Черное золото

— К нам еще должны привезти рентгеновский аппарат. Старый, списанный, но для начала сойдет…

— Мария Сергеевна, — мягко прервал я, — вы же не только врач. Наверняка у вас есть какие-то увлечения?

Она смутилась, но потом улыбнулась:

— Люблю театр. В студенческие годы даже играла в любительской труппе. Офелию, представляете? — Она тихо рассмеялась. — А еще собираю гербарии. Здешние степные травы удивительны, у них столько целебных свойств…

Я слушал ее рассказ, наблюдая, как теплеют обычно строгие глаза, как оживляется лицо. Под маской сурового врача скрывалась тонкая, чувствующая душа. В такие минуты Мария преображалась, видно, что она совсем еще молоденькая и неопытная.

В дверь постучали. Это пришла ночная сестра принимать дежурство. Мария Сергеевна мгновенно преобразилась, снова став собранной и деловитой. Но теперь я знал, что это лишь внешняя оболочка, защитный панцирь, помогающий справляться с тяжелой работой.

— Завтра проверим работу вентиляции в процедурной, — сказала она, поднимаясь. — И нужно обсудить запас противоядий…

— Конечно, — кивнул я. — Вечером?

— Вечером, — она чуть улыбнулась и вышла проверять пациентов.

Впрочем, много времени на сердечные дела у меня не оставалось. События все время развивались.

Телеграмма от Ипатьева пришла морозным утром. Я как раз просматривал отчеты по добыче, когда в штабную палатку вбежал запыхавшийся связной из Бугульмы.

— Срочная телеграмма из Москвы! — он протянул сложенный листок.

«Образцы получил тчк Результаты анализов превзошли ожидания тчк Особенно заинтересовала система очистки от серы тчк Метод перспективный тчк Срочно вышлите подробное описание технологии тчк Ипатьев».

Первая мысль — молодец, Валиулин. Значит, доставил все вовремя.

Я перечитал текст несколько раз. За скупыми словами телеграфного стиля чувствовалось искреннее удивление маститого ученого.

Островский примчался через несколько минут, едва заслышав новость:

— Что пишет Владимир Николаевич? Как оценил результаты?

Я протянул ему телеграмму. Химик жадно впился в строчки, его тонкие пальцы подрагивали от волнения.

— Надо готовить полный отчет, — возбужденно заговорил он. — Я уже собрал все данные по катализаторам. И результаты хроматографии.

— Погодите, Гавриил Лукич, — остановил я его. — Давайте соберем всех. Нужно обсудить дальнейшие шаги.

Через час в штабной палатке собралось техническое руководство. Рихтер разложил чертежи очистной установки, Островский подготовил таблицы с результатами анализов. Даже Зорина пришла, отложив дела в госпитале. Глушков тоже заглянул ненадолго.

— Товарищи, у нас важные новости из Москвы, — начал я. — Ипатьев подтверждает эффективность нашего метода очистки нефти.

По палатке пронесся одобрительный гул. Островский просто сиял от гордости.

— Но это только начало, — продолжил я. — Теперь нужно подготовить подробный отчет. Не только о технологии очистки, но и обо всей системе работы с сероводородом.

Рихтер делал пометки в блокноте:

— Включим схемы улавливающих установок. И систему индикации утечек.

— И медицинские протоколы, — добавила Зорина. — Результаты применения новых методов лечения очень показательны.

— А я подготовлю полное описание катализаторов, — Островский торопливо писал. — С графиками изменения концентрации серы.

— Отлично, — кивнул я. — На подготовку отчета три дня. Потом отправим специальным курьером в Москву.

Когда все разошлись, я еще раз перечитал телеграмму. Одобрение Ипатьева дорогого стоило. Теперь можно было готовить представление и для Орджоникидзе. С серьезной научной поддержкой наши шансы значительно возрастали.

В палатку снова заглянул Островский:

— Леонид Иванович! У меня новая идея по улучшению катализатора. Надо бы тоже ее добавить.

Я улыбнулся. Признание мэтра окрылило нашего химика, придало новый импульс его экспериментам. А значит, можно ждать новых открытий.

За стенами палатки слышался привычный шум промысла. Гудели паровые котлы, стучали молотки, скрипели полозья саней, подвозящих материалы.

Три дня пролетели в напряженной работе над отчетом. В штабной палатке допоздна горели керосиновые лампы. Рихтер чертил схемы, Островский готовил графики анализов, Кудряшов обрабатывал геологические данные.

Я собирал все материалы воедино, выстраивая четкую картину открытия. Высокое пластовое давление, мощный нефтеносный горизонт, масштабы предполагаемой залежи, все это говорило о крупном месторождении. А наши технические решения доказывали способность его освоить.

— Посмотрите, Леонид Иванович, — Кудряшов разложил геологические разрезы. — По характеру пород и давлению можно оценить размеры структуры. Она простирается минимум на тридцать километров!

Рихтер оторвался от чертежей:

— А если учесть мощность пласта и пористость… Запасы могут быть колоссальными.

— И что важнее всего, мы решили проблему сероводорода, — добавил Островский, показывая результаты очистки. — Такая нефть уже пригодна для переработки.

Зорина принесла медицинские отчеты:

— Система защиты персонала полностью отработана. Можем гарантировать безопасность промысла.

К вечеру третьего дня отчет обрел законченный вид. Сто двадцать страниц четкого технического текста, десятки чертежей, таблицы анализов, геологические схемы. Неопровержимые доказательства большого открытия.

— Что скажете? — я протянул финальную версию Рихтеру.

Старый инженер внимательно просмотрел документы:

— Очень убедительно. Особенно там, где показана связь высокого давления с масштабами залежи. И решение проблемы сероводорода как доказательство нашей технической готовности.

Утром следующего дня отчет отправился в Москву с надежным курьером. А мы вернулись к повседневным заботам промысла.

Я стоял на буровой площадке, глядя, как первые лучи солнца окрашивают низкие облака в розовые тона.

За эти недели мы создали главное — команду. Команду людей, готовых решать самые сложные задачи. Каждый на своем месте: Рихтер с его инженерным гением, Островский с научной дотошностью, Зорина с врачебным талантом, Кудряшов с геологической интуицией…

От размышлений меня отвлек знакомый голос: