Черноморские казаки (сборник)

Оставшемуся на Кубани Тиховскому ждать помощи было некогда и неоткуда; он это знал, но видел, что толпы черкесов, как волны моря, двигаются для разорения земли черноморцев, защищать которую он ставил себе священным долгом. Сначала Тиховский выслал с кордона сотню казаков, при офицере, а потом решился действовать всеми бывшими своими силами. Присоединив к казакам успевшую пробиться из Ново-Екатериновского поста конную команду, при полковом есауле Гаджанове, и забрав из Ольгинска пеших казаков, он, с одной 3-фунтовой пушкой, имел в своем распоряжении 200 человек. С этой-то горстью Тиховский двинулся на скопище, в двадцать раз сильнейшее. Черкесы тотчас же атаковали Тиховского, который, отослав всех лошадей в кордон, выстроился в порядок пешим строем. Азиятцы подались назад; тогда Тиховский пустил в них три пушечных выстрела картечью и тем положил целые ряды в густой толпе. Оторопевшие хищники стали подбирать своих убитых и раненых и поспешили выйти из-под картечных выстрелов, но в это самое время подоспели к ним на помощь бывшие на левой стороне пешие черкесы, и вся масса вновь хлынула на Тиховского. Закипел ожесточенный бой между тысячами неприятелей и горстью казаков. Четыре часа бился Тиховский, поражал врага меткими ружейными и пушечными выстрелами и брал уже верх над нестройными толпами, как вдруг грабившие Ивановское селение конные черкесы, услышав пушечные выстрелы и теснимые Бахмановым, прискакали на место сражения. Дружно ударили все горцы на Тиховского, и притом в тот самый критический момент, когда были израсходованы артиллерийские снаряды; боевых патронов тоже оставалось мало, и в людях была уже убыль убитыми и ранеными. Сам Тиховский, истекая кровью, употреблял, при содействии сподвижника своего Гаджанова, последние усилия: он ударил на неприятеля в «ратища», но черкесы выдержали отчаянный напор казаков и приняли их в шашки. Тогда Тиховский, окруженный со всех сторон, весь израненный, собрав остатки своей команды, с отчаянием бросился напролом, но, разрубленный горцами на части, пал со славою на поле чести. С ним погибли и остатки храброй дружины его.

Наступившая ночь осенила мрачным своим покровом разбросанные по полю тела черноморских казаков…

Кроме Тиховского, были убиты: хорунжий Кривошея, зауряд-хорунжий Жировый, сотенных есаулов четыре, казаков 140. Полковой есаул Гаджанов, один сотенный есаул и 16 казаков, большею частью израненые, спаслись, пользуясь темнотой; но из них многие тогда же и умерли, а все прочие, с пушкою, уведены черкесами. При разграблении селений Ивановского и Стеблиевского погибло и взято в плен более пятидесяти жителей, сожжено несколько домов в обеих станицах, захвачено рогатого скота до 2000 голов, до 1500 овец и до 100 лошадей. Но и горцам этот успех стоил дорого: кроме убитых и раненых, ими подобранных, более 500 тел найдено на месте боя.

Стоявший у Мышастовской станицы полковой есаул Голуб поскакал по тревоге к Ивановке, но, не застав там неприятеля, направился к месту боя Тиховского. И тут уже было все кончено: горцы уже убрались за Кубань.

Кровопролитное дело это имело то важное последствие, что Тиховский, своим упорным сопротивлением, отвлек неприятеля от движения их всеми силами на пограничные селения; так что станицы Ивановская и Стеблиевская могли приготовиться к обороне и отразить хищников.

С тех пор прошло более полувека; затихла гроза войны на берегах Кубани; заросло травою поле, облитое казацкою кровью — усеянное костьми казаков, и только скромный памятник, поставленный усердием признательных черноморцев, указывает могилу падшего с товарищами — за Царя и родину — героя Тиховского [225] … Мир праху твоему, сданный воин-черноморец, ратовавший против врагов отечества, с берегов Днепра и за Бугом, на Черном море! Ты, спасая тысячи людей, сам лег костьми на берегах Кубани! Слава памяти твоей, доблестный сын отечества!

225

Первая мысль о сооружении памятника Тиховскому принадлежит покойному подполковнику Кубанского войска Мартыну Бариш-Тищенко; остальное покончено стараниями того же войска войскового старшины Василия Вареника.

