Черная молния вечности (сборник)

«…Эх, бросить бы все – да куда-нибудь в горы! Рыбу ловить, розы выращивать, стихи о розах сочинять… Да как бросить эту громаду, эту гигантскую землищу? Да и кому восстанавливать порушенное войной? Хрущу с Берией?! Восстановители! Кстати, надо и к нацвопросу вернуться. Послевоенное устройство должно постепенно стать губернским, а то, неровен час, рванет этот нацкотел. Хватит того, что многие с нацокраин с Гитлером спелись – чеченцы, крымцы, прочие… И грузины спелись бы за милую душу… Просто немцы до Тифлиса не дошли… А теперь геройствуют, другие меньшинства хают. Нет, только губернии, – и к чертям собачьим все эти бублики-республики. Но попозже, лет этак через десять, ежели, конечно, жив буду».

Не власть любил он, а государство! И чем ближе подступал к горизонту закат, тем ревнивей делалась его тяжелая любовь. Он воспринимал государство как Церковь – и как Церкви и Богу служил и поклонялся державе.

«…И на сем камне Я создам церковь Мою, и врата ада не одолеют ея; и дам тебе ключи Царства Небесного и что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».

Эти слова Христа, обращенные к апостолу Петру, всегда жили в нем – и, повторяя их, он полнил свою силу в незримом. Но и скорбь свою полнил, обращая взгляд в зримое, ибо ясно и устало видел свой конец – и угрюмо предчувствовал грядущее глумление над трудами своими:

«…Да, помру!.. Отведут душу! Над прахом надругаются… – с тоской подумал он о своем гробовом одиночестве. – А что если завещать похоронить себя в ракете… Скоро они начнут к звездам летать… И запустить эту ракету с гробом моим в космос! Да хоть на Луну! Из пушки на Луну или вообще куда-нибудь в необозримость. И пусть что хотят оскверняют!»

Он попытался представить необозримую, огненную, громокипящую бесконечность, где всюду центр, а окружность – нигде, – и дух захватило, и думать далее стало совершенно невмоготу, поскольку человеческий мозг был не предусмотрен для разумного постижения живой бесконечности, пред которой земное бессмертие есть ничто.

«Русский человек не то что в Бога, но и в черта не верит! – с горечью подумалось ему. – А посему, из-за своего неверия, вечно будет жаждать все нового и нового, отличного от предыдущего, государственного устройства. И будет менять чуму на холеру, холеру на оспу… – он машинально погладил лицо. – А оспу и туберкулез еще на какую-нибудь дрянь болезную, вроде буржуазной демократии… Тьфу!.. Все – бессмысленность и идиотство!.. Но надо забывать себя, иначе свихнуться можно, – и делать то, что делается… И не думать о смерти, ибо „…проходит образ мира сего“».

Сталин встал с дивана, подошел к стене, отодвинул легкую, под цвет дубовых панелей, портьеру, за которой оказалась дверца встроенного в стену сейфа. Достал из кармана кителя ключ, повернул несколько раз: стальная дверца отворилась.

«Как окошко в тюремной камере при раздаче, только миски с баландой не хватает…» – хмыкнул про себя Сталин и, порывшись в глубине стального ящика, извлек пожелтелую, переломленную пополам, самодельную праздничную открытку с рождественскими ангелочками.

Сей памятный сувенир еще до войны был доставлен ему верными, тайными людьми. Он сам не знал, для чего это ему понадобилось. Сколько крови стоил жалкий бумажный прямоугольник! И ничего не стоил, когда рука безвестного венского бродяги старательно выводила на нем контуры легких облаков и крылатых упитанных младенцев. О, как, должно быть, самозабвенно, прикусив тяжелые губы, наносил он черной тушью (по линейке наверняка…) грани коричневых соборных шпилей, несокрушимо веруя в достойную оценку своего художества.

И не обманулся в надеждах, ибо великую, страшную цену заплатил мир за сие творчество – и еще неизвестно, сполна ли рассчитался.

И опять всплыл в памяти мерзкий сон с прилепившейся к нему стародавней явью. И сознание уже не пыталось отделить истинное от бесовского. И опять Сталин видел себя на мёрзлой венской улице, и врага своего видел, но ровно ничего ненавистного не было в лице живого, а ныне погибшего супротивника.

«А может, специально их свели в 13-м году в Вене, дабы со стороны убедиться: достойны они друг друга или нет… Это только идиот может подумать, что все случайность!.. Ничего случайного в мире не было, нет и не будет!.. Кто эту случайность сорганизовал?.. Нет, не эти квадратноголовые Троцкий и Бухарин! Куда им до властвования над случайностью!.. Мелочь мракобесная! Иные, незримые соглядатаи смотрины устроили – и остались довольны смотринами: распознали в них вселенских сокрушителей. А они себя не распознали. Ну и слава Богу, что не распознали, а то как знать, куда направила б мир высшая воля… Как это Гитлер болтал в своих речах: „…Мы стоим у шарнира времени!“ Ишь ты, у шарнира!.. Тоже мне, царь времени выискался… Хорошо, что так повернулось колесо истории! Корявое, скрипучее колесо с восьмеркой… Впрочем, восьмерка – знак бесконечности. Может, и не должно быть колесо без восьмерки, а то слишком далеко уехать можно. А так все нормально: спасена, возрождена Империя, славянство и православие спасены. Страшной ценой спасены! Но кто знает истинную цену бытия? И что стоят века земные по сравнению с мгновением вечности? Кто знает? Никто!.. Солнце светит? Светит! Звезды на месте? На месте! Луна движет воды? Движет! Так какого еще рожна?! О чем печалиться, ежели все проходит! „И это пройдет!“»

За несколько месяцев до крушения третьего Рейха, в глубочайшей секретности от НКВД и СМЕРШа, Сталин приказал организовать несколько спецподразделений, задача которых была предельно «проста»: Гитлер! Вернее, его труп, ибо живой он был давно не нужен. Подразделения действовали независимо друг от друга, а порой и наперекор, до кровопролития и смертоубийства. Не теряли времени даром и стратегические службы союзников: мешали сталинским агентам и заодно самим себе мешали. Все перепуталось, переплелось, стянулось мертвыми узлами в этой нечеловеческой круговерти, но все нити упорно тянулись в Кремль. Не одну апрельскую ночь потратил Сталин, дабы из огромного потока противоречивой информации извлечь зерна мрачной, желанной истины. Клонил вконец поседевшую голову над тайными донесениями, отчеркивал самое важное синим карандашом – и привычно сжигал в пепельнице документы с пометой «В одном экземпляре».

Когда пришло сообщение о тибетских магах, доставленных в Берлин из Гималаев, он не счел сие полоумным бредом отчаявшегося соперника. Он-то прекрасно знал, еще с ранних лет, что двери в иной мир всегда открыты – и главный секрет: не перепутать их с окнами. Возможно, Гитлер также ведал об этом – и лихорадочно готовился к уходу. «Врешь – не уйдешь!..» – злорадно подумал Сталин. Он знал, что скоротечное ритуальное самоубийство не более чем бесовское внушение, ловушка для падших, за которой тьма вечная и скрежет зубовный. Эта глумливая игра потусторонних сил с темными человеческими сущностями вызывала в нем откровенное презрение. Но эта игра иногда позволяла вернуться иносущностям в свои бездны и сохраняться там до конца последних времен. И не только сохраняться… И когда он уже знал об исходе, когда он был почти стопроцентно уверен в неотвратимом, когда вслед за тайными людьми ему позвонил маршал Жуков и, по-военному четко, сообщил о смерти Гитлера, у него помимо воли вырвалось в ответ:

«Доигрался, подлец!»

На этом была завершена первая часть операции «Гитлер», но вторая ее часть, не менее ответственная – уничтожение посмертных останков, – оставалась открытой.

Он уважительно подумал о Жукове, он всегда думал о нем уважительно, даже когда откровенно на него злился. Сожалеюще вздохнул, что вынужден не посвящать самолюбивого полководца в свои тайные планы – и не оттого, что не доверял. Нет, доверял – и не сомневался. Но!.. Этот волевой, смелый человек, отмеченный Богом, в Бога, увы, не верил – и не собирался возвращаться под сень веры. И поделись он с маршалом кое-какими сокровенными мыслями, тот вполне мог подумать о нем как о сумасшедшем.

«Ведь он наверняка меня переживет… И воспоминания наверняка напишет о подвигах своих. Думается, и меня не забудет. Но брякнет из-за непосвященности: „К сожалению, в конце войны наш Верховный малость свихнулся от перенапряжения“. Или как – нибудь поделикатней выразится, пожалеет старика… Ведь ему грех на меня обижаться. Сильный, жестокий мужик этот Жуков. А волевые сами, в первую очередь, страдают от своей воли. И посему не считают жестокость пороком. Жаль!.. Да и я не считаю… Вдвойне жаль…» – угрюмо подумал он, ибо, в отличие от победоносного народного любимца, не отходил от Божьей веры никогда.

Тибетские мудрецы и маги славно сотворили свое тайное дело, но лишь первую его половину. Их трупы в эсэсовской форме были сразу обнаружены в темных, загаженных подвалах рейхсканцелярии после штурма. Они были расстреляны в упор высшими посвященными после Вальпургиевой ночи бракосочетания и самоубийства Гитлера. Но далее в сатанинскую игру вмешались тайные люди Сталина, ибо физические останки жертв ритуального самоубийства должны были быть подвергнуты другому магическому ритуалу, без которого они оставались обычным, бесхозным прахом и пеплом. И надо было любой ценой сорвать этот последний черный ритуал.