Черчилль и евреи

Через восемь дней после того, как Черчилль написал эту статью, он и профессор Линдеманн встретились с гауляйтером Ферстером, главой организации нацистской партии в вольном городе Данциге, отделенном от Германии по Версальскому договору. Ферстер давно добивался воссоединения города с Германией. Беседу с Ферстером Черчилль начал с обсуждения положения 4000 евреев Данцига.

По итогам этой встречи Черчилль направил министру иностранных дел лорду Э. Галифаксу меморандум, в котором сообщал: «Я указал, что удовлетворен тем, что в Данциге не были введены антиеврейские законы. На что Ферстер ответил, что еврейский вопрос не стоит остро в Данциге, но он обеспокоен тем, чтобы этот вид законодательства в Германии не стал препятствием для взаимопонимания с Англией. Я ответил, что это будет помехой и источником раздражения, но, возможно, не полным препятствием для достижения практического соглашения, хотя может и быть препятствием для настоящего взаимопонимания. Кажется, он придает большое значение этой проблеме».

В период между концом 1938 года и началом Второй мировой войны всем данцигским евреям, за исключением 1600 человек, было разрешено эмигрировать. Многие из этих оставшихся в Данциге евреев уехали уже после начала войны, в 1940 году, на пассажирском лайнере «Патриа», судьбой которого Черчилль впоследствии непосредственно занимался. Только шестьсот евреев окончательно остались в Данциге. Когда в 1942 году началась насильственная депортация евреев из Данцига в концентрационные лагеря, почти все они погибли.

19 августа у Черчилля в Чартуэлле побывал майор германского Генштаба Эвальд фон Клейст. Он был одним из тех немецких офицеров, которые противились экспансионистским планам Гитлера. Фон Клейст сказал Черчиллю: «Если бы мы получили хоть небольшую поддержку, мы могли бы отказаться войти в Чехословакию». После визита Клейста Черчилль публично призвал германский офицерский корпус свергнуть Гитлера. Ответом на этот призыв Черчилля послужила речь Гитлера, произнесенная в Веймаре 6 ноября. В этой речи Гитлер обрушился на Черчилля, прямо назвав его по имени: «Мистер Черчилль открыто провозгласил, что, по его мнению, нынешний режим в Германии должен быть уничтожен в сотрудничестве с внутренними силами в Германии, любезно предложившими себя в его распоряжение. Если бы мистер Черчилль меньше общался с внутренними эмигрантами и оплачиваемыми из-за границы предателями, а больше с истинными немцами, он бы увидел весь идиотизм и глупость того, что он говорит. Я могу только уверить этого джентльмена, что в Германии нет такой силы, которая готова действовать против нынешнего режима».

28 октября германское правительство начало массовое изгнание из страны всех граждан Польши еврейской национальности, постоянно проживавших на тот момент в стране. Всего их в Германии насчитывалось 20000 человек. Это изгнание сопровождалось сценами зверств и жестокости и побудило семнадцатилетнего юношу Гершеля Гриншпана, члена одной из выселяемых семей, выстрелить в одного из дипломатов германского посольства в Париже, который был смертельно ранен. Выстрел произошел 7 ноября. Через два дня после этого германские газеты обвинили Черчилля в причастности к заговору с целью убийства германского дипломата. Газета «Ангрифф» («Атака»), печатный орган министра пропаганды доктора Геббельса, снабдила сообщение об убийстве заголовком «Работа международного провокатора: прямая линия от Черчилля до Гриншпана».

В помещенной в «Ангрифф» статье было написано: «В то время как в Лондоне разоблаченная фюрером клика Черчилля пытается ханжески замаскировать свое предательство, в Париже смертельное оружие стреляет в руках еврейского клоуна и разрушает последние остатки доверия к утверждениям, будто никто никогда не призывал и не пытался призывать к войне против Третьего рейха и к убийствам его граждан».

Однако, несмотря на все обвинения Гитлера, это был вовсе не международный заговор, а лишь отчаянное безнадежное покушение одиночки. Но когда германский дипломат скончался от ран, это стало оправданием для страшных антиеврейских погромов по всей Германии, начавшихся рано утром 10 ноября. Более тысячи синагог и молитвенных мест были сожжены, несколько тысяч домов разграблены, сотни евреев жестоко избиты и более девяноста убиты. За несколько дней были арестованы 30 000 евреев: ученых, врачей, юристов, инженеров, банкиров, лавочников, учителей, людей, игравших некогда ведущую роль в германской общественной и культурной жизни, бывших солдат-фронтовиков, сражавшихся в германской армии во время Первой мировой войны. Все они были отправлены в концентрационные лагеря, где их избивали и пытали, а несколько тысяч были казнены. Антиеврейские меры ужесточились. 13 ноября евреям было приказано прекратить к концу года всякую торговую и деловую активность. Огромный штраф был наложен на всю еврейскую общину Германии за убийство немецкого дипломата в Париже.

