Черное золото

— Вызывайте. Заодно проверим весь участок. Не хочу больше сюрпризов.

К вечеру мы закончили основные работы по укреплению фундамента. Новая система крепления, похожая на огромную металлическую паутину, должна выдержать даже серьезный провал грунта.

— Теперь хоть танком проезжай — не провалится, — с гордостью заявил Кузьмин, похлопывая по стальной балке.

Я молча кивнул. Мы научились справляться с карстами.

Но меня тревожило другое, как быстро пустоты начали расти после увеличения пластового давления. Словно сама земля под нами оживала, превращаясь в гигантскую губку, пропитанную нефтью и водой.

Нужно срочно найти способ контролировать это подземное чудовище, пока оно не превратило весь промысел в одну огромную воронку.

А уже под утро ко мне прибежал Глушков с сообщением о новой, до этого невиданной проблеме.

* * *

В глубине оврага, под корнями старой ели, в берлоге, выстланной прошлогодними листьями и мхом, огромный бурый медведь беспокойно ворочался во сне. Сквозь толщу снега и промерзшей земли до него доносилась странная вибрация. Глухие удары где-то вдалеке проникали даже сюда, в звериное убежище, нарушая зимний покой.

Медведь приподнял тяжелую голову. В берлоге пахло сыростью и прелыми листьями. Зверь должен был спать до весны, так велел извечный закон леса.

Но голод терзал его внутренности. Осенью, перед залеганием в берлогу, он не смог набрать достаточно жира. Лето выдалось неурожайным на ягоды, а больная лапа мешала охотиться.

Новый далекий удар заставил медведя встревоженно всхрапнуть. От потревоженного зимнего сна ныли суставы, в желудке урчало от голода. Чуткий нос уловил непривычные запахи: дым, железо, человек.

Медведь с трудом выбрался из берлоги. Морозный воздух обжег ноздри. Вокруг лежал глубокий снег, припорошивший еловые лапы. В ночном небе висела полная луна, отбрасывая синие тени на искрящиеся сугробы.

Зверь потянул носом воздух. Среди привычных лесных запахов отчетливо проступал аромат съестного. Где-то там, за деревьями, пахло мукой, солониной, сушеной рыбой. Желудок свело от голода.

Медведь медленно побрел по глубокому снегу, с каждым шагом все больше раздражаясь от странных звуков и запахов, нарушивших его зимний сон. Старая рана на задней лапе ныла, заставляя припадать на одну сторону.

Лес редел. Впереди замаячили темные силуэты каких-то построек.

Ветер донес запах дыма и еды, теперь уже совсем явственный. Медведь остановился, принюхиваясь. Человеческое жилье следовало обходить стороной, так учила древняя звериная мудрость. Но мучительный голод гнал вперед.

Осторожно ступая по снегу, зверь приблизился к большому деревянному строению. Здесь запах пищи стал особенно сильным. Медведь обошел сарай кругом, принюхиваясь. В одном месте доски показались особенно ветхими.

Голод победил осторожность. Медведь навалился всей тушей на старые доски. Промерзшее дерево затрещало под его весом. Еще один удар, и проход внутрь открылся.

Теплый запах съестного ударил в ноздри. В кромешной тьме склада медвежий нос безошибочно находил мешки с мукой, бочки с рыбой, связки вяленого мяса. Когти рвали мешковину, зубы вгрызались в промерзшую солонину.

Наконец-то голод начал отступать. Медведь уже не обращал внимания на шум и крики, доносившиеся снаружи. Только когда в проломленные ворота склада ударил яркий свет фонарей, зверь поднял испачканную морду от разодранных мешков.

В проеме маячили человеческие фигуры. Медведь утробно зарычал, чувствуя, как поднимается в нем древняя ярость — помесь страха и злобы. Голод толкал вперед, инстинкт гнал прочь. Огромное тело напряглось, готовясь к прыжку…

Глава 18 Битва за инфраструктуру

Я еще не видел Глушкова таким растерянным:

— Леонид Иванович! На дальнем складе беда. Медведь-шатун пробрался!

Я мгновенно поднялся из-за стола:

— Люди целы?

— Сторож успел убежать. Но зверь уже внутри, продукты портит.

Дальний склад мы специально построили в полуверсте от промысла, подальше от ядовитых испарений сероводорода. Теперь эта предосторожность могла нам дорого обойтись.

— Берите карабины, — распорядился я. — И позовите Ахметзянова, он раньше охотником работал.

По пути к складу, пробираясь по глубокому снегу, я прикидывал масштабы бедствия. В складе хранились основные запасы продовольствия — мука, крупы, соленая рыба. Без них в зимней глуши придется туго.

Подойдя ближе, мы увидели проломленные доски ворот. Изнутри доносилось утробное рычание. Луч фонаря выхватил из темноты разорванные мешки, рассыпанную муку, опрокинутые бочки.

Ахметзянов, коренастый татарин в овчинном тулупе, опытным глазом оценил ситуацию:

— Матерый шатун, товарищ начальник. Наверное, раненый, раз зимой поднялся. Такие особо опасны.

— Что предлагаешь?

— Ждать нельзя. Уйдет или еще больше продуктов попортит. Надо выманивать.

Глушков нервно передернул затвор карабина:

— А если бросится?

— Не бросится, если грамотно обложим, — спокойно ответил Ахметзянов. — Дайте мне двух человек, обойдем с другой стороны.

Мы разделились. Глушков с двумя охранниками встали у входа, я с Ахметзяновым и еще двумя рабочими начали заходить сбоку. Позади осталось несколько человек с факелами, чтобы отрезать путь к лесу.

Внезапно в складе раздался страшный грохот. Видимо, зверь опрокинул штабель бочек. Следом донесся яростный рык.

— Готовьсь! — негромко скомандовал Ахметзянов. — Сейчас пойдет…

В проломленных воротах показалась огромная темная туша. Медведь застыл на пороге, щуря глаза от света фонарей. По морде стекала смешанная с мукой грязь от разорванных мешков.

— Не стрелять без команды, — предупредил я. — Только по моему сигналу.

Зверь поднялся на задние лапы, заревел, обдав морозный воздух облаком пара. В свете фонарей он казался особенно огромным.

— Хромает на правую заднюю, — шепнул Ахметзянов. — Точно раненый. Опасный, озлобленный…

Медведь опустился на четыре лапы, мотая головой. Похоже, яркий свет и крики людей сбивали его с толку. Вдруг он рванулся вперед, прямо на цепочку людей.