Черноглазая Марьяна
Шрифт:
– А я тоже слышала о белой женщине в горах, - подала голос Ирина, - вроде как она разбилась о скалы, когда узнала, что мужа убили.
– Жениха, а не мужа, - мягко поправила Марьяна, - по преданию, она была невестой верховного жреца, пожертвовавшего жизнью за мир между сородичами.
– Вот ещё одна невинная жертва привязанности к мужскому племени! – воскликнула с возмущением Ирина. – Ну, не вредители ли они!
Буквально через несколько секунд на дороге вверху загудели машины. И спасатели из явно «вредительского племени», сильные и умелые, ловко вытащили их на руках по крутому каменистому склону к долгожданной «скорой».
Марьяна до сих пор ощущает эти приятные руки,
А ведь это настоящее блаженство, пусть даже руки случайные! Она не помнит отца и любви его не помнит. Илью же с такими нежностями, как носить жену, просто представить невозможно, хотя не был хилым и имел благодаря занятиям спортом почти атлетическое сложение. Но наяву был чопорен и полон собственной важности. Марьяне же всегда хотелось, чтобы кто-нибудь однажды поднял её на руки и покружил под вальс композитора Доги, как героиню в старом российском фильме по произведению Чехова.
Через несколько дней после того, как привезли их в больницу, начались заморозки и выпал снег.
Первой посетила Марьяну мама. Она привела с собой в больницу десятилетних двойняшек – светлоглазых в отца и темноволосых в мать – Люсю и Славика. Оба непоседы, каких ещё поискать.
– Ты теперь героиня! – ворвавшись в палату, горделиво завопил во весь голос Славик. – Тебя, Марьяна показывали по телику и сказали, ты всех-всех спасла и мальчишку вытащила из живота тётеньки! Это здорово! Мне все ребята из класса завидуют. Только не понимаю, зачем ты мальчишку вытаскивала? Что он не мог посидеть в брюхе, пока вас не спасут из вражьего плена?
– Никакого плена не было, - засмеялась Марьяна и крепко обняла брата и сестрёнку. – Была обычная авария.
– Ну, что я тебе говорила?! – обрадованно воскликнула Люся. – Ты одним ухом слушал, а я двумя. По телику сказали, пьяный водитель самосвала налетел на «скорую помощь» и свалил её под гору.
– Но с вражеским пленом гораздо интереснее, - заупрямился Славик. – В темноте наверняка всяких злых приведений и чудовищ было навалом, правда ведь, Яна?– Иногда младший брат сестру называл так, как в детстве, когда плохо выговаривал буквы.
– Верно, - ответила ему Марьяна. – Было темно и страшно. Но нас было трое. Мы вместе справились, в одиночку было бы куда труднее.
На следующий день пришли её навестить, как ни странно, пятеро сокурсников, среди них были Вика Белова, Наташа Холодова и Паша Орлов.
– Мы были просто поражены тобой, Оленева, - вкрадчиво защебетала Холодова, искоса поглядывая на красавца Орлова, который, к Наташиному сожалению, давно уже не считался её парнем – их роман продлился всего несколько месяцев, поскольку непостоянное Пашино сердце, не выносившее затяжных привязанностей, увлеклось новыми дамами. – Вашу историю показали даже по центральному телевидению!
Давать интервью телевизионщикам Марьяна категорично отказалась, сказала, что ничего героического не совершила, просто-напросто выполняла свою работу.
А вот Ирина с Людмилой охотно перед камерами разговорились, поделились с журналистами всем, что пережили в ту ужасную ночь после аварии, к тому же в один голос твёрдо заявили: если бы не умелые действия Марьяны, не выжили бы и ребёнок не родился бы здоровым! Приводили в пример отдельные эпизоды из их выживания. В изложении журналистов они приобретали ореол героизма и романтичности, словом, звучало всё возвышенно, невероятно и занятно.
