Чайная роза

Мэри и Мадди обменялись тревожными взглядами. Фиона рассказала им, что вдрызг разругалась с Ником.

Они посочувствовали подруге, приняли ее сторону и согласились, что Ник не имел никакого права так говорить. Фиона продолжала злиться на Сомса. Он ее просто затравил. Больше всего ее злило то, что Ник был прав, но признаться в этом девушка не могла. Она не хотела бросать «Чайную розу», однако другого выхода не было.

После ссоры с Ником она вернулась к Уиллу и спросила, так ли уж необходимо уединяться и воспитывать детей за городом. Лично она предпочла бы оставить все как есть. Даже после рождения детей. Уилл ответил, что об этом не может быть и речи. Еще раз объяснил, что женщинам ее общественного положения нельзя появляться на людях с животом. Кроме того, она может переутомиться, а переутомление приводит к выкидышам. Да и как можно быть матерью и деловой женщиной одновременно? Он понимает ее желание работать, понимает причину этого желания, но данный этап ее жизни закончился. Он — богатый человек и может удовлетворить все ее потребности. Уилл был настроен решительно, и затрагивать эту тему Фиона больше не отваживалась.

Уединение… Боже, как она ненавидела это слово! Оно звучало словно приговор. Там, где она выросла, женщины во время беременности не уединялись. Большие животы в их многодетном квартале были самым обычным явлением. Почему нужно стыдиться красивого большого живота, напоминающего надутый парус? Люди знают, что в нем младенец. И как он туда попал, тоже. Женщина может стесняться сколько угодно; все равно через девять месяцев появится доказательство, вопящее и бесспорное. Младенцы имелись на Монтегью-стрит в каждом доме. Матери держали их на руках, сестры водили за ручку, а отцы качали на коленях. Они были правилом, а не исключением. Но жительницы Уайтчепла во время беременности работу не бросали. Они стирали и стряпали. Торговали на рынке или мыли полы в пивных, пока не наступали схватки. А потом без всякого шума возвращались на свое место.

Внезапно Фиона, стоявшая в примерочной, ощутила лютую зависть к Нику, Нату и Мадди.

Друзья осуществили свои мечты и основали собственное дело. Так же как и она сама. Но они продолжали работать, а она — нет.

Служанка мадам Эжени принесла чай, кофе и пирожные. Мэри налила в чашку чай и протянула ее Фионе. Когда девушка сделала глоток и опустила чашку, Мэри бережно вытерла ей рот, словно имела дело с Нелл или Сими. Потом взяла в ладони ее руки и сказала:

— Фиона, Ник придет на свадьбу. Я знаю. Просто ему нужно остыть.

— Он ненавидит меня, — ответила безутешная Фиона.

— Перестань. Ничего подобного. Он обожает тебя. Дай срок, все образуется. Может быть, ему трудно привыкнуть к этой мысли. Тебе не приходило в голову, что он слегка ревнует?

— Ревнует? Мэри, это смешно! Ты же знаешь, что как женщина я ему не нужна.

— Он просто не хочет тебя терять. Ты ведь его ближайший друг.

— Его семья, — добавила Мадди.

— А теперь ты выходишь замуж, уезжаешь и начинаешь совершенно новую жизнь. Наверное, он думает, что теряет тебя. И поэтому переживает.

Фиона задумалась:

— Ты так считаешь?

— Предполагаю. Потерпи. Дай ему время.

Мадам Эжени вплыла в комнату с коробкой в руках. За ней шла Симона с платьем. Увидев валявшийся на полу корсет, мадам остановилась как вкопанная и посмотрела сначала на залитое слезами лицо Фионы, а потом на Мэри.

— Нервы, — прошептала Мэри.

Мадам понимающе кивнула, а потом обратила взор на Фиону.

— Посмотрите, ch'erie^[58], что вам прислал будущий муж. — Она открыла футляр и достала умопомрачительное жемчужное колье с бриллиантовым медальоном в центре. У Фионы глаза полезли на лоб. Мэри и Мадди ахнули. — Из Парижа. От Картье. В тон платью. Потрясающе, правда? Примерьте. — Она застегнула колье на шее Фионы. — Мужчина, который посылает такие вещи… — Мадам пожала плечами, показывая, что у нее нет слов. — Женщине, у которой есть такой мужчина, не из-за чего плакать.