26 января горцы вновь ворвались в наши пределы скопищем до 4000 человек с целью разграбить Мышастовское селение. Но этот раз они не были так счастливы, как семь дней назад. Бывший в Мышастове подполковник Бурнос, с 250 казаками, с ротою 22-го Егерского полка и с вооруженными жителями, смело вступил в бой; но, получив рану пулею в щеку, сдал команду капитану егерей Трубицыну. После четырехчасового дела Трубицын успел отразить неприятеля, нанеся ему чувствительный урон. Потеря горцев была тем заметнее, что, торопливо подбирая убитых своих товарищей, не успели захватить семи мертвых тел; кроме того, отбито казаками восемь лошадей и много разного оружия. С нашей же стороны четверо были ранены, разграблено несколько домов, бывших на краю селения, сожжено сорок четыре стога отрядного сена и угнано 693 головы скота с 15 лошадьми.

Атаман Бурсак давно уже желал перенести театр военных действий в землю хищников; но, связываемый распоряжениями начальства, не мог исполнить своего плана. Правда, Дюк де Ришелье лично убедился, что с черкесами мирным путем ничего не сделаешь, и потому исходатайствовал Высочайшее разрешение наказать грабителей; однако, он велел Бурсаку действовать за Кубанью не иначе как одновременно с движением отряда из Анапы. Зимнее время и страх свирепствовавшей за Кубанью чумы препятствовали движениям наших войск в закубанском крае. Так, по крайней мере, гласят письменные документы того времени; но можно думать и иначе. Если наши опасались соприкосновения с чумными черкесами за Кубанью, то все равно они имели с ними сношения в пределах своих границ, при набегах горцев на Черноморию. Зима также не могла служить препятствием действию наших войск, в чем мы сейчас же убедимся; скорее можно полагать, что пылкий Бурсак был недоволен осторожностью высшего начальства.

Мы уже видели, до чего дошла тяготевшая над Черноморским войском опека таврического начальства: нельзя было переходить в землю неприятельскую, для наказания злодеев, без разрешения правительственной власти. Только после январских происшествий на кубанской границе Ришелье, наконец, согласился предоставить Бурсаку распоряжаться обороной Черноморской кордонной линии и наказывать черкесов. 2 февраля Ришелье, между прочим, писал атаману, чтобы он, карая без пощады врагов, старался уничтожать их селения и забирать их имущество; регулярным же войскам, расположенным в Черномории, по Кубани, он приказал быть в полном распоряжении Бурсака. Кроме того, полковник Рудзевич, командовавший анапским гарнизоном, имел предписание делать по сообщениям Бурсака из Анапы диверсии для развлечения внимания неприятелей. Этого только и желал атаман Черноморского войска. 17 февраля он был уже за Кубанью. Двинувшись в землю черченейцев и абадзехов, Бурсак на рассвете достигнул р. Суп, занял оба берега этой речки и подошел к неприятельским аулам.

Отсюда он командировал подполковника Султана-Али и войскового полковника Кобиняка со вверенною ему колонною, состоявшею из полков: его же, Кобиняка, Варавы, Бурноса 2-го, Курочки и Семакова, при трех орудиях, в правую сторону, по расположению жилищ азиятцев, а сам, с войсками второй колонны, с четырьмя орудиями, направился влево. Действия обеих колонн начались в шестом часу утра. Застигнутые врасплох горцы защищались отчаянно, а те из них, которые не успели вооружиться, спасались вброд чрез речку и разлившийся версты на четыре лиман. Ожесточенные казаки рубили врагов несмотря ни на пол, ни на возраст. В пылавших аулах Бурсаку едва удалось спасти четырнадцать мужчин и двадцать четыре женщины. Все имущество неприятелей, уцелевшее от огня и состоявшее большею частью в медной посуде, турецких тканях, бумажном холсте и т. п., было забрано нашими войсками; рогатого скота они захватили до 3000 голов, овец более 3000 и до сотни лошадей, и много разного оружия. Так как бежавшие горцы укрылись в густом лесу, а речка от половодья разлилась, то и нельзя было преследовать черкесов. В первом часу пополудни обе колонны прекратили свои действия; аулы, запасы сена и хлеба в скирдах пылали; казаки вьючили богатую добычу и сгоняли стада рогатого скота и овец. При обратном пути нашего отряда горцы хотя и нападали, но везде были отражаемы с уроном. Наша потеря в эту экспедицию была самая незначительная. Вся добыча роздана была войскам, а из оружия богатый лук, со стрелами в колчане, и отличное ружье Бурсак отослал в Одессу, в подарок Дюку де Ришелье.

