Черчилль и евреи

В сентябре 1961 года, за два месяца до восемьдесят седьмого дня рождения Черчилля, Энтони Монтегю Броун спросил его, не хочет ли он послать поздравление Бен-Гуриону по случаю его семидесятипятилетия. «Вы не делали этого в прежние годы», – сказал Монтегю Броун. Поскольку незадолго до этого два этих человека наконец встретились, Черчилль чувствовал себя вправе послать такое поздравление, что он и сделал, написав: «По случаю вашего семидесятипятилетия шлю вам мои поздравления и добрые пожелания». Бен-Гурион ответил на телеграмму Черчилля: «Дорогой сэр Уинстон! Я был глубоко тронут, получив ваше поздравление по случаю моего дня рождения, и был рад, что вы еще помните о таких пустяках. Я сразу вспомнил о нескольких незабываемых минутах, проведенных с вами в начале июня, и я храню как драгоценность вашу книгу, включающую эссе о Моисее. Я испытываю к вам уважение и привязанность, но отнюдь не только, и даже главным образом не только из-за вашей неизменной дружбы к нашему народу и вашей глубокой симпатии к процессу его возрождения на древней родине. Ваше величие далеко перешагнуло пределы Англии, и для него нет никаких национальных границ».

Коснувшись часто цитируемого высказывания Черчилля о том, что продвижение советского коммунизма представляет огромную опасность для послевоенного мира, Бен-Гурион вспомнил о высказанном еще в годы войны желании Черчилля, чтобы западные союзники вошли в Берлин раньше советских войск. В этой связи он написал У. Черчиллю: «Если бы в последний год войны ваш совет был принят, то серьезный кризис вокруг положения в Берлине, вызвавший тревогу всего цивилизованного мира, никогда бы не возник, а некоторые из восточноевропейских стран остались бы внутри пределов Западной Европы».

Бен-Гурион так закончил свое письмо: «Ваши слова и ваши дела неизгладимо запечатлены в анналах человечества. Счастлив народ, произведший такого сына».

«Я не преминул передать письмо Бен-Гуриона сэру Уинстону, которому оно доставило большое удовольствие», – сообщил Монтегю Броун израильскому послу Артуру Лурье. Спустя два дня сам Черчилль послал письмо Бен-Гуриону, надписав на конверте адрес его дома в пустыне Негев: «Дорогой премьер-министр, я очень обязан вам за ваше изящное и очаровательное письмо. Мне доставило большое удовольствие прочитать то, что вы написали, и я хотел бы снова уверить вас в моих самых теплых пожеланиях как Израилю, так и вам лично».

В апреле 1962 года Черчилль планировал отправиться в средиземноморский круиз с Аристотелем Онассисом на борту его яхты «Кристина». Круиз должен был начаться из Монте-Карло 5 апреля и включить посещение Ливии, Ливана и Греции. «Боюсь, однако, – написал в этой связи личный секретарь Черчилля Монтегю Броун одному из личных секретарей премьер-министра Макмиллана Филиппу де Зулуэта, – что сэр Уинстон станет настаивать на посещении Израиля. Я думал, что хозяин яхты мистер Онассис сам не пожелает заходить туда из-за страха нанести урон своим интересам в области транспортировки нефти и испортить отношения с арабскими странами, но теперь я убедился, что это не так. Я постараюсь сделать все, чтобы убедить сэра Уинстона не посещать Израиль, но я не могу этого гарантировать ввиду его длительных связей с Израилем и открыто просионистских настроений».

Монтегю Броун добавил: «Я буду ставить вас в известность о положении дел. В качестве последнего средства, вероятно, премьер-министр может счесть возможным написать сэру Уинстону, что посещение им Израиля может нанести нам политический вред». Однако опасения Форин офис, что арабские друзья Великобритании будут оскорблены, если Черчилль посетит Израиль, оказались неосновательными, поскольку «Кристина» прошла вдоль побережья Израиля ночью, так и не причалив к его берегам. Последний раз в Палестине Черчилль побывал тридцать лет назад, но теперь, в возрасте восьмидесяти семи лет, ему было не суждено вновь ступить на землю Израиля.

Черчилль умер в своем лондонском доме 24 января 1965 года. Ему было девяносто лет. На следующий день на специальном заседании израильского парламена речь в память о нем произнес Давид Бен-Гурион. «В своей неустрашимой борьбе с нацистским царством ада, – сказал Бен-Гурион израильским парламентариям, – Черчилль являл собой образец совершенного сочетания качеств великого человека в великий момент. Он включился в эту битву и победил. Долгожданный исход не был результатом сражения одного человека или победы одного народа. Не только с помощью лишь его одного сыны света победили сынов тьмы. Тем не менее этот человек был символом и катализатором, средоточием надежды и центральной фигурой в битве гигантов. Еще в начале века сэр Уинстон Черчилль поддержал дело сионизма. Тринадцать лет спустя, выступая на горе Скопус, он говорил о свободном и суверенном государстве, которое будет непобедимо. Черчилль принадлежал всему миру. Его память будет освещать путь будущим поколениям во всех концах мира».

Члены кнессета встали, отдавая дань памяти Черчиллю. Неделю спустя президент Израиля Залман Шазар и премьер-министр Давид Бен-Гурион прилетели в Лондон, чтобы представлять Израиль на похоронной службе в соборе Святого Павла. Поскольку в субботний день им нельзя было ездить на автомобиле, они подыскали отель неподалеку от собора и пошли оттуда на службу пешком по мрачным и молчаливым лондонским улицам.

Отдавая должное памяти Черчилля в статье, опубликованной в «Джуиш кроникл», Гарри Сахер, один из авторов проекта Декларации Бальфура, который находился в Иерусалиме в 1921 году, когда Черчилль посадил дерево на месте закладки Еврейского университета, писал: «Мы, евреи, особенно обязаны Черчиллю – верному другу сионизма». Сахер продолжал: «Для премьер-министра Макдональда сионизм являлся лишь фантазией, с которой можно баловаться, пока это ничем тебя не обременяет и не требует никаких усилий и которую можно предать в подходящий момент. Для Чемберлена сионизм был экзотической безделушкой, которую можно было выгодно использовать в качестве разменной монеты в дипломатической игре. Бевин видел в распространении сионизма что-то вроде неофициальной забастовки, которая должна была быть прекращена строгим профсоюзным боссом. Для Черчилля же это было волшебное возрождение нации, которая видела, как много империй стиралось в пыль, нации, прошедшей через много испытаний и унижений и обновившей свою древнюю творческую силу, от которой теперь человечество могло ожидать столь многого. Характерно, что он призывал своих соотечественников рассматривать создание Государства Израиль в тысячелетней перспективе. Не мелочные расчеты эфемерного дипломатического выигрыша или проигрыша привели его к сионизму; для него это было частью великого прилива истории».

Эпилог

В течение всей жизни Черчилля его посвященные евреям заявления отличались глубокой взвешенностью и стремлением поддержать этот народ. Находясь в 1921 году в Иерусалиме и рассуждая о еврейской этике, он утверждал: «Мы в долгу перед евреями за возрождение системы этики в рамках христианского вероучения. Эта система, даже если ее полностью отделить от сверхъестественного, была самым драгоценным сокровищем человечества, равноценным плодам всех других учений, соединенных вместе. На основе этой системы и этой веры на развалинах Римской империи была построена вся существующая цивилизация».

Черчилль никогда не менял этого мнения. В опубликованной в 1931 году газетной статье о Моисее он так писал об израильтянах в пустыне: «Это бродячее племя, во многих отношениях неотличимое от бесчисленных общин кочевников, приняло и подхватило идею, на которую оказались неспособны весь гений Греции и вся мощь Рима». В разгар преследований евреев в годы Второй мировой войны Черчилль заявил воюющим странам: «Несомненно, в день победы страдания евреев и их роль в общей борьбе не будут забыты. И вновь, в назначенное время, они увидят осуществленными принципы праведности, провозглашенные их отцами и составляющие их гордость».

Когда перед Первой мировой войной Черчилль познакомился с жизнью евреев Манчестера, то на него произвели большое впечатление характер еврейской общественной жизни, энергия, система взаимопомощи и целеустремленность, царящие в общине. «Евреи представляют собой счастливую общину, – писал он, – потому что среди них царит корпоративный дух их нации и вера. Та огромная индивидуальная движущая сила, которой они обладают, придает жизнеспособность их учреждениям так, как это не может сделать ничто другое». В статье в «Нейшнл санди геральд», опубликованной в 1920 году, описывая «борьбу за душу еврейского народа, которая ведется между большевизмом и сионизмом», он писал: «Некоторым людям нравятся евреи, другим нет, но никакой думающий человек не усомнится в том, что они, без сомнения, представляют собой самый выдающийся и замечательный народ, когда-либо появлявшийся на земле».

Будучи приверженцем того, что он называл «гармоничным распределением мира между народами», Черчилль с теплотой относился к еврейским национальным чаяниям. «Идеал сионизма, – заявлял он в 1921 году, – это великий идеал, который, признаюсь, вызывает у меня большую личную симпатию». В свое время он непосредственно отвечал за судьбы еврейской общины в Палестине. Будучи министром по делам колоний, он выпустил «Белую книгу» 1922 года, позволившую осуществить иммиграцию 300000 евреев в Палестину за четырнадцать лет. Он первым осознал всю степень арабской оппозиции по отношению к иммиграции евреев. Но, несмотря на это, он так и остался открытым сторонником права евреев на создание еврейского национального очага, рассматривая это как одно из главных условий британского мандата в Палестине. По его собственным словам, приведенным в «Белой книге» 1922 года, это было именно «право, а не разрешение, в соответствии с которым, с учетом экономической абсорбционной способности Палестины, они смогут создать собственные учреждения самоуправления, пока они не станут большинством, после чего смогут создать собственное государство».