Фиона посмотрела на себя в зеркало и потянулась к колье как зачарованная. Никогда в жизни она не видела такой красоты. Уилл был так щедр к ней, так добр, так внимателен… Несколько недель назад она познакомилась в Гайд-парке с детьми Уилла и восхитилась жемчугами Эмили. Уилл подслушал этот разговор и теперь подарил ей собственные. Уилл добр к ней, Эмили добра к ней, и вся его родня тоже. Даже Уилл-младший старался быть гостеприимным. Мадам была права. Большинство женщин не стало бы плакать днями и ночами, если бы им предстояло выйти за такого мужчину, как Уилл. Что значит какая-то дурацкая чайная по сравнению с его любовью к ней? И ее любовью к нему? «Я люблю его, — твердила она себе. — Что бы там ни думал Ник».

Она повернулась к мадам, поднявшей злополучный корсет, и послушно развела руки в стороны. Когда с корсетом было покончено, Симона осторожно сняла с вешалки платье — тоже подарок Уилла — и помогла Фионе надеть его. Однажды Фиона его уже примеряла и приехала сегодня, чтобы удостовериться, что никаких переделок не требуется. Мадам застегнула пуговицы на спине, разгладила лиф, одернула подол, потом сделала шаг назад и улыбнулась.

— Идеально! Я всегда говорила, что чем красивее девушка, тем проще должен быть фасон. Воланчики и рюши нужны только дурнушкам, — добавила она с галльской прямотой. — Для отвлечения.

Фиона повернулась к зеркалу. После знакомства с Уиллом она купила себе несколько красивых платьев, но по сравнению с этим они казались тряпками. Это великолепие было цвета слоновой кости и состояло из бельгийских кружев, тщательно пришитых к шелковому футляру и украшенных тысячами мелких жемчужин. Мадам отвергла уже приевшиеся рукав фасона «баранья нога»^[59], высокие воротники, пышные складки и посоветовала Фионе более простой силуэт, только начавший входить в моду. У платья были квадратное декольте, подчеркивавшее изящную шею, рукава в три четверти, широкий атласный пояс цвета слоновой кости с застежкой из шелковых роз и красивый шлейф длиной от талии до пола. К нему полагалась белая тюлевая фата, заканчивавшаяся у края подола. Посмотрев на себя в платье, украшениях, с волосами, собранными на макушке, Фиона увидела в зеркале не девушку, а молодую женщину, которая вскоре станет женой.

— Старая галоша, да ты просто красотка! Я едва узнал тебя.

Она резко обернулась, вскрикнула: «Ник!» — и широко улыбнулась, впервые за несколько недель. Сомс стоял, опершись о косяк, держа в руках шляпу, с печальными глазами. Фиона побежала к нему, но остановилась в нескольких шагах.

— Я думала, ты не придешь… думала…

— Глупая старая жаба. Конечно, пришел бы, — ответил он.

Они стояли так несколько секунд. Фиона крутила кольцо на пальце, Ник рассматривал ленту на шляпе.

— Я не хотел… — начал он.

— Все в порядке, — ответила она, и вопрос был исчерпан.

Ник посмотрел ей в глаза.

— Мир? — с надеждой спросил он.

— Навсегда. — Фиона с трудом перевела дух и крепко обняла его. Объятия разомкнулись не скоро.

Мадам повернулась к Мэри и Мадди.

— Это муж? Он еще не должен ее видеть!

— Нет, это ревнивый бойфренд, — усмехнулась Мадди.

— Я все слышал, Мадди! — злобно крикнул Ник.

— Quelle dommage^[60], — сказала мадам. — Какой красивый мужчина. Свадебные фотографии будут очаровательными. И дети тоже.

Глава пятьдесят четвертая

Джо в секунду проснулся и увидел над собой веснушчатое личико.

— Я нашел ее. Говорил, что найду, правда? — воскликнул Эдди, усевшись на край кровати. — Сказал, что найду, и нашел!

— Кто его убьет, ты или я? — проворчал с другого конца комнаты Брендан. Было шесть часов вечера, и он лег подремать, всласть намахавшись за день киркой. Джо тоже набегался по улицам и рухнул замертво. Сейчас он приподнялся на локте и стал слушать мальчика.