Черное золото

Джафаров больше не язвил, молча наблюдая за слаженной работой команды. Курбатов что-то быстро записывал в блокнот. А Бессонов просто фотографировал, методично фиксируя каждый этап устранения аварии.

Внезапно в морозном воздухе отчетливо запахло сероводородом.

— Противогазы! — крикнул я, но люди уже сами тянулись к спасательным сумкам на поясах.

Теперь работали молча, экономя дыхание. Каждое движение давалось с трудом. Одежда на морозе встала колом, противогазные маски обмерзали на лету.

Но никто не ушел, не спрятался в тепло. Все понимали, что установку нужно спасти. Иначе весь промысел встанет.

Прошел час изнурительной работы. Новая обвязка труб постепенно обретала форму. Кузьмин с бригадой варили последние швы, защищая пламя горелок от ветра самодельными экранами.

— Давление в норме! — глухо прозвучал сквозь маску противогаза голос Островского. — Можно пробовать пускать раствор.

— Рихтер, как обогрев? — я повернулся к старому инженеру.

— Готово. Пустили пар по всему контуру. Теперь не замерзнет.

Курбатов, до того молча наблюдавший за работой, вдруг спросил:

— А часто у вас такие… неприятности?

— Разное бывает, — уклончиво ответил я. — Зима покажет все слабые места.

— Но справляетесь же, — неожиданно поддержал Изваров. — Я бы сказал, образцово справляетесь.

Джафаров только хмыкнул, но на этот раз без прежней язвительности.

Постепенно установка оживала. Насосы заработали ровно, без прежних перебоев. Пар окутывал трубы плотным защитным коконом.

— Можно снимать противогазы, — объявил Островский, проверив показания газоанализатора. — Воздух чистый.

Люди устало стягивали обмерзшие маски. На лицах остались глубокие красные полосы от резиновых ремней.

— Ну что ж, — Курбатов застегнул воротник тулупа. — Пожалуй, на сегодня хватит. Утром продолжим проверку.

Когда комиссия ушла, я задержался у установки. Рихтер, вытирая заиндевевшую бороду, негромко сказал:

— А ведь это даже кстати получилось, Леонид Иванович. Они своими глазами увидели, как мы работаем.

Я кивнул. Действительно, ничего не могло лучше показать истинную цену нашей работы, чем эта ночная схватка с морозом.

Следующее утро выдалось ясным и морозным. Солнце, поднимаясь над заснеженной степью, окрасило верхушку буровой вышки в розовый цвет. Пар от установки очистки поднимался ровными белыми столбами. Система работала как часы.

Члены комиссии собрались в лаборатории. Островский, несмотря на бессонную ночь, энергично демонстрировал результаты анализов:

— Обратите внимание на фракционный состав, — он поднял пробирку с очищенной нефтью. — После обработки содержание серы снизилось до приемлемого уровня, а легкие фракции и вовсе нейтрализованы.

— Покажите цифры, — прервал Джафаров, но в его голосе уже не слышалось прежнего скептицизма.

Малахов склонился над таблицами.

— А качество очистки стабильное? — поинтересовался Курбатов, стоявший рядом. — После ночной аварии параметры не изменились?

— Проверьте сами, — Островский протянул свежие пробы. — Отбор делали час назад.

Пока химики колдовали над анализами, я развернул на столе уточненный план развития промысла:

— Вот здесь планируем построить постоянное нефтехранилище. Тут — расширить установку очистки. А по этой линии пойдет узкоколейка до станции.

Студеницкий быстро набрасывал цифры в блокноте:

— А рабочая сила? Жилье? Снабжение?

— Под строительство поселка уже отвели участок, — я показал на карте. — К весне начнем возводить бараки. Из окрестных деревень люди сами просятся на работу.

— Хм… — Джафаров придирчиво изучал схему. — А не слишком оптимистично? Такие объемы добычи в здешних условиях так быстро не освоить.

— Не слишком, — твердо ответил я. — Месторождение того стоит.

Курбатов поднял голову от документов:

— Что ж, товарищи, картина ясная. Будем рекомендовать включить промысел в план первоочередного освоения. С соответствующим финансированием и материальным обеспечением.

— При условии строгого контроля за технической безопасностью, — добавил Бессонов. — Особенно учитывая специфику нефти.

— Разумеется, — согласился я. — Мы сами заинтересованы в надежной работе.

— А образцы нефти мы все-таки возьмем, — Малахов многозначительно посмотрел на Изварова. — Для углубленного исследования.

Я понимал, что военных инженеров интересуют оборонные перспективы нашей высокосернистой нефти. Что ж, пусть изучают.

К полудню комиссия собралась в обратный путь. Санный поезд уже ждал у ворот промысла.

— Не ожидал, честно говоря, — признался Джафаров, застегивая тулуп. — Думал, тут так… полукустарная добыча. А у вас серьезное дело налаживается.

— Будем рекомендовать расширение работ, — поддержал Курбатов. — С выходом на промышленные объемы добычи.

Бессонов молча откозырял, но в его взгляде я прочел одобрение.

Когда сани тронулись в путь, Рихтер, провожая гостей, негромко сказал:

— А ведь поверили. Даже этот бакинский скептик.

— Поверили, — кивнул я. — Только посмотрим, что теперь в Москве скажут. Там все могут перевернуть с ног на голову.

Впереди ждала большая работа. Но первый серьезный барьер мы преодолели. Промысел получил официальное признание.

* * *

Я проводил взглядом санный обоз с членами комиссии, скрывшийся за поворотом лесной дороги. На промысле возобновилась обычная работа. Морозный воздух звенел от металлического лязга инструментов и глухих ударов паровых механизмов.

В лабораторию неожиданно вбежал молодой геолог Никитин, раскрасневшийся от мороза:

— Леонид Иванович! Михаил Петрович просит срочно подойти! Там странное с давлением творится…

В лаборатории Кудряшов склонился над свежими записями из журнала измерений. Его обычно спокойное лицо выражало тревогу.

— Взгляните, — он протянул мне графики. — За последний час давление подскочило еще на пятьдесят атмосфер. Такого роста мы никогда не наблюдали.

Я быстро просмотрел цифры. Действительно, картина складывалась тревожная.