Черное колесо

Звуки доносились со стороны дюны, которая на следующую ночь обвалилась. Как будто некая незримая сила пыталась привлечь наше внимание к этой дюне. Меня беспокоило это совпадение. Мне необходимо было пойти туда. Я решила, что моя неослабная вера в Божественную Защиту поможет мне. Что ж, я была наказана за своё любопытство, доктор Фенимор. Насколько ужасно наказана, вы узнает позже,

Она мигнула: должно быть, слишком долго смотрела на потолок и утомила глаза.

– Дорогой Алексей оставался поблизости, пока я беседовала Создателем. Алексей может быть очень внимательным. Я раскрыла всю свою душу перед Всевышним. Сомневаюсь, чтобы вы когда-нибудь это делали, поэтому объясню процедуру. Нужно закрыть глаза, – она их закрыла, – отсечь внешнее зрение. Заглушить все звуки. Вообще нужно отрешиться от всех чувств, потому что грубое физическое восприятие мешает бесконечно более тонкому восприятию души. Господа можно увидеть только внутренним зрением. Поэтому вы, интересующийся материальным миром, его никогда не видели…

Я подумал: кто мог научить леди Фитц этому болезненному извращению воображения? Большинство умственных блоков, религиозных маний, оснований для доброй трети всех преступных мотивов легко создать, но чрезвычайно трудно преодолеть.

– Когда удаётся закрыть все восприятие окружающего, доктор Фенимор, начинают действовать хрупкие чувства души. Начинаешь воспринимать невыразимое сияние, которое есть не только свет, но и музыка, мощная и сложная, какую могут издавать миллионы хрустальных колоколов, разных по размеру, от микроскопических до таких, в которые бьют солнца.

Если бы я был в соответствующем настроении, я бы, конечно, спросил, почему у души всего пять чувств. Будучи сущностью гораздо более высокого порядка, чем тело, она должна быть более чувствительной. К тому же странно, что, будучи нематериальной, она вообще обладает чувствами.

– И ты купаешься в великолепии, – продолжала леди Фитц, – свободная от мирских грехов, как в том блаженном состоянии, в каком пребывала до рождения. И набираешься сил для материальной жизни, к которой, увы, приходится возвращаться.

Глаза её оставались закрыты. Она сонно продолжала:

– И вот в таком состоянии блаженства я совершила грех любопытства. Я не удовлетворилась Его безграничной щедростью и захотела узнать, что призвало меня к дюне. Я получила ответ – и была наказана этим ответом. Мы можем исполнить любое своё желание, доктор, если у нас достаточно силы воли. Но за все, и доброе, и злое, приходится платить. Поэтому нужно быть осторожным.

Мой экстаз развеялся. Я пришла в себя – но не в своём теле, пленницей в тёмной клетке. И как пленник знает название заведения, в котором он содержится, так и я знала название той темницы, которой была заключена. И как пленник чувствует бурю, сотрясающую его темницу, но не может ей противиться, так и я ощущала своё новое жилище. И как пленник беспомощен, когда дверь клетки закрыта, так же была беспомощна и я. Так я чувствовала себя, доктор Фенимор, в теле Ирсули. Ирсули, – повторила она, – слепой и чёрной!

Я помнила всё, что испытала Ирсули в жизни, но не могла оказать ни малейшего воздействия на её мысли и деяния. Воля моя сдалась, став пассивной и покорной. Как будто я на самом деле – Ирсули…

Голос её стал глубже, богаче.

– И кто же была я, Ирсули? – спросила она и сама же ответила – Я была мамбалоа, жрица Кумби-Кумби из Ганы – некогда величайшей африканской империи. Более чем жрица! Боги говорили моими устами, осуществляя свою волю. Я принесла в жертву свои глаза, чтобы душа моя не видела никого, кроме них. И я видела их, да, видела…

Голос её снова стал обычным.

