Черное золото

В разговор вступил председатель из Нижней Солманки:

— А что взамен просите?

— Помощь нужна, — Глушков понизил голос. — Банда где-то прячется. Кто-то ведь знает где.

За столом повисла тишина. Наконец Шарафутдинов произнес:

— Есть такие, кто знает. Но боятся говорить.

— Гарантируем безопасность, — заверил Глушков. — И награду хорошую. Промыслу нужен мир.

К вечеру разговор принес первые плоды. Несколько человек тихонько сообщили важные сведения, где видели бандитов, какими тропами ходят, где припасы прячут.

На следующий день Глушков объехал дальние хутора. В каждом находил нужные слова:

— Нефть — это работа для всех. Артели создадим, извоз организуем. Деньги в край придут.

Постепенно лед недоверия таял. Люди видели, что промысел действительно помогает: работу дает, справедливо платит, продукты покупает.

Через неделю от надежного человека пришла важная весть. Банда скрывается в старых соляных штольнях за Волчьим логом. Глушков немедленно отправил донесение Краснову. Операция могла начинаться.

Но главное, что местные жители поверили. Поверили, что нефтяной промысел несет не разорение, а достаток. И что с бандитами нужно кончать, ради общего будущего.

* * *

Я поднялся на заснеженный холм, вглядываясь в бинокль. Старые соляные штольни темнели на склоне, словно слепые глазницы. По данным разведки, банда укрылась именно там. Идеальное место для зимовки.

Прохоров, оправившийся от ранения, развернул карту:

— Три входа в штольни. Основной и два запасных. Вот здесь и здесь, — его палец отмечал точки на схеме.

— Сколько людей у вас? — спросил я.

— Тридцать бойцов. Разделим на три группы. Основной удар и две для блокировки запасных выходов.

Мухаметшин, присев на корточки, изучал следы:

— Свежие. Часа три назад лошадей выводили на водопой.

По нашим данным, в банде оставалось около двадцати человек. После последнего боя у обоза они понесли серьезные потери. Но загнанный зверь особенно опасен.

— Нельзя дать им вырваться, — я еще раз осмотрел местность. — Как стемнеет, начинаем.

К вечеру мороз усилился. Термометр показывал минус тридцать. Но это играло нам на руку. В такой холод бандиты вряд ли ожидали атаки.

Я расположил командный пункт на высотке, откуда просматривались все подходы к штольням.

В девять вечера я подал сигнал. Три группы бесшумно двинулись к намеченным позициям. В морозном воздухе каждый звук разносился далеко, приходилось действовать предельно осторожно.

Первый выстрел прогремел неожиданно. Часовой у входа заметил движение. Пуля ушла в воздух, а через секунду ответный выстрел Мухаметшина успокоил бандита навсегда.

Но тревога уже поднята. Из штолен послышались крики, ржание лошадей. Началась перестрелка.

— Прохоров! Главный вход! — скомандовал я по полевому телефону. — Остальным держать запасные выходы!

Бандиты пытались прорваться сразу в трех местах. У западного выхода завязался ожесточенный бой. Я видел в бинокль, как наши бойцы, прикрываясь скалами, методично прижимали противника к земле.

Перестрелка длилась около часа. Потом из глубины штолен раздался мощный взрыв. Видимо, бандиты подорвали свой склад боеприпасов.

— Берут живьем! — донесся голос Прохорова.

К рассвету все было кончено. Двенадцать бандитов убиты, пятеро взяты в плен. Среди них и сам Черный Есаул — раненый, но живой. Наши потери только двое раненых, к счастью, легко.

В захваченных штольнях нашли богатые трофеи. Оружие, награбленное добро, продовольствие. И что особенно важно — документы, раскрывающие всю сеть пособников банды.

— Хорошо поработали, — сказал я Прохорову, когда тот привел пленных.

Черный Есаул, бывший штабс-капитан царской армии Загорский, угрюмо смотрел исподлобья. Его время закончилось. Наступала новая эпоха — эпоха нефти, промыслов, созидательного труда.

На обратном пути я думал о том, как изменится этот край. Вместо волчьих троп пройдут дороги, вместо бандитских схронов вырастут рабочие поселки. И нефть, большая нефть, которую я сейчас добываю, станет основой этих перемен.

* * *

В морозном воздухе разнесся протяжный гудок. Дозорные заметили приближающийся обоз. Я поднялся на наблюдательную вышку. По заснеженной дороге, насколько хватало глаз, растянулась вереница саней. Не меньше тридцати подвод.

Впереди на гнедом жеребце ехал Глушков, за ним конный разъезд охраны. Сани, груженные мешками и ящиками, медленно втягивались в ворота промысла.

— Принимай груз! — зычно крикнул Лапин, выбегая из продовольственного склада.

Возчики, закутанные в тулупы, степенно спешивались. Знакомые лица. Ахмет из Карабаша, Степан из Покровского, братья Зайцевы из Нижней Солманки. Теперь они были не случайными поставщиками, а надежными партнерами промысла.

— Мука первый сорт! — с гордостью объявил бородатый староста. — Сами мололи, для себя берегли.

В санях громоздились мешки с крупой, бочки с солониной, туши кабанов и лосей, связки вяленой рыбы. Богатый груз, первый после установления регулярного снабжения.

Рабочие выстроились живой цепью, передавая мешки на склад. От их дыхания в морозном воздухе поднимались облачка пара.

— Вот это привоз! — восхищенно присвистнул Кузьмин. — На месяц хватит.

Глушков, спешившись, протянул мне пачку бумаг:

— Все по списку, Леонид Иванович. И цены прежние, как договаривались.

Я видел, как радостно переговариваются рабочие, как довольно улыбается Михеич у полевой кухни, как одобрительно кивает Рихтер, проверяя качество продуктов. Первая победа в битве за снабжение промысла стала реальностью.

Возчики уже собирались в обратный путь, им надо успеть засветло. Прохоров отрядил им охрану до самых деревень.

— Через неделю еще придем, — сказал на прощание староста. — Теперь дорога наезженная, дело налажено.

Обоз медленно тронулся в обратный путь. А на промысле еще долго разгружали и пересчитывали привезенное богатство. Большой обоз стал символом перемен. Теперь мы могли работать спокойно, не опасаясь голода.

На следующий день я заглянул проверить, как налажено снабжение.