Черноглазая Марьяна

– Я знаю, - спокойно произнесла Марьяна. – Мама, когда развелась с моим отцом, дала бабушке клятву, что только после новой свадьбы снова ляжет с мужчиной в постель. Как ни смешно это слышать в наше время, но таковы были устои в доме нашей бабули. И нарушить их было смерти подобно.

В день похорон бабушки, когда все пришедшие проводить её в последний путь разошлись по домам, Марьяна и её мать остались вдвоём, чтобы прибрать в квартире после поминок. Илья уехал на свою телепередачу, а отчим поспешил домой к двойняшкам. Тогда Марьяна и решилась спросить у матери, была ли она любовницей хирурга Голубева.

– Этого ещё мне только не хватало! – возмутилась Наталья. – После невезучего раннего замужества твоя бабушка заставила меня дать ей клятву – не иметь ничего серьёзного с мужиками до следующего брака, чтобы ей не пришлось снова улаживать мои проблемы.

– Но его сын, мой одноклассник, утверждает, что видел вас целующимися в кабинете отца, - нерешительно возразила Марьяна.

– Возможно, и видел, - не стала отпираться мать. – Было как-то раза два или три… Он меня поцеловал. Такой уж хирург Голубев по натуре – сердцеед и бабник! Ко всем симпатичным девушкам приставал. Возможно, и теперь пристаёт, я давно его не видела. Когда меня перевели в его отделение, так и норовил ко мне прикоснуться, всё время многозначительно улыбался, шутил. Пошли слухи, что у нас с ним якобы что-то есть. Но я его избегала, старалась не оставаться наедине. А когда стал лезть с поцелуями, перешла в другую больницу, подальше от него.

Марьяна не стала выкладывать Сергею подробности своего разговора с матерью. Хватит ему и отцовского признания.

– Получается, я зря тебя ненавидел и оскорблял! – сокрушённо вздохнул Голубев.

– Вероятно, так! – равнодушно пожала плечами Марьяна. – Тебе хотелось кого-то задирать, вот ты и нашёл кого. Ну, тебе пора уже уходить! – напомнила девушка.

– Хорошо, - покорно согласился Голубев.
– Пока, увидимся на лекциях!

– Не увидимся. Я хочу бросить медицину, - сухо произнесла Марьяна на прощание.
– Буду заниматься тем, что люблю.

Вдруг она поняла, почему со дня гибели Ильи всё время тянула с возвращением в университет. Да, горе её придавило, но дневник мужа привёл в чувства, могла бы ходить на занятия. Учёба бы отвлекла от грустных дум. Тем не менее предпочитала отсиживаться дома. Где-то подспудно ей хотелось освободиться от всего, что пришло в её жизнь с глупой школьной безнадёжной любовью, и заняться любимым делом - историей.

Выразив своё потаённое желание вслух, Марьяна решила так и поступить. Однако легко сказать, но осуществить задуманное часто непросто.

Первые преграды, так сказать, выставили Людмила с Ириной. Когда она им сообщила по смартфону, что собирается бросить учёбу, они обе, словно сговорившись, принялись упорно убеждать, что именно медицина – её призвание. История с аварией лучше всего доказала это.

– Ну, чем ты займёшься, окончив свой исторический? – настойчиво увещевала Желе. – Будешь по раскопкам ездить? Копаться в пыльных бумагах в архивах? Или объяснять, что было, а чего не было в прошлом нашей страны пустоголовым школьникам, которых больше интересует настоящее? История пусть остаётся твоим хобби. Увлекайся ею сколько угодно. Но работать ты должна доктором! Кто же, как не ты, должен лечить людей, ведь в тебе столько доброты и тепла!

А Ирина, когда Марьяна в свою защиту сказала, что забрела в медицину случайно – хотелось быть рядом с Голубевым-младшим – неожиданно воскликнула:

– Хоть одно доброе дело эта злонамеренная семейка совершила - привела тебя в медицину! И ты хочешь его порушить! Нет, ты должна стать детским доктором! Раз ты помогла моему сыну появиться на этот свет, то не можешь его бросить!