– Доктор, Ирсули знала свет, который одновременно звук и запах, вкус и обоняние – очень похоже на Божественное Присутствие, которое я описала. Так похоже, что мне легко было перейти от своих чувств к её. Но свет этот был – черным светом. Как пурпурное сияние, которое вызывается фосфоресценцией. Музыка была свирепым рёвом дикарских барабанов, в которые лихорадочно били существа меньше букашек и больше великанов из детских сказок. Запах был запахом непроходимых джунглей, какие, должно быть, росли во времена динозавров. Вкус был ядовито-резкий, но необыкновенно желанный, как сонный наркотик из змеиного яда, – к нему стремишься и одновременно испытываешь отвращение…

Помедлив, она продолжала спокойнее:

– Я говорила о душе, обладающей чувствами, но только фигурально. Описывая неизвестное ощущение, приходится пользоваться доступными терминами. Быть с Богом – значит знать все о прошлом, настоящем и будущем, причём все одновременно. Похоже на Хаос, но в то же время – нет. Тот, кто пребывал с Богом, может описать это не больше, чем бабочка – своё превращение из гусеницы.

Снова голос её стал глубже.

– Поскольку я, Ирсули, рассталась с физическими чувствами, чтобы служить богам, кто-то должен был служить моим зрением на земле. Моя задача сложна – я должна соблюдать гармонию, а без зрения я не могу этого делать. И долг того, кто служил мне глазами – сообщать во всех подробностях, что окружает меня.

Верность этого человека должна быть нерушимой. Поэтому я привязала его к себе не только уважением к своему дару, но и любовью к своему телу. Я была черна и слепа – но я была прекрасна. Красота – вестник богов. Она пленяет чувства благоговением и удивлением, увеличивая мудрость сердца.

По современным стандартам я была ведьмой. То есть я владела способностями, которые вы называете сверхъестественными. Мы, африканцы, близки к земле и чувствительны к её настрою, мы часть её, и потому среди нас есть такие, кто может этот настрой менять.

Природа тоже слепа и действует инстинктивно, часто ошибаясь, И разве не справедливо, что мы, сотворённые из пыли и воды, огня и воздуха, можем воздействовать на то, частью чего являемся?..

Она нетерпеливо сказала:

– Ах, да, конечно, вы возразите, что одна клетка тела не может приказывать другим.

Я вздрогнул: именно это я и подумал.

– Но вы забываете о клетках мозга, – продолжала она, – и об импульсах, которые, исходя от них, побуждают все другие клетки к определённым действиям. Да, в ограниченных пределах мне была дана власть над землёй и её силами. Я была хозяйкой ветра и дождя. Племена Ганы жили в основном сельским хозяйством. Мы, мамбалоа, в течение столетий заботились об урожаях, охраняли посадки, каждая управляла природой в своём округе, как вождь правит людьми своего племени.

Она помолчала.

– Возможно, будет яснее, если я приведу пример. Скажите, вы когда-нибудь ощущали присутствие чего-то, что нельзя увидеть?

Я ответил:

– Ребёнком – да. Я боялся темноты. Я никогда не встречал домового или гоблинов из сказок, но я знал, – до самой последней чешуйки и волоска, – каковы они.

– Нет, я имею в виду не это. Зрение не имело ничего общего с Кумби-Кумби. Моя слепота была тьмой, неподвижной, как чёрное стекло. Город был вибрацией в этой черноте, вибрацией, более чем просто ощутимой. Как звуковые волны, она воздействовала мне на нервы множеством способов. Она была также вкусом и запахом – острым запахом камня, когда булыжники ударяют друг о друга, высекая искры.

Длинные стены и огромные утёсы тянутся от земли до неба, как столбы невидимой вибрации, различные по толщине и составу. Они подобны струнам, которые трогают невидимые пальцы. Я слышала их – сдержанный ритм стен, произвольные аккорды зданий, мелодии движущихся людей. Но как древесные стволы сливаются в лес, закрывая то, что за ними, так и эти вибрации огромных невидимых струн на расстоянии смыкались. И о вибрациях, что за ними, я ничего не знаю. С каждым моим шагом восприятие менялось – как будто новая позиция открывала новые бреши.