Чай с пряностями, или Призраки прошлого

Лакмер начала возиться в корзинке, что-то шепотом подсчитывая и жалобно кряхтя. Очередь покупателей тяжело вздохнула, смиряясь с неизбежным ожиданием.

– Вам-то хорошо, ниссима Шарлин, - ядовито пробормотала Лакмер, отсчитывая монетки.
– Вон у вас какой наплыв пошел. Деньги, небось, лопатой загребаете. Небось, каждый второй житель города за успокоительными каплями в аптеку побежал. И за другими лекарствами, небось, тоже. Помню, как в дни моей молодости во время войны все лекарства с полок сметали. Все подчистую...
– покупатели в очереди напряженно переглянулись.
– Эх, я бы тоже запасец сделала, но финансы не позволяют. Вдова я и сирота горькая! К тому же уже прорву денег на муку и сахар потратила... Но пара-тройка мешков у меня теперь в запасе есть.

– Зачем вам, ниссима, столько?
– удивленно выдохнул стоящий за ней в очереди столяр, обдав Лакмер сложным букетом перегара.

Лакмер помахала рукой, чтобы разбавить концентрацию кислородом, и окинула мужчину презрительным взглядом.

– А не понимаешь, так не лезь. Запас, чай, карман не тянет. А вот когда все пропадет из магазинов, тогда и вспомните мудрую Лакмер.

– Вот из-за таких-то все и пропадает, - пробурчал кто-то из очереди.

– Ась?
– встрепенулась Лакмер, но смельчак предпочел не высовываться из окопа.
– Эх, была не была, а налейте-ка мне, ниссима Шарлин, еще зеленки две пинты!
– решила вдруг старушка.

Аптекарша едва не поперхнулась.

– Больше унции в одни руки не даю, - пробасила она.

– Это чтой-то такие ограничения?
– возмутилась Лакмер.

– По распоряжению мэра города лекарства будут отмериваться строго по норме,

– выкрутилась ниссима Шарлин.
– Так вам наливать? На семьдесят ниоклей будет.

Лакмер недовольно буркнула и кивнула головой. Затем начала новый подсчет денег, пряча кошелек от окружающих. Покупатели в очереди закатили глаза к потолку.

– Однако в «Вестнике Груембьерра» ни про каких постаревших сирот не писали,

– заметила ниссима в коричневом стеганом пальто и шляпке с пером сойки на тулье. Она с негодованием поглядела на фиолетовую шляпку Лакмер, но старушка была полностью поглощена подсчетами ниоклей и причитаниями о своей вдовьей доле.

– А про что в этой газете пишут?
– ответила вместо нее ниссима Шарлин.
– В последнее время там одни предсказания погоды да брачные объявления.

– А чего погоду-то предсказывать?
– заметил столяр.
– И так ясно: ничего хорошего не будет. Уже ноябрь на носу, - тут он показал на своей собственный, красный, с пушком в ноздрях, нос.

– Вот-вот, - подтвердила дородная ниссима в зеленом пальто и палантине из кошачьего меха, - лучше бы написали обо всех безобразиях, которые в городе творятся. Так нет, молчат, как в рот воды набрали.

– Или чего другого, - хихикнула молоденькая служанка, стоящая в конце очереди.
– Про кучу у дома мэра в газете ни словом не обмолвились.

Тут посетители аптеки понимающе переглянулись и засмеялись.

Упомянутая куча появилась в ночь с пятницы на субботу у входа в особняк мэра. Как она там появилась, не смог объяснить никто, включая постового, который должен был неотлучно находиться неподалеку от дома городского главы. Рядовой Марли сначала долго разводил руками, отводил глаза и клялся детективу Слоувею здоровьем покойной бабушки, что никуда не отлучался. Только после пристрастного допроса его уши заалели, и полицейский признался, что под утро страшно замерз, его увидела идущая на работу Фелиция Меззерли, сжалилась и пригласила выпить чашку чая со свежей выпечкой. Собственно, из окна кухни вышеозначенной Фелиции Меззерли площадь была тоже неплохо видна, а поэтому Марли счел возможным немного погреться. Погода-то какая жуткая на улице, нисс детектив: то град, то дождь, то ветер ледяной! А в кондитерской он провел не более пяти минут... Детектив Слоувей, опрашивавший постового, оторвал взгляд от бумажки, на которую торопливо карандашом вносил заметки. Ну, может, полчаса, сильней заалев ушами, поправился Марли. Булочки же еще испечь надо было. А как съел одну булочку, так просто пулей... Взгляд детектива заледенел. Ну, возможно, и дольше просидел. Уши Марли уже напоминали цветом то ли закатное солнце, то ли костер в ночи. Постовой извинительно развел руками. Уследить-то как, нисс детектив? Часов на кухне нет, а городские на особняке мэра впотьмах не разглядеть. Нет, ну сами посудите, нисс Слоувей, всю ночь на ногах да на пронизывающем ветру, а потом тепло кухни, да еще горячий чай, булочки с корицей и вчерашний рулет со сливовым дже... Тут Марли осекся. Но детектив Слоувей лишь раздраженно замахал на него руками, и Марли отлетел от начальства, как бильярдный шар от кия.

