Человек среди учений

В этом примета всех националистических учений: их лозунги предназначены больше для воспламенения толпы, нежели для индивидуального использования.

Национальное происхождение учения не столь значительно, как его национальное осмысление. Учение любого происхождения может оказаться – в определённый период существования нации – сугубо национальным, если оно резонирует с устремлениями лидеров нации, её ориентаторов.

Для человека тем более дело не в происхождении учения, а в его собственном происхождении – и в том, какое значение он этому происхождению придаёт. Национальная ориентация становится для нас актуальной лишь в том случае, если наш внутренний мир нуждается в ней, если мы переживаем (рационально или иррационально) свою принадлежность к национальному сверхколлективу. Даже если в нас возбудили это чувство, мы всё же испытывает его сами. Тогда наша национальная принадлежность, наши национальные черты характера, наше восприятие национальных традиций приобретают для нас особый смысл. Нам нужно ориентироваться в этих своих переживаниях (увязывая их и с остальными). Нам нужно ориентироваться внутри нации, нам нужно ориентироваться вместе с нацией.

Вот почему учение, не учитывающее национальные особенности индивидуального мира, уходящее от национального виденья смысла, может оказаться не слишком дееспособным для человека, живущего в созвучии со своей нацией, или для человека, столкнувшегося с окружающим национализмом. Общечеловеческое не означает вненациональное, национальное органически входит в него – как важная часть человеческого опыта. Но всего лишь часть, которая не должна затмевать собой остальное.

Это похоже на законы экологического равновесия. Что-то вроде психической экологии.

Национальные ориентиры довольно своеобразны. Каждый из них представляет собой сгусток индивидуальных и коллективных взаимодействий, из которых постепенно формируется сегодняшний облик нации или страны, её направленность в завтра. Учение, выдвигающее национальное на первый план, неминуемо уходит от интересов отдельной личности, оно вменяет человеку готовые ориентиры вместо того, чтобы вовлекать его в их освоение. Тем самым оно действует, наверное, не только против интересов человека, но и против интересов нации.

От попадания в тупик спасает только равновесие между разными виденьями смысла, исключающее зацикливание на одном из них. Увы, точкой зацикливания часто становится именно национальный смысл, быстро превращающийся в националистический.

Отступление: о национальной идее

В наше время в нашей стране существует одна особая тема, которая давно является предметом постоянного обсуждения, то затихающая, то вспыхивающая с новой силой. Это тема национальной русской идеи.

Очередное оживление этой темы вызвал когда-то призыв первого российского президента к творческой интеллигенции продумать новую национальную ориентацию. Сам этот призыв многократно подвергался осмеянию, его уподобляли идеологическим указаниям вождей советской эпохи, но по сути он был вполне уместен. Во-первых, кому, как не лидеру страны, беспокоиться о её главных ориентирах. Во-вторых, когда, как не на переломе эпох, уделять этому особое внимание. Наконец, он не предлагал собственных выдумок, а звал всех, кто может, участвовать в осмыслении проблемы.

Может быть, наивно было надеяться на изобретательность интеллектуалов. Вся их изощрённость ушла на сарказмы.

Разумеется, национальную идею придумать невозможно. Можно лишь пытаться осознать её как ориентир или совокупность ориентиров. Национальное сознание развивается гораздо медленнее, чем сознание индивидуальное. Быстро возникают и рушатся только навязанные, искусственные для нации ориентиры. Но именно это даёт возможность каждому, кто внимателен к национальному развитию, сказать о том, как он его понимает. И эта многоголосица индивидуальных взглядов становится той питательной средой, которая воздействует на само это развитие.

Попробуем соединить основные смысловые ракурсы, о которых идёт речь в этой главе, применительно к развитию русской нации.

Мы увидим, что на уровне индивидуального виденья смысла эпоха завоевательных ориентиров кончилась. Зато сохранилась и даже усилилась готовность к контакту, к дружескому сотрудничеству на своей территории. Гостеприимный индивидуализм, радушный патриотизм, желание быть свободным в своём дому и доброжелательный интерес к свободе каждого, кто приходит с миром. Правда, это противоречит интересам большинства политиков, делающим свои ставки на сепаратистские или империалистические козыри и готовых манипулировать настроениями в нужную им сторону.

С точки зрения коллективных интересов, Россия пережила опыт превращения всей страны в одну большую артель. Это был крайне важный для неё опыт – и в положительном, и в отрицательном плане. Попытка вытеснить чисто коллективным, социалистическим ориентиром все остальные смысловые подходы помогла почувствовать цену каждого из них. В то же время была усилена и закреплена вечная идея ценности коллективизма и человеческого братства. Сберечь этот опыт, развернуть его не в прошлое, как стараются апологеты тоталитарного режима, а в будущее, уравновесив его с остальными ориентирами, – задача именно для России.

Если эта задача не будет решена органично, неминуемо возникнут новые испытания. Условия задачи изменятся, и решать её станет куда труднее.

Что касается собственно национального виденья смысла, здесь необходимо сказать о различии и родстве понятий "русский" и "российский". Имперское толкование слова "российский", восприятие России как некоего сверх-народа, который имеет право навязывать свою политическую волю другим, менее масштабным народам, по-видимому, отживает свой век. Оно бесперспективно и для взаимоотношения России с соседними странами (отчуждённо к ней относящимися, или по-дружески, или даже настроенными конфедеративно), и для внутригосударственных отношений. В то же время федеративное понимание этого слова набирает всё большую силу. Способность русского народа быть народом федеративным, то есть сохраняющим и собственную самобытность, и самобытность тех народов, которые погружены в него исторически и географически, является огромным его достоинством. Эта способность роднит понятия "русский" и "российский", позволяет им поддерживать друг друга вместе того, чтобы навязывать русскому народу гигантоманию вместе с комплексом неполноценности.

Мы говорим здесь лишь об ориентирах, о том, что впереди и на что можно держать национальный курс. Национальная идея сама по себе не решает никаких житейских проблем, не устраняет нищету, мешающую благополучному сосуществованию наций, не ликвидирует раковую опухоль преступности, выдающую себя за часть национального организма, не отменяет внутриполитических и внешнеполитических сложностей. Но ориентиры позволяют вырабатывать и держать нужный курс. Рано или поздно русским и российским курсом должен стать поиск внутренней свободы – и для русского народа, и для любого народа, живущего вместе с ним, и для каждого гражданина той федерации или конфедерации, которую образуют эти народы.