Черное. Белое

– Сердце, не плачь, я же не плачу, – умоляла я.

– Как больно… – шептало оно мне в ответ.

– Мне тоже. Вот, смотри! – Я крепче сжала черную рукоятку, и нож прошелся по руке, разрезая ладонь. – Мне тоже больно.

Ровная диагональная полоса проступила на ладони, а сразу после того, как я извлекла из раны нож, оттуда полилась кровь. Красная, как цвет моей боли.

Я наивно хотела доказать сердцу, будто бы телу тоже больно. Но я лишь доказала, что тело совсем ничего не чувствует.

Может, мне нужно расковырять эту рану, чтобы я ощутила хоть что-то, кроме душевной боли?

Сжимая ладонь, я выжимала из нее кровь и убеждала себя, что в ладони я чувствую боль. Но это была неправда – никакие раны на теле не перекроют собой раны в душе.

Я как-то медленно реагировала на происходящее – даже не сразу спохватилась, что испачкала кровью половину кухни. Лучше бы я занялась самоистязанием где-нибудь над раковиной.

Сполоснув руку под холодной водой, я быстро замотала ее бинтом, чтобы стекающей кровью не испачкать и другие комнаты.

Уборкой я занималась особенно тщательно, сосредоточивая все свое внимание, будто бы занималась чем-то бесконечно важным.

Ночью я не спала. Отчаяние и боль не давали мне забыться.

С постели я встала с такими же красными и опухшими глазами, с какими и легла.

Я ненавидела утро – оно предвещало мне целый день впереди. Я ненавидела вечер – он обещал мне бессонную ночь.

Кислота разъедала мое сердце. Понемножку, по клеточкам.

Я люблю Марка.

Но в его жизни для меня места нет.

Глухо застонав, я поняла, что так жить нельзя. Что я гублю не только себя, но и тревожу родных и близких.

Получится ли у меня надеть на лицо маску, как это сделал Марк? Хотя бы превратиться в равнодушную неэмоциональную статую, раз уж мне не суждено больше радоваться?

Еще через несколько дней вернулась мама, и мне пришлось прекратить плакать. Сжимая зубы, и постоянно отворачивая лицо, я прятала от нее свой взгляд.

Я не живу, я существую. Существую, потому что не могу не существовать.

Я возненавидела свое сердце, потому что оно причиняло слишком много боли. Основная масса удушающих чувств исходила именно от сердца. И я никак не могла найти способ заставить его замолчать.

На людях мне иногда удавалось надеть непроницаемую маску – маску без чувств. Я видела свое отражение – у меня были такие же холодные и пустые глаза, как у Марка. Взгляд, направленный в никуда и ничего не видящий.

Марк совершенно напрасно говорил мне про время. Моя любовь никуда не денется, я через все пронесу ее.

Друзья постоянно спрашивали о моем настроении и старались приободрить, что мне было совершенно не нужно. В такие моменты я хотела испариться, чтобы никто, никогда и нигде меня не видел и не нашел. Их поддержка тоже причиняла мне боль: таким образом, они лишь заставляли меня вспоминать о том, о чем я и так не могла забыть. Никто не понимал, что не в их силах мне помочь.

Но иногда я все же не могла выдержать – особенно когда долгое время находилась среди людей, и тогда все замечали выступающие на моих глазах слезы.

И как-то утром я поняла, что надо что-то делать. Похоронить сердце вместе со всеми чувствами раз и навсегда. Чтобы ни радости, ни горя больше не было.

Только, как это сделать?

Как?

«Отдели чувства женщины от ее разума – и она твоя, – вспомнилось мне выражение римского императора Юлия Цезаря. – Разделяй и властвуй».

Разделяй и властвуй.

Это показалось мне неплохой идеей. Если я не могу физически избавиться от своего сердца, я попробую сделать это каким-нибудь другим образом.

Умертвить сердце. Умертвить свои чувства. Чтобы больше никогда ничего не испытывать.

Я отделю чувства от разума, и выберу разум. И отныне буду жить по своим законам. По тем законам, которые буду создавать сама.

АПРЕЛЬ

МАЙ ИЮНЬ

Экзамены остались позади. Я сдала все на пять, потому что самым тщательнейшим образом готовилась к каждому из них.

И сейчас я была совершенно свободна, но эта свобода нисколько не радовала меня.

– Я возьму тебя с собой, – в десятый раз повторяла мама. – Через неделю мы едем в Испанию.

– Я не поеду.

– Тебе необходимо развеяться.

– Я не хочу.

– Ты отпустишь меня одну в незнакомую страну?

– Отпущу.

