Чай с пряностями, или Призраки прошлого

О эта коварная пыль! С людьми она куда более жестока, чем с мебелью. Она прячет в своих рыхлых мягких тенетах воспоминания и чувства. Она пользуется тем, что люди до сих пор не изобрели выбивалку для пыли из душ людских, не придумали моющего средства для мира внутреннего, сконцентрировавшись лишь на наведении лоска внешнего. Именно по этой причине, пользуясь полной свободой и безнаказанностью, пыль год за годом увеличивает толщину слоя, что укрывает самые яркие моменты, хранящиеся в памяти, и они тускнеют, смазываются. Те самые моменты, которые совсем недавно считались незабываемыми, оказываются еле различимыми под серым невесомым слоем. Воспоминания... Пыль умудряется расправиться не только с ними. Под ее напором тускнеют цвета и краски, приглушаются ароматы, запахи и эмоции. Последние пару лет Сайрена отмечала, что даже смена времен года теперь не производит того впечатления, что оказывала в юности. Где суровая зима, холодная и искристая? Куда исчезла нежная весна? Почему испарилось знойное лето? Все укутала пыль! И единственное, что Сайрене пока еще доступно - это унылая осень. По крайней мере так ей казалось до недавнего времени. Что она там думала про выбивалку для внутренней пыли? Чаепитие в кондитерской у Лисси подарило пару ощутимых хлопков такой выбивалки.

Хлоп! Хелли шлепнула Груембьеррский вестник на стол, и Сайрену затопили яркие, четкие и ничем не замутненные эмоции: возмущение и даже злость на нисса Прудхенса и мэра, а кроме того, всепоглощающее сожаление из-за того, что поторопилась подарить Хелли надежду на победу.

Хлоп! Роззи погружается в какой-то транс и в мельчайших подробностях вспоминает то, что казалось давно забытым. Что почувствовала Сайрена тогда? Удивление? Волнение? Жалость? Безусловно. Но эти эмоции были привычными, логически обусловленными. Было что-то еще. Что-то, что испугало своим появлением Сайрену. Это была зависть! Черная зависть. Страшно признаться самой себе, но Сайрена жутко позавидовала Роззи, которая смогла вспомнить в мельчайших подробностях вкус своих первых ботинок, а она Сайрена не может вспомнить вкус своего свадебного торта. Какая у него была начинка? Вишневая? Абрикосовая? А первый зубик у Хельмута когда прорезался? В шесть месяцев или в восемь? А ведь казалось, что она никогда этого не забудет. Как и первое признание в любви Ференца, ныне покойного мужа...

Хлоп! Ференц! Явление Ференца, другого Ференца, нового Ференца было самым ощутимым хлопком воображаемой пылевыбивалки! Что она думала про унылую осень и присыпанные пылью чувства? Раздался хлопок, пыль взвилась вверх мутным облаком, обнажая сложный узор, в который сплелись чувства и эмоций. Смущение, жалость, радость, неловкость, нежность и сожаление... О! Сожаление, пожалуй, не участвовало в создании этого узора. Оно служило фоном. Сайрена сожалела о многом. Но более всего она сожалела о том, что спустя несколько минут, часов, дней или недель... она не знала когда конкретно, но точно знала, что рано или поздно пыль, которая поднялась, вновь осядет, и все вокруг опять станет тусклым и унылым.

Сайрена вздохнула и подтянула к себе поближе тощую стопку измятых бумаг.

Что это? Неужели те самые бумаги, которые Ференц забрал из лавки нисса Лагберта? Пара толстых, ученических тетрадей.

Хозяйка гостиницы печально вздохнула и перевернула пару страниц. Все развороты в первой тетради занимала внушительного вида таблица, заполненная какими-то закорючками и значками. Лишь несколько последних листов избежали этой участи и оставались незапятнанно-белыми. Записи во второй тетради читались гораздо лучше, Сайрена перелистнула несколько страниц, выхватывая взглядом отдельные слова и целые предложения, поняла, что более всего эта тетрадь напоминает личный дневник, и тотчас же захлопнула ее. Читать подобное допустимо Ференцу, по долгу служебному, но никак не ей - старой одинокой женщине. Перед мысленным взором сразу же возник всклоченный детектив, повторяющий: «Фея, моя фея!». Хорошо. Сайрена не стала спорить с ним даже в мыслях. Совать нос в чужие личные записи негоже и старой одинокой фее! Сайрена взяла тетради и переложила их в дальний от себя угол конторки.

Хлоп! Тетради звучно опустились на столешницу, а в воздух взвилось чахлое облачко пыли и небольшой потрепанный жизнью листок - вырезка из газеты, пожелтевшая от времени, изрядно измятая и истрепавшаяся по краям. Сайрена усмехнулась и, ухватив листок, подумала, что читать газеты не возбраняется даже феям, какими бы старыми и одинокими они ни были. Взгляд равнодушно скользнул по первым строкам и тотчас же стал внимательным и цепким. На дне его медленно разгорались любопытство и азарт.

Статья была на алтайском. Когда-то давно, двадцать лет назад, а может быть, и все двести, ей потребовалось докопаться до истоков одной легенды. Исследования привели ее к сборнику алтайского эпоса. Сборник был прекрасно иллюстрированный, крайне редкий, Сайрена подозревала, что в руки ей попался единственный экземпляр в Соларии, отпечатанный на языке оригинала. На соларский была переведена только вступительная статья. Но Сайрене нужны были легенды! Переводчиков с алтайского на соларский не водилось ни в Груембьерре, ни в ближайших к нему поселениях. Скорее всего, они изредка попадались в Вайтбурге и других крупных городах родного отечества, но ни тогда, ни сейчас оплата этих высококвалифицированных специалистов не вписывалась в бюджет хозяйки маленькой провинциальной гостиницы. Она несколько лет сражалась с алтайским в гордом одиночестве и в итоге вряд ли бы поняла хоть что-то, если бы кто-нибудь заговорил с ней на этом языке, и едва ли рискнула бы сама произнести даже самое короткое предложение, но написанное переводила неплохо. И вот теперь она читала статью, проглядывала карандашные пометки между строками и понимала, что незадачливый переводчик - а скорее всего, эту роль примерил на себя нисс Лагберт - наделал кучу ошибок, попытавшись перевести текст при помощи одного лишь краткого алтайского словаря. Он совершенно не учел порядок слов в предложении и пропустил введение, сконцентрировавшись лишь на основной части.

Ниссиме Сайрене, напротив, введение показалось самой интересной, захватывающей и информационно насыщенной частью статьи. Ведь речь там шла об одной древней и не слишком распространенной легенде. Искренняя любительница старины и увлеченная исследовательница истории пришла в такой восторг от этой находки, что собственные переживания отступили для нее на второй план, выдвигая вперед перипетии в судьбах героев легенды.

Давным-давно, когда Земля была юной, а горы высокими, жили в дальнем селении на берегу небольшого горного озера храбрый охотник Юлук и его красавица жена Айла. Жили они счастливо. Любили и уважали друг друга. Но на чужое счастье всегда завистник найдется. Позавидовала Айле ее старшая сестра Тойла. Захотела она себе такого сильного, любящего и заботливого мужа. Да где ж найти второго Юлука? Вот и решила Тойла отбить мужа у сестры. Надевала лучшие наряды, чернила брови, но Юлук даже не смотрел в ее сторону. Тойла пошла к старому шаману и попросила средство, чтобы разлучить сестру и Юлука. Прогнал ее шаман. Пошла тогда Тойла к злой ведьме, что жила высоко на горе. Дала ей ведьма цветок под названием Уй Санаа, велела ухаживать за ним, пока не зацветет. Затем подарить цветок Айле, но быть осторожной, самой распустившегося цветка не нюхать. Будет Айла любоваться цветком и вдыхать аромат коварного Уй Санаа, и видения прошлого начнут приходить к ней наяву, станут мучать ее. Сойдет Айла с ума, и бросит ее Юлук. Тойла так и сделала. Стала Айла видеть то родителей давно умерших, то куклу свою, в детстве потерянную, разговаривать с ними. Горевал Юлук, что любимая его не в себе, но бросать ее даже не думал. Снова пошла Тойла к ведьме. Велела та собрать лепестки Уй Санаа и добавить их сок уже Юлуку в араку. Выпьет Юлук араки и забудет все, даже жену свою Айлу. Тойла так и сделала. Зазвала Юлука к себе в аил, подала ему араку с соком Уй Санаа, да перепутала чаши. Сама выпила из той, что Юлуку была предназначена. Выпила и забыла все. И планы свои, и ведьму, и даже имя свое. Испугался Юлук, пошел к шаману. Тот вручил ему растертую в пыль трабаку и велел дать средство сестрам. Вдохнули Айла и Тойла порошок, стали чихать, а когда прочихались, уснули. Долго спали сестры. Первой пришла в себя Айла, очнулась и перестала разговаривать с умершими и наяву видеть прошлое. Зажили они с Юлуком лучше прежнего. Тойла же, когда глаза открыла, вспомнила имя свое и детство, а вот зависть свою к сестре, ведьму и планы свои каверзные забыла напрочь. Стала от этого гораздо спокойнее и красивее. Вскорости посватался к ней молодой пасечник, и отдала ему Тойла свое сердце. Жили они долго и счастливо.

