Черное озеро

– Почему тогда?

– Потому что под влиянием горючки я могу начать приставать.

Повисает неловкая тишина. Неловкая только для меня. Катунь хихикает, прогуливаясь мимо.

– А причём тут я...?

Когда до меня доходит что он имел ввиду, Катунь игриво подмигивает и скрывается в коридоре. Сглатываю ком в горле и хлопаю влажными ладонями по ногам и груди.

Что я делаю? Ищу следы…инородного вмешательства? Глупость какая.

И всё же тело напрягается и разум вместе с ним. Если бы Нахимов и пристал ко мне, я бы это понял.

Ведь понял бы?

Неопытный в делах любовных я не держал в руках ничего тяжелее свирели. Определять было ли что-либо – дело гиблое. Я просто не знаю, что искать.

Натягиваю ботинки на протертые носки и покидаю спальню. В узком коридоре темно. Этот дом не имеет ничего общего с тем, где я вырос. Южане живут просторнее. В наших хижинах много света и окон, обрамленных воздушными, как морская пена, занавесками. Нам не нужны громоздкие печи, чтобы отапливать дома. Небольшого камина в общей комнате хватает чтобы с лихвой обогреваться весь зимний сезон. Пару лет назад я увидел свой первый снег. Отец часто бывал у северных границ и рассказывал мне о нём. Однажды он даже видел Кроноца из семейства Раннсэльв, властителя Крайнего Севера. Правда, побывать на его землях отцу так и не удалось. Не успел.

Почему Катунь встал с постели без белья?

Проклинаю себя за то, что задаюсь этим вопросом. Опираюсь на стену, дабы не упасть в кромешной тьме коридора. Кухонная арка ослепительно сияет впереди. Когда я вхожу, то не чувствую ничего кроме дыма. Он, туманом, окутал лавки и единственного, кто сидит за столом. Над моими чертежами. Разумовский задумчиво оглядывает бумаги, аккуратно перебирая их в руках. Его темные волосы торчат в стороны, будто он едва проснулся. Или не засыпал. Свежевыбритое лицо сделало его гораздо моложе, чем он казался вчера. Шрамы подчеркивают острые черты лица.

Легенда.

Я могу сдержать улыбку, наблюдая за тем, как, без всякого преувеличения, самый известный человек Райрисы перебирает мои научные труды. Своими руками. С ума сойти!

– Ты еще долго будешь зыркать? Сядь. – недовольно хрипит Амур, не отвлекаясь от схемы построения механизма, обеспечивающего передвижения колесницы без участия лошадей. Я усаживаюсь напротив, с трудом унимая нервную дрожь в кончиках пальцев.

– Доброе утро. – слова прозвучали по-идиотски сбивчиво. Разумовский неохотно отрывает глаза от бумаг и оглядывает меня с нескрываемым недоверием. Расправляю плечи, пытаясь впечатлить цареубийцу.

– Доброе. – его высокомерный тон сквозит недовольством. – Рассказывай. – скорее приказ, чем просьба. Ерзаю на лавке, вытирая вспотевшие ладони о плотную ткань штанов.

Я так ждал и одновременно боялся этого момента, что, когда он наступил, не чувствую ничего, кроме страха опозориться.

Амур Разумовский, Демон Четырех дорог – единственный, кому под силу помочь мне. Мой последний шанс, к которому я очень долго не решался прибегнуть. Солдатам было плевать. Никто не стал даже создавать видимость поиска виновного. Тогда я переметнулся от доблестных героев к самым презренным злодеям.

Амур отложил мою тетрадь в кожаном переплете и на его лице проскользнула усмешка.

Бледный, как Луна, он не похож на человека. Во всяком случае, живого. Может, виной тому байки о кровожадном Демоне, которыми кормят непослушных детишек?

– Идэр говорит, что ты собрал всех. – Пауза. Разумовский потирает рубец на переносице. Он продолжает нехотя, выдавливая из себя каждое слово. – Проси, что хочешь.

– Это шутка? – не в состоянии скрыть удивления таращусь на Зверя. Он, в свою очередь, устало потирает нижнюю челюсть, где заканчивается ещё один шрам.

Ему будто…некомфортно находиться рядом со мной. Может, мне показалось? Я ляпнул лишнего? Или Нахимов мерзко меня оболгал?

– Ты сыграл ключевую роль в том, что я на свободе. Скажи, когда надумаешь.

Зверь, Демон трех дорог, Амур – предложил мне выполнить любое пожелание, потому что он должен мне.

С ума сойти!

Щеки горят, и нога сама собой дергается под столом. Мужчина откидывается назад и опирается спиной о бревенчатую стену. Его взгляд заметно потеплел.

– Как много времени прошло?

Задумываюсь лишь на пару секунд. Разумовский устало прикрывает глаза.

Он здесь, совсем рядом. Мой самый большой страх. Цареубийца. Мятежник. Самый близкий друг царский семьи. Мой последний шанс найти ответы на свои вопросы.

– Пара зим. Может, тройка.

Амур молчит. На нём тот же костюм, что я снял с усохшего старика несколько Лун назад. Катунь заставил меня разорить могилу! Родители бы сгорели со стыда, если бы узнали, чем занимается их подающий надежды сын.

Это был мой первый опыт в раздевании иссохшего трупа (да и покойника в принципе) и, надеюсь, последний.

Рубаха и смоляная жилетка чистые. Пиджак лежит рядом на лавке, аккуратно сложенный и ещё сырой. От Разумовского пахнет мятой и мылом. Мне показалось, что он уснул, пока Зверь не прохрипел:

– Крупской жив?

– Живее всех живых. – нехотя признаю, отмечая новую перемену в фарфоровом лице мужчины. Брови слегка выгибаются, а уголки губ ползут вверх, обнажая ровные белые зубы.

– Ну, это не на долго. – ухмыляется Демон и я ему верю.

Глава 6. Сделка с Демоном. Инесса.

Пытаюсь поднять руки, но ничего не выходит. Нет веревок, сдавливающих кисти. Только слабость. Вязкая, удушающая, грозящая утащить в небытие. Справа раздаётся недовольный голос. Что-то между тихим пением и бормотанием. Меня охватывает паника. Старуха сгорбилась над миской. Узловатые пальцы вцепились в каменную ступу. Седые волосы распущены. Гладкие блестящие пряди спадают серебряным водопадом до поясницы. Пучки сухой травы под потолком наталкивают воображение на интересную мысль.

Ведьма.

Заметив моё пробуждение, старуха откладывает приготовление порошка в сторону.

– Попутный ветер коварен, занёс много гостей. – голос звучит зловеще, как скрежет сухих ветвей. – Во славу Триединой Богини, у Собирательниц душ будет много работы.

***

Гнилые потемневшие балки заглядывают в моё сонное лицо. С них, тут и там, свисает паутина. Потолок черный, из досок. Между ними, местами, можно увидеть торчащее сено. Ни пучков с травой, ни ведьмы.