Единственное, чего я желала – чтобы мама отстала от меня. Я давала односложные ответы на ее вопросы, но это вызывало только кучу других.

– Что ты собираешься делать здесь одна?

– Я не знаю.

– Вика! – Голос мамы упал и стал каким-то болезненным. – Я надеялась, что, посетив другую страну, ты… оживишься немного.

– Что сделаю? – переспросила я, не без труда изображая интерес.

– Ты ведь знаешь, о чем я говорю! – Мама взмахнула руками.

Мне было неинтересно ее слушать, и потому я пропускала половину слов мимо ушей.

– Ты обязательно поедешь со мной, и никаких отговорок!

Как будто я стану придумывать отговорки.

Я покачала головой.

– Нет, не поеду.

– Как же можно быть такой упрямой!

Мне даже стало смешно. Это я-то упрямая? Да я ей сразу сказала, что никуда не поеду. Я просто не меняю свои решения. Это она упрямится и совершенно бесполезно тратит время на уговоры.

– Мама, мы уже обсуждали это.

Она замолчала, а когда заговорила снова, ее голос дрожал, будто она вот-вот заплачет.

– Дочка! Когда ты прекратишь все это?

– Прекращу – что?

– Вот уже несколько месяцев… сколько месяцев прошло, а ты… – Она запиналась, постоянно сбиваясь.

– Но как же можно так жить! Ты ведь словно… словно мертвая. Тебе ничего не интересно…

Я равнодушно слушала ее – опять она завела старую пластинку.

– У меня все хорошо. Я сдала все экзамены на «отлично» – чего еще тебе надо?

– Да лучше бы ты все на тройки сдала! – с жаром воскликнула мама. – Лучше бы проявляла хоть какой-то интерес к жизни!

«Интерес к жизни!» – повторила я про себя. Одни эти слова звучат глупо. Я уже давно ничего не чувствую, и прекрасно живу. Я даже не ощущаю биения сердца и, соответственно, не чувствую боли.

Мне ничего не страшно. Я знаю – что бы ни случилось, меня ничего не коснется. А даже если коснется, то на мне никак не отразится.

Я больше не чувствую.

Я спокойна. Спокойна всегда.

Теперь я умею слушать доводы рассудка. Все, что к рассудку не относится – я отметаю прочь.

Не важно, что это лишает меня минут радости и улыбок. Важно, что рассудок помогает бороться с болью.

Я очень долго добивалась этой способности. Мне с огромным трудом удалось научиться побеждать в борьбе с мыслями. Было очень тяжело заставить мысли течь в нужном мне направлении.

И я боготворю эту свою способность не чувствовать.

Пусть все говорят мне, будто я похожа на мертвую – они просто не понимают, чем я обладаю.

Умение жить рассудком – самое высшее благо, которое только может иметь человек. Оно обеспечивает все: и спокойную жизнь, и хорошие оценки, и хорошую работу. С этим умением я превзойду всех и добьюсь сногсшибательных успехов – оно само собой так получается.

Единственное, что… Эти успехи мне совсем не нужны. Но и к этому я тоже отношусь спокойно.

– Ты только посмотри на себя! – дрожащим голосом говорила мама, а я подумала о том, что не хватало еще, чтобы она тут расплакалась. – Сколько времени ты уже не смотришь в зеркало!

– Мне все говорят, что я красивая.

– Ты же совсем похудела.

– Я стала стройнее, – поправила я.

– Я больше не могу смотреть тебе в глаза. Знаешь ли ты, что там отражается?

Я вопросительно взглянула на нее.

– Ничего не отражается. Куда ты смотришь? Точно витаешь где-то в другом мире. Точно видишь что-то, доступное только тебе.

– Может быть, так оно и есть.

– От тебя ничего не осталось.

Мне порядком надоел этот разговор, чем более, что он повторялся изо дня в день. К тому же, все это твердила мне не только мама – Аня постоянно говорила то же самое.

Я не виновата, что они не знают, как жить разумом, отключив все чувства и заткнув сердце. А потому и не понимают всех преимуществ, которые я имею.

Я игнорировала ее слова. Сначала я пыталась объяснить маме, что прекрасно себя чувствую и не желаю никаких перемен, но она упорно твердила свое. А теперь я научилась не слушать то, что неинтересно. Она все равно говорит впустую, независимо от того, буду я отвечать или нет.

– Вика, так жить нельзя, – повторяла она. – Ты… лишена эмоций. Скажи мне, что ты чувствуешь сейчас?

Я лениво пожала плечами.

– Ты никуда не выходишь из дома.

– На улице жарко.

Мама опустила голову и тихо покачала головой. Потом подошла к окну, вглядываясь куда-то вдаль.