В то время когда Бурсак действовал за Кубанью, полковник Рудзевич, производя диверсию из Анапы с частью войск (два батальона егерей, 80 казаков и четыре орудия), 21 февраля, двинулся за Кизилташскую косу к бывшему там редуту, и в семь часов вечера, после отдыха, повернул влево к горам. На рассвете Рудзевич достиг черкесского аула на р. Напчуге, из которого жители бежали; причем войска наши захватили до 600 овец, 33 головы рогатого скота и 46 лошадей. При обратном следовании отряда, верстах в пятнадцати от Анапы, собравшиеся в значительном числе горцы атаковали Рудзевича со всех сторон, зажигая впереди степь, как делали когда-то татары во времена гетмана Самойловича; но пожар, по времени года, не имел последствий. Горцы были отбиты пушечными выстрелами.

10 марта атаман Бурсак, составив отряд из 12 конных и пеших Черноморских полков, Дмитриевского гарнизонного батальона, двух рот 22-го Егерского полка и шести артиллерийских орудий, переправился за Кубань в дистанции Елисаветинского поста. К сожалению, в это самое время он внезапно заболел; но, не желая останавливать войска на походе, поручил отряд войсковому полковнику Кобиняку и войсковому старшине Дубоносу, которые должны были действовать по данной диспозиции каждый особою колонною. В три часа пополудни отряд двинулся в землю черкесов и, отойдя верст за пятьдесят от Кубани, в пять часов утра другого дня, разделился на две колонны. Кобиняк направился к р. Иль, а Дубонос по р. Зерки. Колонны следовали одна от другой на расстоянии около трех верст, чтобы иметь постоянное между собою сообщение. Путь лежал ущельями, среди высоких гор, покрытых лесом и чигарником; по ущельям извивались речки; на косогорах были расположены аулы. Не успели азиятцы опомниться, как сакли их запылали и все имущество их предано разорению. Гром наших пушек, свист пуль с обеих сторон, дикие крики черкесов, наше «ура!» стоны раненых и величайшая суматоха — приветствовали восходящее солнце 11 марта. Скоро все было кончено: несколько аулов истреблено; 45 черкесов взято в плен; забрано 40 лошадей, 80 голов рогатого скота, много оружия и других вещей. Убитых черкесов (большею частью пушечными выстрелами) обоего пола и разного возраста насчитывали до 500 душ. Когда не осталось в виду ни одного жилища горца, обе колонны соединились в один отряд и тронулись обратно на Кубань, тревожимые горцами. 12 марта войска переправились на правую сторону Кубани; некоторые полки были поставлены здесь на границе, остальные распущены по домам.

Возмездие, поразившее горцев за их беспрестанные нападения на землю черноморских казаков, довело хищников до отчаянного уныния. Они лишились и жилищ, и имущества, остались зимою без крова и хлеба, и потому решились избрать из среды своей почетнейших старшин для переговоров с черноморцами: о прекращении обоюдных военных действий. Избранные князья и дворяне, прибыв 28 марта в Екатеринодар, предложили атаману Черноморского войска принести чрез посредство преданного нам князя Алкаса покорность горских племен. Бурсак, зная азиятцев, неохотно вел переговоры; послы же черкесского народа настаивали на своем предложении, обещаясь хранить мир и препятствовать всем несогласным с ними горцам нарушать спокойствие Черноморского войска. Условия эти Бурсак представил таврическому начальству. По утверждении их Дюком де Ришелье поверенные горских племен присягнули на коране; войсковой атаман, со своей стороны, обещал им покровительство России.

Оттоманская Порта с неудовольствием узнала о примирении горцев с черноморцами. Посредством своих агентов турки постарались уверить черкесов, что султан готов оказать им всякое содействие в войне с черноморцами. Действительно, в исходе августа турки доставили черкесам в Сунджук-Кале несколько пушек и артиллерийских снарядов. Черкесы забыли о недавней клятве. Пошел военный клич в горах; несколько тысяч горцев приготовились вторгнуться в пределы Черномории, и прежде всего хотели разорить владения верных России князей Ахметука и Алкаса.