Человеческая оболочка. Погребальная песнь охотника
Шрифт:
– Ну… Он молодец. Правильно делал. Если бы я встретил себя, которого знал он, то я сделал бы так же. Но еще лучше, то выстрелил бы в лицо. Чтоб наверняка.
– Да что между вами произошло?
– Ты правда хочешь это знать?
– Ну уж поведай. Мы ведь намерены закончить все в этом последнем путешествии. Не хочу, чтобы осталось что-то недосказанное.
– Как скажешь…
Глава 30
Потерянная глава
Вода тяжелая. Вязкая. И холодная. И сколько бы мальчишка охотник не греб к свету, что-то тянуло его
Яркий свет бьет в глаза, а за ним и боль. И холод. Тело трясет и с каждым шорохом, с каждым звуком, боль становится все сильнее. Вот, вроде, затихло, замолкло.
– Мммм… – горло только мычать может. Слов в голове нет. Только что-то звериное. Чудовищно болезненное и пустое. И один лишь свет.
Свет?
Что такое свет?
А боль?
Боль понятна.
Айзек открыл глаз, но ничего не увидел. Только свет. Все белое. И чем больше белого, тем больнее. И нет ни рук, ни ног. Все еще.
– Вот сука! – взвыл кто-то рядом.
А что он сказал?
– Капитан! – началась возня. – Капитан!
– Чего?
– Гляньте!
Что они говорят? Тело без мыслей не понимает слов.
– Хо-хо… – это что? Радость? – Намотайте бинт, чтоб мозги все не вытекли. И в кабину его…
– Может добьем? Он все равно не жилец!
– Выполняй приказ, боец!
– Аааааа! – глотка что-то выдавила. Какой-то звериный вой, вперемешку с жалобным плачем. – Аааа! Ммммм…
– Потерпи, дружок. Щас… Щас все будет… – голос знакомый. И не понятно телу, чей. Будто родной голос.
– Мы промыли рану… но… Капитан, там вообще месиво из костей. Он не дотянет до города. Да и…
– Он-то дотянет, – противный голос.
Тепло и больно. И больнее, чем было, когда было больно и холодно. Руки и ноги у тела чувствуются как нечто далекое. Нечто неосязаемое. И как только в голове зарождается крупица мыслей, то боль тут-же ее прогоняет. Пусто.
И темно.
А еще светло.
И где-то между светом и тьмой тело мальчишки. Слабое и израненное. Уставшее. Болезненное. И хочется отказаться от этого тела, но все никак не выходит. Получается только барахтаться в этой мутной воде, и ни вверх, ни вниз.
И снова пропасть, провал, скачок куда-то в другое время и место. И вот она, невероятная, первая мысль.
И первое слово.
– Больно…
– Очнулся! Эй! Пацан, открой-ка глаз!
– Да гонишь что ли?! Хрен он тебе откроет че, у него мозги все в кашу…
– А ну прекратили! Руль возьми!
– Так точно!
– Эй, слышишь?
Болезненное тело начали трогать, мять, трясти. Глаза у тела не открылись, как бы оно не старалось. И внутри тела пусто.
– Черт! Ладно, едем дальше. У нас еще несколько дней пути. Перемотайте его! И рану промойте, вонять начала!
– Это он это… обгадился, капитан.
– И портки ему смените!
– Может проще убить?
– Ахах, капитан хочет, чтобы он помучался. Забей, щас снимем с него его тряпье, да выкинем. А то тут и кровища его пованивать
начала.Боль и холод.
Боль.
И снова тепло.
Но тело не разделяет эти понятия. Оно лишь понимает, что стало иначе. И только боль неизменна.
И внезапно в умирающем теле, в дырявой голове, зарождается сознание. И сознание хочет знать лишь одно. Как там Ханна?
– Ханна? – спрашивает больное тело.
– Кто это? – переспрашивает костяная крошка, что размазана по больному мозгу.
– Девушка, – воет мозг.
– Пуля…
– Умер.
– Все.
– Это конец.
– Страшно.
– Мне страшно.
– Мне больно.
– Я не хочу.
– Мне страшно.
– Капитан! Пацан глаз открыл!
А глаз не видит ничего.
– Эй! – пальцы капитана щелкают перед лицом. – Видишь меня?
– Угу… – охрипшим горлом отвечает тело.
– Ты меня помнишь?
– Нн… Нн…
– Капитан, он уже все. Не тратьте время.
– Хрен там! Смотри! – тело тормошат, поднимают слегка, и кровь внутри черепа начинает переливаться, болтается вокруг мозга. Тот всплывает выше, и больно. – Помнишь меня?
– Нет… – рывком выдает тело.
– А ты помнишь, кто ты?
– Ннне… пон…ял…
– Хах… Дружище, ты в безопасности. Скоро будем дома… – голос врет. Тело этот голос ненавидит. – Я Уиллис. Ну же! Вспоминай! Я твой брат!
– Капитан, вы серьезно?
– Замолчи! Эй, – снова тормошат тело. – Ты помнишь, как тебя зовут?
Зовут? Кто?
Кого?
Как зовут тело?
А как-же зовут тело?
– Тело…
– Болит, да? Потерпи чутка, там до лазарета и на койку… Но сначала… Ты помнишь, кто ты?
А кто? Кто тело? Чье тело?
Выше локоть.
Перья переливаются, красивые.
В плаще тепло. Можно вздремнуть.
Опять нож от крови не отмыл…
Бесит рыхлый снег.
Оно сейчас сожрет.
Оружие на поясе.
А кто мои мама и папа?
Заряда должно хватить…
Бак топлива?
Это космический корабль…
Айзек!
Кто?
Если ты сделаешь это, я никогда тебя не прощу!
Айзек…Исаак…Пацан…Мелкий…
Юра?
Ты был рожден живым!
Живым?
– Капитан, ему совсем поплохело. Бормотать начал, и пена пошла!
– Переверни на бок!
Опять холод. И темнота.
Глаза бусинки.
Что-то спросили, но тело не отвечает.
– Ты помнишь, кто ты?
Кто тело?
Кто?
Айзек!
Айзек?
Да, я охотник, с горы близ Повала…
Охотник? Такой молодой?
Выучил на свою голову, Юра…
Ты давай, лечи его и не болтай. И жопу ему зашей.
– Кто ты? – картинка прояснилась. Кошмар начал развеиваться и осталась только боль.
– Нн… Нне… помню… – с трудом выдавил мальчишка.
– Ты Марк! Марк Хайле!
– Капитан?
– Подожди снаружи!
– Так точно.
– Ты Марк. Мой дорогой младший брат, – улыбка растеклась по лицу человека перед глазом. И казалось, что есть только этот глаз. Который болит. И больше ничего. Глаз мог лежать на боку или стоять вертикально. Но всегда был лишь глаз. И в глазу были лишь темнота или свет.