Черное золото
Шрифт:
— Михал Петрович! Глядите, что с моментом на роторе творится!
Показатель крутящего момента на главном приводе действительно прыгал как сумасшедший. То взлетал до красной отметки, то падал почти до нуля.
— Глуши насосы! — скомандовал Кудряшов. — И срочно вызывайте Александра Карловича.
Пока дежурный бежал за Рихтером, геолог спустился к основанию буровой. Приложил ладонь к опорной балке, сокрушенно покачал головой. Легкая, почти неуловимая вибрация пронизывала металл.
Рихтер появился через несколько минут, на ходу застегивая потертый кожаный реглан. Старый
— Давно началось? — коротко спросил он у Валиулина.
— С полчаса назад, Александр Карлович. Сначала думал, пар в котле скачет, но нет, давление ровное.
Рихтер достал из нагрудного кармана потертую записную книжку, сверился с таблицами:
— При таком давлении ударный механизм должен работать как часы. А тут… — он снова прислушался к неритмичным ударам.
Подошел к устью скважины, внимательно осмотрел крепление направляющей трубы. По металлу пробегала едва заметная дрожь.
— Валиулин, — Рихтер снял запотевшие очки, — немедленно прекращай бурение. И позовите Леонида Ивановича. Похоже, мы наткнулись на что-то серьезное.
Мы с Марией Сергеевной обсуждали организацию нового медицинского пункта для второй буровой, когда в дверь штабной палатки торопливо постучали.
— Леонид Иванович! — голос Рихтера звучал непривычно встревоженно. — На буровой проблемы.
Я сразу заметил напряжение на его обычно невозмутимом лице.
— Что случилось, Александр Карлович?
— Аномальное давление. Раствор ведет себя странно. И вибрация в фундаменте.
Зорина мгновенно поднялась:
— Я проверю готовность медпункта. Мало ли что.
Пока мы с Рихтером быстрым шагом направлялись к буровой, он вполголоса докладывал детали. Каждое его слово усиливало тревогу. Слишком хорошо я помнил, чем могут закончиться такие признаки.
— Смотрите, Леонид Иванович, — Рихтер развернул на ходу записи. — Давление скачет на тридцать-сорок атмосфер выше нормы. А если учесть характер вибрации и эти известковые примеси в растворе…
— Карсты? — я сразу понял, к чему клонит старый инженер.
— Именно. Похоже, прямо под буровой целая система пустот. Причем заполненных водой под давлением. Мы же можем в них провалиться.
Можно было не продолжать. Я слишком хорошо представлял картину: тонны оборудования проваливаются в подземную полость, увлекая за собой людей и технику. А потом мощный поток пластовой воды вперемешку с нефтью вырывается на поверхность, сметая все на своем пути.
— Сколько времени у нас есть? — спросил я, прибавляя шаг.
— Судя по нарастанию вибрации, счет идет на часы. Может, сутки от силы.
На площадке уже собралось все техническое руководство. Кудряшов протянул мне журнал с записями давления, Островский показывал пробирку с раствором. А я смотрел на едва заметную дрожь металлических конструкций и прикидывал, сколько у нас времени до начала серьезных проблем.
— Объявляйте готовность номер один, — распорядился я. — Валиулин, продолжай следить за давлением. Рихтер, готовьте план укрепления
фундамента. И пусть Глушков усилит охрану периметра. Мало ли что может случиться.Порыв ледяного ветра заставил всех поежиться. На сером январском небе собирались тяжелые тучи. Впереди явно намечались серьезные испытания.
Глубоко под промерзшей землей, в толще древних известняков, невидимая сила медленно и неотвратимо делала свое дело. Тяжелая нефть, насыщенная растворенным газом, веками дремавшая в пористых пластах, теперь ощутила слабину. Пробуренный людьми канал нарушил природное равновесие.
В хаотичном переплетении карстовых пустот и трещин начиналось движение. Подземные воды, скопившиеся здесь за тысячелетия, тоже пришли в движение, размывая последние преграды. Известняк, изъеденный пустотами как губка, больше не мог сдерживать чудовищное давление.
Микроскопические трещины, невидимые человеческому глазу, начали расти и соединяться. Там, где раньше был монолит, теперь образовывалась сеть тончайших каналов. По ним уже сочилась вода, растворяя породу и расширяя проходы.
А в трехстах метрах над этим подземным хаосом, на заснеженной площадке возле буровой, бурильщик Валиулин неторопливо рассказывал сменщику Петрову последние новости:
— Дочка вот коньки просит. Подкоплю маленько, куплю к весне…
Стрелка манометра за их спинами едва заметно поползла вверх.
Я как раз просматривал утренние сводки, когда в штабную палатку буквально влетел молодой рабочий Щеткин:
— Леонид Иванович! Там… в фундаменте…
Даже не дослушав, я бросился к буровой. Тревожное предчувствие, мучившее меня со вчерашнего дня, переросло в уверенность — началось.
На бетонной плите фундамента, прямо под основной опорой буровой вышки, змеилась тонкая, но отчетливо заметная трещина. Пока волосяная, не толще спички, она тем не менее говорила о многом. Рихтер, стоя на коленях, водил по ней пальцем, хмурясь все сильнее.
— Появилась час назад, — доложил Валиулин. — Сначала едва заметная была, теперь вот…
Я присел рядом с Рихтером. За те несколько минут, что мы наблюдали, трещина заметно расширилась. С глухим потрескиванием начали отслаиваться мелкие кусочки бетона.
— Это еще не все, — Александр Карлович поднялся, отряхивая колени. — Идемте.
Он провел меня к дальнему краю фундамента. Здесь картина оказалась еще тревожнее. Несколько трещин образовывали характерный рисунок-паутину.
— Пластовое давление растет, — тихо произнес я. — И фундамент уже не выдерживает.
— Именно. Но вы посмотрите только на направление трещин.
Я присмотрелся внимательнее. Действительно, все они расходились от одной точки, словно указывая на главного виновника беды.
— Карстовая полость прямо под нами, — закончил мою мысль Рихтер. — И она увеличивается.
В этот момент откуда-то из глубины донесся приглушенный гул. Металлические конструкции буровой отозвались протяжным стоном.
— Собирайте всех, — распорядился я. — Срочное техническое совещание. У нас считанные часы, чтобы спасти скважину.