлива окна, оросили пыльные суккуленты и прутик брызгами. Засохшее растение на табурете печально качнуло своим последним листочком.

– Что, тоже не нравится?
– спросил его Слоувей, понимающе подмигивая, и добавил: - Ну подыши хоть...

Вблизи оказалось, что горшок выглядел не таким уж и строгим: по его ободку была пущена голубая волна, и вообще он был очень похож на тот, из далекого детства, в котором росла герань, подаренная ниссимой Боттани. Что же все-таки произошло с той геранью? «Бери, бери, - старым скрипучим голосом говорила ему ниссима Боттани тогда.
– Авось посмотришь, да и вспомнишь сумасшедшую старуху добрым словом. Смотри, какие цветы! Впору невесте для букета срывать, ну или жениху, для бутоньерки...» Маленький Ференц от слов о женихах и невестах отмахивался, но вот подарком дорожил. Соседка казалась ему лесной феей, запутавшейся и забывшей, кто она есть, состарившейся и запахнувшей в городе. Хранить память о ней было важным делом.