А детектив пошел и дальше разгребать... изучать место преступления. «Дело номер... о куче...» - пометил на выуженной из кармана мятой бумажке Слоувей и задумался, какое бы слово понейтральней выбрать. Слово «отходы жизнедеятельности» не слишком отражало дух... А дух был отборный, ядреный, можно сказать, свежачок! Детектив поморщился и приложил платок к носу. Кто-то... детектив сузил глаза и бросил пронзительный взгляд на стоящую на углу площади кондитерскую, над входом в которую под ветром невинно раскачивалась железная вывеска. М-да, кто-то явно очень сильно расстарался, привезя на центральную площадь под покровом ночи целый воз экскре... воз с поклажей и сгрузив ее прямо на крыльцо мэрского особняка. Если бы еще под утро не пошел дождь...

Часов в восемь утра, когда дворецкий гостеприимно распахнул парадную дверь, размякшая под дождем куча с радостью устремилась в дом и разлилась по прихожей. А несколько особенно шустрых ручейков побежали и в другие комнаты, заставив особняк заблагоухать, как десять свиных ферм. Визги, ругань, крики, заполошные приказы и экстренные призывы полиции, пожарных, золотарей и всех других служб по отдельности и вместе взятых были слышны на всю площадь. Спешащие по неотложным утренним делам груембьеррцы застывали на месте, забыв о том, куда шли, и охотно увеличивали число зрителей. Слуги метались, как угорелые, от голоса Мэгги едва не вылетали оконные стекла, мэру стало дурно, а зеваки, количество которых росло в геометрической прогрессии, вовсю наслаждались бесплатным представлением и гадали, что может быть написано на небольшом плакатике, воткнутом в самую вершину медленно, но неуклонно расползающейся горы. Однако утолить свое любопытство не решился ни один зритель. Детектив Слоувей недолго искал жертву. Грустный Марли, надев болотные сапоги, прочавкал несколько шагов и, потянувшись, двумя веточками извлек улику. Основательно потекшие чернильные строки на листке бумаги гласили: «Подарок от почитателей поэтического дара Мэгдалы Дрэггонс».

Скажем откровенно, все в городе, хихикая про себя или вслух, догадывались о подоплеке дела и о виновнике... виновнице происшествия, но... Не пойман не вор! А производить анализ гуан... то есть бурого вещества из кучи и устанавливать его источник происхождения, как того требовала визжащая, как паровозный гудок,

Мэгги, Слоувей тактично, но твердо отказался. Равно как и искать там отпечатки пальцев. Он сослался на кучу... на огромное количество дел и полную погруженность... то есть загруженность полиции. Помилуйте, нисса Дрэггонс, в городе Ужас Соларии, а вы хотите, чтобы все полицейские в гов... в навозе копались? Да мы и так в этом самом по уши сейчас! И комиссия из Вайтбурга со дня на день приедет, даже две комиссии! Мэр нервно сглотнул и переглянулся с детективом. После чего грудью встал на сторону Слоувея. Дело было решено замять, убрать в архив, с глаз долой, из сердца вон, да хоть через семьдесят семь чертовых бабушек да в кривой овраг, как от души выразился Слоувей, покидая особняк через черный выход, который на ближайшее время: дни, недели, если не месяцы, - явно должен был стать единственным и поневоле парадным.

– Поделом мэру и его дочурке!
– снова хихикнула служанка.
– Достойная награда, полностью соответствующая таланту Мэгги. Я-то знаю! Я с ней в одном классе училась. Или она думает, что все в городе такие дураки и не поняли, как ей выигрыш в конкурсе достался? Что ж, пусть теперь наслаждается заслуженным признанием и дарами благодарных поклонников.

Аптекарша с укоризной покачала головой, но спорить не стала. Она пересчитала оплату ниссимы Лакмер, потребовала вместо железной пуговицы дать еще один ниокль, смахнула монетки в банку, и очередь с облегчением выдохнула, глядя, как старушка осторожно убирает пузырьки с лекарствами в корзинку.

– Сколько добра даром перевели, - пробурчала раздосадованная Лакмер.
– Это ж, почитай, целый огород можно было удобрить. А тут на ветер пустили.

– Почему на ветер?
– ухмыльнулся столяр.
– Палисадник мэрского особняка вон как удобрили! Там теперь, если на будущий год овощи садить, так кабачки величиной с теленка вырастут.

Очередь снова засмеялась.

– Последние дни, видать, настали, - заметила Лакмер, натягивая перчатки.
– В Груембьерре то дети стариками становятся, то звери дикие по улицам бродят. Мне соседка говорила, а ей свояченица ее, что из цирка дикие животные убежали, и лев целую улицу жителей сожрал. То ли Овражную, то ли Парковую...

– Не порите чушь!
– осадила ее ниссима Шарлин.
– Вам что, нисс Габрош?
– обратилась она к столяру.

Ниссима Лакмер взяла в руки неизменную трость с набалдашником в виде головы бульдога и, что-то недовольно бормоча под нос, покинула аптеку.

– Мне от спины чего-нибудь, - попросил столяр, дохнув на аптекаршу своей сложной смесью.
– Как холода, так сразу болеть начинает.

– Есть мазь.

– А настойки какой-нибудь нету? Желательно на спирту, - умоляюще прохрипел Г аброш.