Черное. Белое

Я дышала, но никак не могла надышаться маминым запахом. Я запоминала каждое мгновение, каждое слово, которое она произносила.

После фильма мы проголодались и решили что-нибудь приготовить. Во время готовки мы измазали друг друга мукой, точно дети, дорвавшиеся до любимой игрушки.

Мы даже сделали несколько фотографий, запечатлев на память счастливые лица в белой муке.

Мы обсуждали все на свете, шутили, вспоминали прошлое.

И я не могла бы провести этот вечер лучше. Я не могла бы найти лучшего способа попрощаться с мамой.

Она ничего не заметила – не видела моего взгляда, когда я внимательно смотрела на нее, стараясь запомнить каждую черточку лица, не видела, как мои ресницы вздрагивали от подступающих слез. Мама не заметила этого, потому что всякий раз, как она смотрела на меня, я опускала глаза. Я боялась, что взгляд выдаст меня.

Любимый был прав – незачем примешивать к памяти сцены расставания. Может быть, именно поэтому я пережила сегодняшний вечер гораздо легче, чем предполагала.

Лишь один раз я осмелилась заглянуть в ее глаза. Они светились радостью, а жизненный блеск придавал взгляду детскую игривость. Моя мама всегда будет похожа на ребенка. Именно такой я запомню ее: счастливой и успешной женщиной. Я знаю, что у нее все будет хорошо: такие, как она, всегда выходят победителями.

Был уже поздний вечер, когда мама решила лечь спать. Мне так хотелось задержать ее, но я понимала, что это не может длиться бесконечно.

Завтра утром, когда я проснусь, мама уже уйдет на работу. Я не буду вставать, чтобы проводить ее – это выше моих сил.

Проходили последние минуты, когда я могла с ней поговорить.

– Спокойной ночи, мамочка.

– Спокойной ночи.

Такой мелодичный, мягкий, такой родной голос… Я навечно сохраню его в памяти.

А сейчас мне нужно подумать еще и о других. В последний раз услышать Аню, Кристину, Андрея…

Я долго смотрела на телефон, сначала решая, кому позвонить, а потом, обдумывая, что именно сказать. Прошло несколько долгих, мучительных минут, прежде чем я подняла трубку.

После всех сделанных звонков я была полностью истощена. Никто из друзей не заметил ни тени подвоха – неужели я так хорошо развила свои актерские способности, что с такой легкостью обманываю людей?

Мне вдруг нестерпимо захотелось выпить кофе. Хотя я знала, что после этого не смогу уснуть, я выпила целую кружку, и сразу почувствовала себя лучше.

Марк предупреждал меня, чтобы я ничего не брала с собой, но я все же взяла с полки его фотографию – ту самую фотографию, которую сделала так давно. Просмотрев фотоальбом, я выбрала еще одну: мама, счастливо улыбаясь, каталась на качелях где-то в Египте. Ее я тоже возьму с собой.

Просмотр фотографий вызвал во мне эмоции, от которых я пыталась избавиться, и поэтому я решила не искушать судьбу и убрала альбом как можно дальше.

Я устала… Я очень устала, хотя не делала ничего такого, что могло бы истощить мои физические силы. Приняв душ, я направилась в спальню.

Мама уже спала. Боль снова сжала сердце, и я стиснула зубы, чтобы пережить внезапный укол горечи.

Я всегда была сильной. И сейчас должна быть.

Подойдя к маме, я легонько коснулась ее плеча и поцеловала в щеку.

– Я люблю тебя, мамочка, – прошептала я еле слышно, чтобы не разбудить.

Мама чуть шевельнулась во сне, а губы тронула мягкая, довольная улыбка. Наверное, она услышала меня.

Отойти от мамы и лечь в кровать оказалось самым трудным из того, что было сделано мной сегодня. Отвести от нее взгляд, чтобы больше никогда не посмотреть – я не думала, что смогу это сделать.

Я тихо легла в постель.

Прошел час, но, вопреки усталости, сон не шел ко мне. Чертов кофе – я уже проклинала тот момент, когда решила выпить его!

Минуты тянулись бесконечно долго, но я никак не могла заснуть.

И тогда я заплакала. Тихо, бесшумно, не производя ни малейшего звука, я заплакала. Со слезами из меня вытекали боль и горечь, обида и тоска, раскаяние и страх. Мне не хотелось кричать от боли, нет, мне хотелось тихо плакать. Я вспоминала все: по полочкам раскладывала свою жизнь, оплакивая каждое событие, волновавшее мою душу.

Подушка и одеяло совсем намокли от слез, но их поток, казалось, был бесконечен.

Я не знаю, сколько часов пролежала без сна, беспрестанно утирая слезы. Я не помню, как заснула и видела ли что-нибудь во сне.

Проснувшись утром, я почувствовала себя ужасно одинокой.

Мое отражение в зеркале удивило меня: несмотря на усталость и пролитые за ночь слезы, я хорошо выглядела.

Вид был здоровый и отдохнувший, вопреки всем законам логики.

Через минуту я услышала звонок в дверь. Пришел Марк.

Глава 41

Он поцеловал меня прямо на пороге, тесно прижав к стене и не сказав ни слова. И сразу, в ту же секунду, вчерашний вечер и эта ночь, проведенная в слезах, перестали угнетать меня. Исчезла острота чувств и переживаний.

– Это была самая долгая ночь в моей жизни, – прошептал Марк. – А моя жизнь насчитывает очень много ночей.

Я уткнулась головой ему в грудь, наконец-то имея возможность успокоить свое сердце.

– Все хорошо? – спросил он.

– Да, Марк, все хорошо.

– Ты молодец.

Я кивнула.

– А ты… Мама…

– Она считает, что ты уже два года учишься за границей.

– И… она… очень расстроена?

– Она попрощалась с тобой два года назад, Вика. Она уже привыкла жить без тебя.

– Уже привыкла… – тихо повторила я.

Гипноз. Как легко внушить людям все, что угодно, будучи ангелом.

– Нужно поторопиться. Время очень дорого.

– Мне нужно…

– Тебе ничего не нужно, – перебил он.

– Позволь хотя бы умыться, – пролепетала я, – и… выпить апельсиновый сок.

– Хорошо. Я подожду тебя.

Когда я была готова, Марк с головы до ног окинул меня оценивающим взглядом.

– Я могу попросить тебя надеть красное платье?

– Ты сказал, что мне не нужна одежда.

– Просто, это платье тебе очень к лицу.

– Да. Хорошо. Надену, – согласилась я.

Открыв шкафы, я ахнула: куда подевалась вся моя одежда? На полках в беспорядке лежали мамины вещи, и только в самом низу были аккуратно сложены мои, причем те, которые я почти никогда не носила. Одежда, которую я часто одевала, просто испарилась.