Я была рада этой минутной передышке и блаженно закрыла глаза. Как было бы здорово, если бы все исчезли! Я бы больше никогда не услышала этого нытья и упреков, которые уже давно надоели мне.

– Ты поедешь со мной в Испанию, – твердо проговорила она. – Я хочу, чтобы ты развеялась.

Развеялась! Что это вообще за слово такое, и что оно означает?

– Я никуда не поеду, – отрезала я и, встав из-за стола, направилась в свою комнату.

Через пять минут я услышала, что мама тихо плачет. Ее слезы не вызвали во мне никаких чувств, кроме раздражения. Мне совершенно не хочется возвращаться на кухню и успокаивать ее; тем более что у меня все равно ничего не получится. Это, скорее, мой долг.

Как я и думала, мои успокаивающие слова на маму не подействовали. Аня бы сказала сейчас, что слова были слишком холодные и сухие. Что ж, какие есть… Если я позволю себе испытывать эмоции, то плакать придется мне. Успокоить маму я попробовала, а значит – свой долг выполнила.

Я потратила месяцы на то, чтобы научиться этому. Я пролила столько слез и пронесла столько боли. А потом решила, что больше не буду плакать. И никогда не закричу от боли и отчаяния. И ночами я буду спать.

Мама и друзья правы: я живу без эмоций. Сознательно лишая себя постоянного нытья в сердце, я заодно лишилась и возможности радоваться. Но это – слишком маленькая потеря.

С тех пор, как из моей жизни исчез Марк, я многому научилась. Одна из способностей – это контроль мыслей. Первое время я потратила на это очень много сил, потому что от мыслей нельзя отдохнуть. Потому что двадцать четыре часа в сутки голова думает – она не может не думать. И о чем бы я ни говорила, что бы ни видела вокруг себя, мысли неизменно находили тропинку, по которой возвращались к Марку. И тогда я судорожно искала себе другие мысли. Они в любом случае приводили меня снова к Марку, и я, спохватившись, старалась направить их в другое русло.

Боль слишком долго была моим миром: она витала в воздухе, которым я дышала, в словах, которые я говорила, во взгляде, которым я смотрела. И хуже всего – окружающие видели мое настроение.

А теперь… Теперь они тоже видят, но… Мне все равно. Мне совершенно все равно, кто что чувствует, думает и видит. Мое отношение ко всему превратилось в нейтральное. Нет ничего такого, что бы мне нравилось или не нравилось.

Я принимаю все как данность, которую не изменить.

Я очень долго училась концентрировать свое внимание на том, чем я занята. Если я читаю – значит, должна полностью находиться в том мире, который описывается в книге, если убираюсь – значит, все мои мысли заняты тем, как навести порядок в доме.

Было трудно. Постоянно напрягать мозги так, чтобы они были сосредоточены только на одном конкретном предмете. Я очень уставала.

Боль постоянно прорывалась наружу, точно сорняк, растущий на мягкой земле, но при необходимости имеющий возможность прорасти и сквозь асфальт.

Чем больше каменело мое сердце, тем труднее было прорваться этому сорняку. Если он все же оказывался снаружи, то вместо криков отчаяния я с остервенением принималась думать о чем-нибудь другом. Тогда сорняк боли уходил обратно, а на смену ему приходило равнодушие.

Равнодушие приносило с собой пустоту. Я не ощущала биения сердца, не чувствовала боли. Никто не раздирал мое тело изнутри. Я была свободна.

И тогда я благодарила и хвалила себя. А после тут же принималась снова о чем-нибудь думать. Мысли превратились в мое занятие.

Еще были проблемы со сном. Сны контролировать не получалось. Я ставила будильник на каждые пятнадцать минут в течение ночи, чтобы, проснувшись, вспомнить свой сон. Чаще всего я вообще не успевала засыпать. Несколько ночей я провела таким образом, а после заметила, что мне хватает двух минут, чтобы погрузиться в сон; а проснувшись, я уже ничего не помнила. Мне ничего не снилось. Пустота и спокойствие дались мне немалым трудом.

И я очень рада, что мне удалось умертвить живое сердце.

Теперь все по-другому. Весь мир воспринимается совершенно иначе – со стороны. Словно я смотрю скучный неинтересный фильм, и вот-вот усну.

Мне очень помогли книги. Особенно в первое время, когда я не могла найти что-то, о чем можно долго думать. Я перечитала уйму книг, и много полезного нашла для себя. Когда сердце вдруг дергалось, выражая неистовое желание чувствовать, я заставляла его ощущать чужие чувства. Раз уж у сердца была такая огромная потребность переживать, я решила уступить ему – и сердце переживало, но только те события, которые произошли не в моей жизни.

