Черное колесо

– Всё равно я расскажу.

– Если вам предопределено попасть в психобольницу, – сказал я, – драгоценности у вас отберут, чтобы оплатить лечение. Как же вы тогда что-нибудь докажете Алеку?

Об этом она не подумала. Я продолжал:

– Я врач, и могу подтвердить ваше безумие. Его вызвали шок кораблекрушения, печаль из-за гибели её милости, трудности на этом острове, и мало ли что ещё. И я это сделаю – если вы не будете придерживаться истории, которую я сочиню.

Она спросила:

– Почему?

– Мы не можем рассказать, что произошло. Что Бенсон сошёл с ума и погубил свой корабль и всех на нём. Он мёртв, и теперь причина его смерти не важна. Правда никому не поможет. Те совпадения, те исключительные события, что произошли на борту «Сьюзан Энн», кажутся невероятными даже мне, а ведь я был их свидетелем! Как же воспримут правду те, кто не видел их? Решат, что мы лжём, чтобы что-то скрыть. Если эти драгоценности подлинные, они стоят очень дорого. Они могли принадлежать леди Фитц, и вполне возможно, что мы вывели из строя все лодки, кроме одной, повредили корабль, а сами уплыли, увозя это богатство.

Нет, Дебора, мы просто расскажем, что «Сьюзан Энн» была отремонтирована после первого урагана и уничтожена вторым. Пен хотела спасти доброе имя своего отца. Давайте же сделаем для неё хотя бы это.

Она сказала упрямо:

– Мы должны сказать правду. Если вы солжёте другим, солжёте и себе! А пока вы лжёте самому себе, вы никогда не узнаете, что произошло на самом деле! Вы хотите мира в душе, но никогда не найдёте его, если не скажете правду. Предначертано, чтобы вы сказали правду и тем самым успокоили свою душу. Зачем ждать? Разве в святом писании не сказано, что то, что бросаешь в воду, возвращается к тебе? Бросьте вашу правду.

Но я был не менее упрям, чем она. Потребовалось три дня и три ночи, чтобы сломить эту кальвинистскую скалу. Принять решение Деборе помогла возможная конфискация драгоценностей.

Нас нашли ловцы губок, наши ложные свидетельства были приняты, и мы расстались.

Но я не обрёл душевного мира. После смерти Пен я вообще не жил. Трубы воскрешения прозвучали бы для меня, если бы я мог поверить, что она где-то счастлива и ждёт.

Правда, одинокими ночами я слышу, как зовёт меня любимый голос. Мне часто снится чернильное море, по которому кружит туманный корабль, медлит и выжидает в раю у Ирсули, как я жду в этом земном аду. Но это ничего не доказывает, кроме того, что горе овладело мной, и сны дают мне хоть какое-то облегчение.

Иногда у меня случаются провалы в памяти, как у Флоры, и в эти моменты я веду себя так странно, словно кто-то извне вошёл в меня – какой-то дух, который вернулся в мир и подталкивает меня к действиям, чтобы решить свои проблемы, а заодно и мои. После таких приступов я прихожу в себя в незнакомых местах, меня окружают любители метафизики, владельцы толстых загадочных томов. Они могли бы утешить меня, вселить надежды – если бы я мог поверить им.

Но я так много лгал в ущерб остальным, что сейчас ни во что не верю. Моя одержимость привела меня к шизофрении, вот и все.

Пять лет такой жизни тяжело отразились на мне. Наконец Кертсон убедил меня написать правду, сказав, что когда я изложу все на бумаге, то смогу отнестись к этому беспристрастно. Я в этом сомневаюсь. Но нужно смотреть в лицо фактам – факты либо излечат, либо убьют.

И поэтому я все описал.

И… я жду!