От этого Марьяне становилось крайне неудобно
и почему-то стыдно, словно это она хвалится, а не её хвалят. Ей пришлось посмотреть репортаж в новостях, когда лежала в общей палате: у одной из больных был телевизор. Едва вытерпела – до того чувствовала себя неловко, ведь получалось, она одна боролась с невзгодами, обрушившимися на них. Но это не так!Посетил её и Сергей Голубев. Оказалось, он подрабатывает в одном из отделений больницы. Явился в белом халате, отчего яркие глаза его, «смазанные» холодной белизной, казались, скорее, серыми, чем голубыми.
Держался необычно скромно, совсем не похож был на самого себя – задиристого и самоуверенного. Зашёл в палату и застыл в нерешительности у порога. Прежний Голубев сразу же уселся бы на стул и стал насмешничать. Теперешний дождался разрешения пройти и только тогда расположился на стуле. И уставился на Марьяну немигающим печально-тревожным взглядом.
– Я рад, что ты жива и здорова!
– произнёс приглушённым голосом. – Когда вас привезли, я был на дежурстве. Сказали «скорая» перевернулась, я знал, ты не должна была работать, но всё равно испугался – а вдруг да и вышла на смену, с тебя станется! Помчался в приёмную, а там кто-то крикнул: «Оленеву несите в терапевтическое!» Я буквально застыл от страха. Ты меня напугала, Умняшка! Какое счастье видеть тебя живой!.. И мне очень жаль, что ты потеряла мужа! – сбивчиво и взволнованно выпалил он.
– Спасибо за сочувствие и переживания, - заставила себя улыбнуться Марьяна.
Она ощущала себя с ним не в своей тарелке, потому что после того злополучного признания Голубева в его неприязни к ней на их единственном свидании они практически не разговаривали, держались друг с другом как незнакомцы.
Вдобавок ей неприятно было выглядеть перед ним жалкой лахудрой – грязные волосы торчат во все стороны, к тому же голова перевязана бинтом. Выглядит ну точь-в-точь как командир в песне о Щорсе: «Голова обвязана, кровь на рукаве…» Крови нет, но рука на перевязи. Выяснилось уже в больнице: во время аварии она её всё-таки ушибла, но боли, находясь тогда в шоке, почти не чувствовала.
– Тебе обрезали волосы! – возмущённо воскликнул Голубев, только сейчас обративший на них внимание. – Разве нельзя обойтись было без этого! Или рана слишком глубокая… Тогда почему ты не в хирургическом?
– Всё нормально! – успокоила его Марьяна. – Рана небольшая, скоро заживёт. И рука тоже. А волосы я сама обрезала, они мешали. Да так и лучше, по крайней мере, мне нравится.
– Вообще-то ты и с короткими волосами хороша!
– Уходи-ка ты отсюда! – сама удивляясь себе, вдруг разозлилась девушка и, соскочив с кровати, гордо встала перед ним. – Я ведь знаю, что ты всегда меня считал дурнушкой, чем-то вроде грязной цыганки. Зачем притворяться? А мне теперь всё равно!.. Да, я черномазая или черномазостная, как ты говоришь! Какая уж есть! – Глаза её запылали гневом.
Парень вскочил со стула и невольно попятился к двери.
– Я никогда не считал тебя дурнушкой, - стал он оправдываться, - наоборот…
– Ну уж, не надо врать! – перебила Марьяна. – Как будто я не слышала от тебя же самого! Думаю, тебе следует уйти и не приходить больше!
– Прости, что обижал тебя, - пробормотал Сергей, - ты вовсе не цыганка и не черномазостная… - Увидев, как недовольно свела тонкие брови девушка, парень виновато среагировал: - Тьфу, это слово больше не произнесу никогда! Обещаю! Мне надо тебе сказать ещё кое-что: твоя мать никогда не была любовницей моего отца, я ошибался. – И чуть потупив голову, горестно усмехнулся. – У него много было возлюбленных, но с твоей матерью роман не сложился, так он мне сам сказал.