Сотрудничавшие с Черчиллем политики и журналисты держали его в курсе всех этих событий. Из Парижа Эмери Ривз посылал ему полные отчеты о событиях в Германии. Иэн Колвин, британский журналист с обширными связями в Берлине, прислал Черчиллю выдержки из тайной беседы Гитлера «с тремя или четырьмя высокопоставленными функционерами германского Министерства иностранных дел», которая произошла сразу после погрома. Отчет об этой тайной беседе начинался словами: «Он хочет устранить из германской жизни евреев и церковь и подавить частную инициативу в промышленности. После этого он вновь обратится к международной политике».

Глава тринадцатая Палестина: законное убежище для евреев

Погромы «Хрустальной ночи» в Германии с 9 на 10 ноября 1938 года, когда были разгромлены более тысячи синагог и десятки тысяч еврейских предприятий и домов разграблены, побудили Черчилля настаивать на безотлагательном открытии Палестины для десятков тысяч немецких и австрийских евреев, искавших там убежища. За день до начала дебатов по Палестине в британском парламенте он получил от секретаря Вейцмана, Дорис Мэй, статистический отчет о количестве и составе населения Палестины. В марте 1938 года в Палестине насчитывалось 1002406 арабов и 401557 евреев. В 1937 году получили разрешение на въезд в Палестину менее 12000 человек, а за первые месяцы 1938 года менее 6000.

В ходе дебатов в палате общин 24 ноября Черчилль произнес убедительную речь. Картина, которую он нарисовал, описывая особенности британского правления в Палестине, выглядела зловещей. «В Палестине происходит трагедия, – провозгласил он. – Льется кровь, совершаются убийства, приозводятся казни. Акты террора, творимые евреями и арабами, следуют друг за другом, пронизывая все их отношения друг с другом, и все это – при том, что оба этих народа имеют полное право жить на этой земле, которую им даровал Господь. Все экономическое оживление в Палестине, наблюдавшееся три года назад, сошло на нет. С какой стороны вы бы ни посмотрели на эту сцену, она выглядит нездоровой, даже ужасной, и, ощущаем мы это или нет, но все это чрезвычайно унизительно для нас и для нашей страны».

С гневом, продиктованным тем, что сам он был отстранен от практического участия в осуществлении государственной политики, Черчилль заявил палате, большинство которой составляли депутаты, поддерживавшие правительство: «Я обвиняю правительство Его Величества в том, что в течение трех лет оно не смогло сформулировать ясной позиции в отношении положения дел в Палестине. Все это время дела в Палестине шли от плохого к худшему, и все это время, когда ситуация постепенно выходила из-под контроля, правительство постоянно искало путь наименьшего сопротивления. Но эти терпеливые поиски линии наименьшего сопротивления не увенчались каким-либо заметным успехом». Черчилль подчеркнул: «Каждый год или даже полгода у нас проходят дебаты о Палестине. Но не надо забывать, что там в это время постоянно гибнут люди, что их там убивают и что они ежедневно и еженедельно встречают жуткую смерть. Нам же остается только проводить дебаты и говорить друг другу комплименты и, главное, избегать брать на себя риск принятия какого-либо конкретного решения».

О работе комиссии Пиля Черчилль отозвался уничижительно. «Занимаясь по долгу службы в Министерстве по делам колоний всеми этими проблемами, связанными с Палестиной, – сказал он, – я могу заверить палату, что королевская комиссия, возглавляемая лордом Пилем, не смогла открыть в Палестине нечто, не известное до сих пор Ближневосточному департаменту Министерства по делам колоний, – ничего подобного». Но само образование королевской комиссии «с важными персонами, с шумной кампанией в прессе» было весьма симптоматично – по словам Черчилля, «все это было организовано для того, чтобы освободить правительство от необходимости определить свою позицию».

Что же произошло, спрашивал Черчилль, после того как палата общин убедила правительство не одобрять предложенного комиссией Пиля плана раздела Палестины? Правительство сказало: «Раздел остается нашей стратегической целью и фундаментальным принципом, но, конечно, еще длительное время ничего не произойдет. Тем временем будут проводиться дальнейшие консультации и изучение ситуации». Черчилль был полон презрения: «Более года властям подмандатной территории Палестины не объявляется и не предписывается никакая конкретная политика. Можем ли мы удивляться, что положение там все это время лишь ухудшалось?»