– Но я останусь для него крёстной матерью и буду помогать ему в жизни, - попыталась успокоить подругу Марьяна.

– А если он заболеет? – не унималась Ирина.

– Но если бы я даже и осталась в медицине – это ещё не значит, что лечила бы твоего сына!.. И вообще я учусь на врача для взрослых!

Разговоры с подругами некоторым образом привели Марьяну в смятение.

После выписки из больницы она всё же решила поступить, как задумала. Явившись в университет, направилась сразу в деканат своего факультета. Но там на неё навалились все разом, убеждая, что при своей отличной успеваемости совершает глупость, даже предложили взять академку или неделю на раздумья: после нервного потрясения будет время прийти в себя. Все в один голос утверждали: кто изучал медицину целых четыре года, тот сроднился с ней и уже никогда от неё не отвяжется. «Потому что она прилипчивая, многообразная, увлекательная и вечная!» - так выразился декан.

В итоге, документы так и не выдали, сказали, подумай ещё несколько дней. Но Марьяна решила стоять на своём.

Глава IX

Никто не должен мне диктовать, как поступать, я сама буду выстраивать свою жизнь, раздражённо бормотала себе под нос Марьяна, возвращаясь из университета по раскисшему из-за вновь потеплевшей погоды снегу. В общем-то, она злилась на саму себя. Поразительно, как быстро её сбили с толку доводы декана и всех присутствующих в деканате. Шла туда с глубокой уверенностью, что уйдёт из медицинского вуза с лёгким сердцем и документами в руках. Но даже рот раскрыть как следует не успела. И вот на тебе: на сердце – смута, а в руках – ничего!

И кому какое дело, будет ли медицина делом её жизни! Впрочем, интуитивно девушка чувствовала, что доля истины в высказанных словах есть. К сожалению, и немалая. Что ни говори, она привязалась к медицине, всё-таки с шестнадцати лет подрабатывала санитаркой и более четырёх лет штудировала все лечебные премудрости – этого из жизни не выкинешь. Несомненно, история – её самая большая любовь: как приятно углубиться в мир старины, какое удовольствие - узнавать, как жили люди в разных государствах, про их быт, обычаи, достижения, ошибки. Но похоже, и медицина чем-то её теперь привлекает.

Не буду пока думать об этом, решила Марьяна. Мне надо действительно хорошо разобраться в себе, понять, что для меня лучше и важнее. Можно на самом деле взять пока академку.

Её отпустили из больницы первой из их троицы, на пятый день, и то она это выклянчила, можно сказать. Через два дня обещают выписать Ирину с малышом, а Людмиле, видно по всему, придётся лежать ещё недели две.

На лестничной площадке у бабушкиной квартиры, точнее теперь уже Марьяниной, девушку остановила соседка Дуська - все в доме почему-то так звали эту чрезмерно болтливую, любящую посплетничать женщину, несмотря на почтенный возраст – семьдесят лет и совершенно другое имя. На самом деле её звали Декабриной. Бабушка при жизни своей её не жаловала, хотя они, по мнению многих соседей, схожи были тем, что обе совали нос куда их не просили.

Только Мария Филипповна делала это из чувства справедливости и приверженности к порядку: не проходила мимо брошенных окурков - тут же принималась искать виновных, увидев валяющегося пьяницу на улице, вызывала полицию, услышав от кого-нибудь матерные слова, стыдила и грозилась наказать штрафом за сквернословие. И шумным компаниям в час ночной от неё доставалось вовсю.

А вот Дуська вмешивалась в дела соседей чисто из любопытства и чтобы иметь возможность помусолить с другими людьми увиденное и услышанное в нужном ей ключе. К тому же сама она курила как паровоз и бросала повсюду окурки, да и не прочь была порой употребить крепкое словцо, хотя считала себя женщиной культурной и воспитанной, поскольку носила шляпки и любила на платьях оборки и бантики. Вот и теперь на голубом цветастом халате угнездились на лифе и оборка, и бантик.