Черное колесо

Она защебетала:

– О, какое удивительное сегодня солнце! Как пламенная жёлтая птица. Парит над миром, как пришелец Извне!

Если бы тут присутствовал Мактиг, он бы обязательно ехидно заметил, что надеется – оно не поведёт себя, как всякая птица, ибо, применительно к солнцу, это вызвало бы катастрофические последствия.

Англичанка посмотрела в пространство, словно проглотила что-то неприятное.

– Я вам скажу! Поэма! Какое счастье – так начинать новый день! – И с сомнением поглядев на нас, бесстрашно продолжала: – Я проснулась с сердцем, полным песен, но вряд ли смогу выразить это.

И прежде чем мы смогли спросить, как она намеревалась их выразить, её манеры изменились, она стала деловой и холодно практичной.

– Прошлой ночью я слышала странный треск, а утром заметила, что дюна за нами обвалилась. Загадочно, не правда ли? Можно заподозрить, что остров населён духами. Надо бы пойти туда и посмотреть, что случилось.

Чедвик вежливо ответил:

– Во время бури дюна пропиталась водой, леди Фитц-Ментон, и её частично размыло. Оставшееся не смогло удержаться и, высохнув, обвалилось. Вот и все.

Она недовольно спросила: «Неужели?» – и следующие несколько минут диктовала заказ стюарду; при этом она так долго описывала, как и что именно нужно ей приготовить, что проще было бы ей самой отправиться на камбуз и заняться этим.

Чедвик допил кофе, погасил сигарету и встал. С особенно яркой улыбкой извинился – я бы назвал его улыбку очаровательной, не будь она такой фальшивой, – и на мгновение задержался у двери, глядя на меня.

Леди Фитц, убедившись, что он вышел, удивила меня замечанием:

– Лицемер! Ничтожество! Так не похож на вас, мой добрый доктор!

Должно быть, взаимоотношения с русским и его предшественниками обострили её проницательность. Теперь она получила возможность неофициально посоветоваться со мной по различным медицинским проблемам. Как только позволили приличия, я извинился и поднялся на палубу.

Пен стояла у поручня, мрачно глядя на капитана Джонсона и Маккензи, гичка которых продолжала вчерашние исследования, отыскивая подходящую бухту, где можно поставить «Сьюзан Энн» на ремонт.

Я сказал:

– Мисс Бенсон, я не забыл ваш взгляд сегодня утром и ваши слова. Надеюсь, они были вызваны досадой и не отражают вашего истинного отношения ко мне.

– Вы имеете в виду мои слова о том, что вы заодно с остальными? – Она повернулась. – Я беспокоилась. Не спала. Сердилась. И, боюсь, была немного расстроена. Доктор, вы знаете, я верю вам. – Взгляд её добавил, что если бы она мне не доверяла, то не пришла бы в мою каюту вчера вечером. И, без всякого сомнения, это был самый прекрасный взгляд, какой я только надеялся увидеть.

Я серьёзно ответил:

– Я не хочу вмешиваться в ваши дела. Но что-то вас тревожит, что-то большее, нежели страх перед черным колесом. И я вовсе не из любопытства хочу, чтобы вы мне доверились.

Она задумчиво кивнула:

– Вероятно, я так выгляжу. Я не люблю распространяться о своих чувствах, хотя среди других это не очень заметно. – Потом, подняв голову и улыбнувшись, сказала: – Я думала об отце и этом проклятом колесе. Он совсем не спал. Сидит в каюте, гладит колесо и что-то говорит ему, словно вновь обретённому старому другу. Сейчас он, наверное, изучил его во всех подробностях, но это ему не мешает.

И в отчаянии:

– Я бы все отдала, только бы это путешествие не начиналось! Но теперь, оглядываясь назад, я вижу: всё это было предопределено.

– Каким образом?

Но она не ответила.

– И это ещё не все, – торопливо продолжала она. – Сказав, что оТец общается с колесом, как с вновь обретённым другом, я говорила серьёзно. Нет, – поправилась она, – в этом нет сомнения: колесо обладает личностью! Либо оно само живое, либо в нём обитает что-то живое. Я уверена в этом!

И добавила, невесело рассмеявшись:

– Бред сумасшедшего, верно? Тем не менее, я в это верю. Так должно быть!

Она замолчала, словно и так уже сказала слишком много. Мы посмотрели на остров. По нему скользила тень. Её отбрасывало одно из небольших облаков, что неторопливо проползали под солнцем, как участницы конкурса красоты перед жюри.

Молчание Пен действовало угнетающе. Я упрямо сказал:

– Прекрасно!

Она проследила за направлением моего взгляда.

– Да, чертовски прекрасно. Но тигры и питоны тоже прекрасны. Прекрасны и опасны. Мне кажется, что этот остров опаснее их. Больше того. Я думаю, что вы разделяете мои чувства.

– В таком случае, вы не сказали мне всего, мисс Бенсон.

– Вы так считаете?

– Да. Насколько я вас знаю, вы слишком уравновешенны, чтобы верить в то, что вы называете «бредом сумасшедшего», без основательной причины. И хоть вы умело скрываете свои чувства, ваш приход ко мне прошлым вечером свидетельствует, что вы глубоко встревожены. И не хотите показывать это. Но, мисс Бенсон, я хочу помочь вам.

– Вы правы. Но больше я ничего не скажу. Я должна сама решить свои проблемы, если хочу быть сильной. И я это сделаю, хотя бы ради отца!

Она посмотрела мне за спину, прошептала:

– Идёт Чед, не могу его видеть!

И торопливо ушла.

Итак, я прав. Возможность безумия отца тревожит её давно. Интересно, какая тут связь с её утверждением, что колесо – живое?

Чедвик подошёл, облокотился о поручень, глядя вслед торопливо ушедшей Пен.

– Когда мы поженимся, – протянул он, – мне будет забавно наблюдать за бедными глупцами, влюблёнными в неё. Ведь я знаю, что ничто на свете не отберёт её у меня.

Простое признание в любви – одно дело; но скрытое предупреждение – совсем другое.

– Вы обручены?

Он выглядел вежливо раздражённым.

– Вы не знали? Конечно!

Я подумал, что вряд ли это удачная помолвка, если они о ней не упоминают. Мне всегда казалось, что Пен расположена к Мактигу, как и он к ней. Чед мог разделять это мнение, поэтому и использовал каждую возможность, чтобы унизить Мактига.

Психологическая аксиома: человек ревнует только тех, кто не принадлежит ему. Я вспомнил, как бросилась Пен к Мактигу, когда колесо впервые подняли на борт. Сделано это было бессознательно, но ясно показывало её привязанность. Но почему, если Пен любит Мактига, она не разрывает помолвку с Чедвиком? Что её удерживает?