Сайрена читала легенду, пару раз ныряла в свои записи, словари, качала головой и грустно улыбалась. Затем стала читать основную часть статьи, научную. В которой описывалось, какой формы и сколько именно лепестков у Уй Санаа, в научных кругах известного больше как Ludens cum memoria. Где он растет и при каких условиях. Когда же дошла до раздела «Использование» и сравнила напечатанное с карандашным переводом меж строк, только головой покачала да языком от досады цокнула. Уй Санаа помимо высоких декоративных свойств и приятного аромата обладал стимулирующим память действием. Сухие листья и цветки добавляли в масляную основу, мед, заваривали как чай, но вдыхать аромат свежераспустившегося цветка, а уж тем более применять его сок со спиртосодержащими продуктами крайне не рекомендовалось, поскольку это могло вызвать бред, видения и миражи. А уж при применении внутрь такого продукта и вовсе потеря памяти возможна, как у Тойлы из легенды. Пометки же между строк гласили, что спирт усиливает стимулирующее воздействие цветка на память, о негативных последствиях в них умалчивалось. Может, и по злому умыслу, но Сайрене больше верилось в невежество. Она неодобрительно поджала губы: нисс Лагберт до сей поры казался ей достаточно дотошным в получении знаний человеком. Если бы он чуть больше узнал об алтайском языке, то понял бы, что словаря для перевода мало. Если бы он потратил немного времени на легенду, то осознал бы на примере Тойлы, выпившей араку с соком Уй Санаа, что смешивать Ludens cum memoria со спиртосодержащими продуктами опасно! Затем ей вспомнились все странности, что в последние дни случались с жителями Груембьерра, поведение Ференца в кондитерской. Сайрена охнула и прижала узкие ладони к щекам. Кажется, она разгадала причину эпидемии сумасшествия в родном городе! Об этом необходимо срочно сообщить Ференцу!

ГЛАВА 45, в которой молодые люди по-разному проявляют чудеса резвости

– Это просто поразительно!
– сказал Шак, глядя из экипажа на проплывающие мимо голые ветви деревьев, сиротливо дрожащие на пронизывающем ветру, и душераздирающе зевнул.

Ливень, топивший город несколько дней, наконец прекратился. По стылой сини еще носились обрывки серого дождевого тряпья, из которых небо выжало все капли влаги, но в воздухе уже витало предчувствие грядущих холодов и первого ноябрьского снега.

– Что тебя так поразило?
– флегматично осведомился Сай. Он осоловело и равнодушно глядел на чернеющий в отдалении лес и побуревшие поля.

Экипаж ехал по ухабистой дороге. Каждый раз, когда колесо проваливалось в очередную лужу и над ней фонтанчиком взмывала коричневая грязь, Шак, озабоченный чистотой своих брюк, нервно подпрыгивал и шарахался то влево, то вправо: в сторону, противоположную источнику плюха. Сай, который в другое время получил бы удовольствие от отчаянных метаний друга, взирал на это совершенно равнодушно.

– Просто поразительно! Твой дядя собрал прекрасную библиотеку соларской классики и современной литературы, но именно Уилдера Голдскрима в ней оказалось с гулькин нос, если не меньше!
– продолжил жаловаться Шак и снова зевнул.
– А вдобавок единственную книгу, где была драма «Принц Лонгус», изгрызли мыши.

– А что это доказывает?

– Что?

– Что даже у мышей в поместье хороший вкус. Вкус к классической литературе.

– Допустим. Но все же! Как мог нисс Оулдер не уследить за этим?

– За чем конкретно он должен был следить? За мышами или за их вкусом?

– И за тем, и за другим!
– парировал Шак.

– Извини, но нисс Оулдер не в том возрасте, чтобы лазить по мышиным норам.

Гибкости ему, знаешь ли, уже не хватает.

– Надо было завести кошку! Или поставить мышеловку! Ну я не знаю!

Шак зевнул, едва не вывихнув челюсть, и откинулся на спинку, но раздался очередной плюх, и молодому человеку снова пришлось предпринять резкую передислокацию.

– А-а, - апатично произнес Сай.