Черное золото

Рихтер организовал систему блоков для оттаскивания распиленных стволов:

— Крепите трос выше! И синхронно, раз, два, взяли!

Работа шла уже третий час. Люди выбивались из сил. Я распорядился выдать дополнительный паек:

— По банке тушенки на бригаду! И чай с сахаром!

— Хлеба бы, товарищ Краснов, — робко попросил кто-то из рабочих.

— Хлеб придется поберечь, — твердо ответил я. — Неизвестно, сколько еще задержек впереди.

Смирнов тут же выступил с инициативой:

— Предлагаю партийцам и комсомольцам отказаться от своей доли хлеба в пользу рабочих бригад!

Это предложение немного разрядило обстановку. Работа продолжилась с новой силой.

К полудню мы расчистили наконец путь. Паровоз дал протяжный гудок. Можно двигаться дальше. Измученные, но довольные люди возвращались в теплушки.

— До Арзамаса без остановок, — распорядился я. — Там пополним запасы продовольствия.

Состав медленно тронулся. Впереди снова замелькали заснеженные просторы. Но теперь у меня появилась новая забота. Как сохранить боевой дух экспедиции до конца пути.

Я отозвал повара и заведующего снабжением в сторону:

— Докладывайте подробно, почему возникли проблемы с провиантом?

Заведующий снабжением развернул ведомость:

— Основной запас продовольствия идет отдельным составом, Леонид Иванович. С нами только недельный НЗ, чтобы не перегружать платформы с оборудованием. По плану мы должны были соединиться с продовольственным составом в Арзамасе еще вчера вечером.

— А что с тем составом?

— Последняя телеграмма из Мурома. Они застряли из-за метели где-то под Навашино. Пути замело, расчищают…

Я сверился с картой. Продовольственный состав отстал почти на сутки. Теперь понятно, почему возникли сложности. Мы везли с собой только минимальный запас, рассчитывая на встречу с основным транспортом. Погода спутала все планы.

— Сколько еще продержимся на том, что есть?

Повар почесал затылок:

— День-полтора, если урезать пайки. С хлебом хуже всего. Его много не возьмешь, черствеет. А люди после такой работы на одной тушенке долго не протянут.

Ситуация становилась серьезной. Задержка продовольственного состава могла сорвать все сроки экспедиции.

После разговора с поваром и ответственным за снабжение я отправил срочные телеграммы в Муром и Арзамас, пытаясь выяснить точное местонахождение продовольственного состава. Буря немного стихла, но мороз держался крепкий, около двадцати градусов ниже нуля.

Я как раз просматривал ответные телеграммы в купе, когда снаружи раздался оглушительный хлопок, за которым последовал протяжный свист. Вагон наполнился белесым паром.

— Авария! Котел прорвало! — донесся крик из соседнего вагона-лаборатории.

Выскочив в коридор, я увидел, как из лаборатории валит густой пар. Островский метался между столами, пытаясь спасти приборы:

— Быстрее! Помогите вынести ареометры! И термометры Бекмана!

Рихтер уже был там:

— Заплатка все-таки не выдержала! Давление слишком высокое!

Вагон-лабораторию заполнял горячий пар, оседая каплями на ценном оборудовании. Кудряшов и двое лаборантов спешно упаковывали хрупкие измерительные приборы.

— Осторожнее с хроматографом! — командовал Островский. — Он один такой на всю экспедицию!

Состав пришлось остановить. На платформе с котлом разворачивалась драматическая картина. Из пробоины хлестал пар, металл угрожающе гудел.

— Всем в стороны! — крикнул Рихтер. — Может разорвать в любой момент!

Старый инженер, несмотря на опасность, уже осматривал поврежденный узел:

— Металл устал от перепадов температуры. Заплатка держалась на честном слове…

— Что делать будем? — спросил я. — Без отопления все оборудование замерзнет.

Островский неожиданно оторвался от спасения приборов:

— Александр Карлович! А если использовать тот состав, который я разработал для герметизации буровых труб?

Рихтер задумался:

— Состав на основе эпоксидной смолы? При таком морозе он может не схватиться.

— У меня есть экспериментальный катализатор! — Островский уже рылся в своих запасах. — С ним смола застывает даже при минус тридцати!

Началась лихорадочная работа. Пока механики снижали давление в котле, Островский готовил свою смесь. Рихтер руководил ремонтом, его указания были точны и лаконичны:

— Тщательнее зачищайте металл! Наносите состав ровным слоем! И держите температуру вокруг места ремонта!

Для поддержания нужной температуры пришлось соорудить временное укрытие с паяльными лампами. Работали в две смены. Пока одни грелись в теплушке, другие колдовали над котлом.

Через три часа мы закончили ремонт. Рихтер лично проверял каждый сантиметр нового соединения:

— Давайте пробное давление. Медленно, четверть от рабочего…

Все затаили дыхание. Котел начал гудеть, набирая давление. Новая заплатка, отливающая зеленоватым цветом, держалась.

— Похоже, сработало, — выдохнул Островский. — Теперь нужно выждать час, пока состав наберет полную прочность.

Этот час показался вечностью. Наконец Рихтер дал добро на возобновление движения. Котел работал нормально, но я видел, как напряженно вглядывается старый инженер в показания манометров.

После успешного ремонта котла экспедиция продолжила путь. День клонился к вечеру. Я сидел в купе, просматривая последние телеграммы о продовольственном составе, когда в дверь постучал Рихтер:

— Леонид Иванович, котел работает стабильно. Состав Островского держится отлично.

— Сколько до Арзамаса?

— Часа три пути, если погода не ухудшится.

Но удача снова отвернулась от нас. Ветер, ненадолго стихший, задул с новой силой. Видимость упала почти до нуля. Снежная круговерть залепила окна вагонов.

Внезапно паровоз дал серию тревожных гудков. Состав начал заметно ускоряться. Я выглянул в окно. Мы шли под уклон, впереди начинался крутой спуск к Арзамасу.

В купе влетел встревоженный помощник машиниста: