Черные розы

? Никому, ? согласился человечек и Лазарук протянул ему четвертушку бумаги с половинкой карандаша.

? У бункера три уровня, ? сказал тот и стал рисовать нижний.

Бункер представлял из себя настоящий лабиринт и Лазарук внимательно следил за рукой Бамошина, отмечая в памяти все повороты и двери. А когда дошла очередь до верхнего уровня и человечек произнес слово "вертолет", майор почувствовал как на его руку легла рука Птички и крепко ее сжала.

Это был их шанс.

? Запомнили?

? Да, ? ответила Птичка и человечек засунул бумажку в рот.

? Не подавитесь уликой?

Бамбошин помотал головой, пережевывая план.

Они уже поднялись и пошли, когда Бамбошин, проглотив бумагу, спросил их вдогонку:

? У вас есть что-нибудь сладкое?

? А у тебя есть десерт на обмен?

? Я знаю компромат на начальника охраны Куренца, ? прошептал он. ? На Шерхана. Такой.... со шрамом через лицо.

Птичка достала из кармана шоколадный батончик, и Бамбошин им все рассказал.

Глава 15

МИЛЫЙ ДОМ

Он вошел в Калугу с пустым взглядом и разбитым сердцем. Не таясь, и не боясь, что на улицах города его детства могут орудовать безумцы и мародеры.

После смерти Лизы Гордюшин и сам чувствовал себя мертвецом. Это было вообще чудо, что проведя двое суток во мраке и трескучем морозе, он добрался до цели невредимым.

Прежде, чем войти в подъезд, он постоял во дворе, глядя на дом, в котором не светилось ни одно окно. Впрочем, как и в остальных домах тоже.

За время пути он научился мастерить факелы. Он доставал остатки бензина из мертвых машин, которых кругом было пруд пруди, смачивал им тряпку, намотанную на деревяшку, и это давало ему огонь. Огонь, который не только освещал путь, но и согревал.

Пробивая факелом тьму на лестнице, он поднялся на третий этаж и достал ключи. Они выглядели странно. Будто артефакты из иного мира. Как тот самый цветок, что остался лежать на затихшей груди Лизы.

Отец лежал на диване. И Тимофей был удовлетворен этим. Если бы отец умер в кресле и так замерз, то возникали этические трудности. Тимофею не хотелось хоронить отца сидящим.

Он положил у изголовья отца лекарства, которые привез с собой, и которые теперь стали бесполезными. Потом достал из шкафа свечи, годами лежавшие на одном месте на случай перебоев со светом. Он их расставил по разным углам, зажег, потушил факел и сел на стул рядом с отцом.

Встречайте, нарезайте пироги. Тимофей Гордюшин вернулся домой.

Выражение папиного лица было умиротворенным, глаза закрыты, и Тимофей тоже отметил это с удовлетворением.

Ты опоздун, сказал бы ему сейчас. Как успехи в шоу-бизнесе, сынок? И, кстати, как поживает та девчонка, которую ты спасал?

Но отец был мертв и уже не мог предъявить обид.

Тимофей погладил отца по руке и заметил малиновую веревочку, зажатую в его ладони.

На веревочке висела серебряная пуговица, которую они с отцом нашли в земле давным-давно во время школьного субботника.

? Да, папа, да. Я помню! Это же был мой детский талисман! ? сказал Гордюшин и потянул веревочку. Она не подалась. Тогда он взял нож, перерезал ее, освободил от нее холодную пуговку и зажал в варежке.

Он вдруг вспомнил тот яркий весенний день во всех подробностях. Особенно момент, когда один из родителей сфоткал их с находкой и отнес заметку в местную многотиражку.

? А теперь мне нужно похоронить тебя, па. Извини, если что не так.

Он зашил тело в покрывало, ставшее саваном, и на веревке спустил тело отца через окно вниз. На найденном листе жести оттащил ношу через два квартала к небольшой аллее на улице Сахарова. Здесь, уже больным, отец любил сидеть на складном стульчике под яблоней, когда выбирался подышать воздухом. Сюда, под яблоню, Тимофей прикатил с соседней свалки четыре автопокрышки и поджог.

Он намеревался вернуться сюда позже, когда земля станет помягче. А сейчас предстояло выполнить еще один долг. Навестить лизиного сына.

В том что он мертв, как и большинство в этом городе, он не сомневался. Жить при минус шестидесяти в каменном мешке, который не отапливался и не освещался, где теперь не было ни больниц, ни магазинов, ни полиции... Выжить могли лишь сильнейшие.

Он подумал, что Лиза была бы рада, если бы он сделал могилку и ее матери с Ленькой. И он был готов к этой работе.

Он хотел пойти к калужскому дому Лизы напрямую, но Суконный переулок оказался полностью захвачен "кишками". Так он окрестил инопланетные растения с белыми стеблями, которые росли теперь везде. В лесах, на полях, в городах. Они легко взбирались по столбам на провода, пробивали асфальт в поисках земли, плотно обвивали и душил целые здания.

Идя домой, через леса и перелески Гордюшин слышал, как трещит от зверского холода лес, как деревья не выдерживают, лопаются и рассыпаются на куски. Но эти адские корни приживались в адском холоде как ни чем не бывало. Тимофей даже успел выучить их охотничьи повадки. Если не зевать и пройти мимо быстро, то "кишки" не успевали реагировать. Мозгов у них было не много.

Дом на Песочной тоже встретил его темнотой. Множество окон полопалось от мороза, а подъезд закоптился от недавнего пожара. Освещая путь фонариком, найденным в запасниках отца, он приблизился к двери с цифрой 14. Он боялся, что ему придется ее выбивать, но она оказалась не заперта, тихо скрипнула и отворилась.

? Есть кто-дома?

Луч света в прихожей сразу выхватил ноги трупа. Это был взрослы человек. Гордюшин откинул меховой капюшон с головы, и сердце его подпрыгнуло. Несмотря на то, что плоть на лице женщины полопалась, сходство с Лизой было очень велико, хотя была она явно старше. Те же рыжие волосы, тот же вздернутый нос. Это мать Лизы, понял Тимофей и вернул на место капюшон, пряча назад мертвое лицо.

Он шагнул дальше и посреди гостиной увидел странное сооружение. Что-то вроде бесформенного муравейника из тряпок: одеял, полотенец, одежды. Основу конструкции составляли стулья и стол.

В левом боку "муравейника" виднелась дыра. Гордюшин посветил в нее.

Шорох?

Он действительно услышал внутри движение или ему послышалось? На сильном морозе звуки менялись, как и твердые предметы, подвергались деформации и искажению. Выстрел из пистолета мог слышаться как негромкий сухой треск, а сучок под ногой стрелял так, что уши закладывало.

? Мальчик? Ленька?

В освещенном тоннеле тряпичной кучи задвигался какой-то меховой сверток, пополз к выходу из дыры, остановился. И теперь из узкой прорези самодельного капюшона на Гордюшина спокойно смотрели детские глаза.