И потому я напускала на себя эмоции героев совершенно разных книг, которых я прочла бесчисленное количество – начиная с классики и заканчивая современными произведениями. Отечественные и зарубежные авторы, на русском и на английском языках, длинные романы и короткие повести, фантастика и детективы…

«Унесенные ветром» Маргарет Митчелл, «Мертвые души» Гоголя, сумеречная сага Стефани Майер, «Код да Винчи» и «Точка обмана» Дена Брауна, «Преступление и наказание» Достоевского…

Я прилагала все усилия, чтобы забыться в книгах.

Некоторые изречения, которые находила в книгах, я забирала себе. Особенно большую пользу мне принесло выражение «Я подумаю об этом потом», принадлежащее Скарлетт О’Хара.

Когда в моей голове всплывала мысль, каким-то образом связанная с Марком, я говорила себе, что подумаю об этом когда-нибудь потом. Я говорила так, чтобы уже никогда больше не вспомнить.

И теперь я создала вокруг себя мощный барьер, пробить который практически невозможно. Меня ничто не трогает: ни свои, ни чужие страдания. Раньше я не могла смотреть, как плачут дети, мне всегда было жалко их. А теперь мне все равно: я разве что могу понервничать из-за создаваемого ими шума.

Раньше я не могла видеть, как обижают животных. Как ругаются люди. Как страдают больные. Как пожилые расстраиваются, если их дети не навещают их.

А теперь мне все равно. Это меня не касается, и эти проблемы мне тоже решать не приходится.

Главное – это я. Главное – уберечь себя от всех этих эмоций. Какой бы крепкий барьер я не построила вокруг себя, я должна зорко следить за его сохранностью. Потому что, если хоть в одном месте он повредится, то все мои старания рухнут.

Я потратила слишком много сил, чтобы взять под контроль свое сердце. Если оно выйдет из-под контроля, я вновь буду умирать.

А я не хочу. Я и так уже мертва.

Сумев найти выход из тупиковой ситуации, я ни за что не отступлюсь. Нет на свете силы, способной убедить меня в том, что я еще не все потеряла в этой жизни. С уходом Марка я потеряла все.

Пусть все окружающие стараются вернуть меня к жизни – я ни за что не позволю им сделать это.

Теперь я смотрю на людей словно бы сверху вниз, будто достигла более высокого уровня развития. По крайней мере, мне так кажется.

Ведь люди глупы – это очевидно; хотя когда-то и я была такой же.

Сколько нервов они тратят просто так, вместо того, чтобы просто не воспринимать ту действительность, которая им не нравится!

Зачем переживать за других, если у тебя все хорошо? Да какая разница, у кого какие проблемы?

Даже если проблемы твои, гораздо проще махнуть рукой – со временем они все равно исчезнут.

Время.

Марк говорил, что время поможет мне. Что пройдет месяц, год, два, и я забуду его.

Он ошибался.

Я никогда его не забуду.

Я могу лишь спрятать глубоко внутри сердца свою любовь к нему. Она живет там, просто, я не даю ей волю.

И никогда не дам.

Умение жить, не поддаваясь своим эмоциям, – это самое лучшее, что может иметь человек, и единственное, за что стоит бороться.

Кому нужны эти чувства? Они далеко не всегда приносят радость.

Отгородить себя от страданий – разве не это самое важное?

Я никому не позволю лишить меня этой способности, которую я столько растила в себе.Я просто плыву по течению жизни, терпеливо выжидая, когда течение приведет меня к концу.

Глава 47

После того, как мне не удалось успокоить маму, я взялась за одну из книг. В библиотеке я стала частым посетителем.

Вскоре мама успокоилась – я же говорила, что проблемы устраняются сами собой.

Был уже вечер, и я предвкушала, как через несколько часов лягу в свою кровать и буду долго-долго спать. В последнее время я сплю очень много. Сон больше не страшит меня.

Спокойное течение моего вечера нарушил Андрей. С тех пор, как исчез Марк, меня окружила толпа поклонников, причиняя немало хлопот.

Они все пытались меня «поддержать», не понимая, что их поддержка не сыграет никакой роли.

Я прилагала все силы, что не вспоминать и никогда не разговаривать о Марке. Я делала вид, что в моей жизни его никогда не было, и всячески старалась в это поверить. Меня обуревала неистовая ярость, если кто-то в моем присутствии упоминал о нем, потому что сорняк боли тут же прорывался наружу, а я, сдерживая крик отчаяния, была вынуждена начинать все сначала, рисуя в своем представлении какие угодно картины, лишь бы они не имели отношения к Марку.