Черные сказки железного века

Сразу после старта «Феррари-250LM» в цветах национальной команды Бельгии под управлением Мэреса вырвался вперед.

Вот только как именно строить это самое будущее? Пока что особой нужды в деньгах они не испытывали. Но Вилли не слишком улыбалось постоянно жить в гостях у родственников Дорин — то на французской Ривьере у ее матери, то в замке Мезон-Лаффит у одного из богатых дядюшек. Он хотел быть главой семьи, а не приживалкой. Однако другой профессии кроме автогонщика не знал, так что весной шестьдесят шестого подписал еще один контракт — четыре тысячи швейцарских франков в месяц плюс расходы до тысячи посулил Жорж Филипинетти за пять этапов чемпионата мира в гонках на выносливость.

И снова закрутилась сумасшедшая карусель. Авария в Индианаполисе, третье место в Монце, победа в знаменитейшей «Тарга-Флорио» (а ведь там Вилли заставили стартовать с 32-го места, потому что он забыл дома «права»!), сход в Спа, девятое место на «Нюрбургринге» и снова сход в Ле-Мане. Две гонки Мэрес опять провел в составе БМВ, потом стартовал со старым другом Блатоном. И опять Дорин моталась с мужем по гоночным трассам — в Южную Африку, на Гран-при Кялами они улетели через четыре дня после рождения маленького Эрвина. Но тут уж Вилли понял, что это слишком. Вернувшись в Бельгию, они поселились, наконец, в собственном доме — на авеню Орбан в Брюсселе. Зимой Мэрес арендовал магазин и начал торговать колесами «Компаньоло», мотоциклами «Хонда» и культиваторами. Жизнь налаживалась.

В насквозь промокшем доме напротив — обнесенной глухим каменным забором небольшой вилле — засветился огонек. Очередной бельгиец забрался в свой панцирь, в свой домик. Забрался, окопался и включил лампочку на верху фасада, освещая табличку с названием дома. С названием мечты. Голова болела, стены плыли. Шел дождь, шелестя прямо по издерганным нервам. Шелестя, шелестя, выводя из себя... Проклятый дождь!

Почти два года продолжалась их спокойная, размеренная жизнь. Зимой, как обычно, ездили кататься на горных лыжах. Часто гостили у многочисленных родственников Дорин. Мэрес очень любил гулять с детьми. Старший, Вилли, дергал отца за руку: «Пап, а пап, а это что за машина? "Монтеверди", да?» Младший улыбался им из коляски.

Порой звонил Блатон, и тогда Вилли, отпросившись у Дорин, уезжал за океан в Дайтону, в соседний Спа или французский Ле-Ман. Там в июне шестьдесят седьмого любительский экипаж Мэрес/Берлис занял сенсационное третье место в 24-часовой гонке. Когда он возвращался, его встречала семья и при случае неизменные материнские расспросы: «Ну, что, как там кормят, сынок? Как хорошо, что ты вернулся! Бельгийцы, если они настоящие, то обязательно возвращаются домой. В непривычном антураже они просто не выживут». Наверное, он был счастлив. Правда, старался не смотреть «Формулу-1».

В 1965 году за рулем легкового «Феррари-275GTB» Мэрес сумел финишировать третьим в 24-часовой гонке в Ле-Мане.

На следующий год вместо «Феррари» Блатон купил «Форд-GT40» и в сентябре снова позвонил Вилли. Состязания в шестьдесят восьмом перенесли на осень из-за того, что в связи со студенческими волнениями в Париже на 16 июня президент Франции генерал де Голль назначил общенациональный референдум. К 28 сентября Мэрес уже дважды стартовал на «Форде», но в Монце и Спа Бёрлис попадал в аварии. С Вилли же подобного давно не случалось.

Незадолго до старта пошел дождь. Над кольцом «Сартэ» повисла серая дымка. Ровно в три часа пополудни «Порше-908» экипажа Зифферт-Буззетта-Миттер первым сорвался с места. Тогда старт в Ле-Мане давали еще по-старому: машины стояли у стенки «елочкой», параллельно друг другу, а пилоты по сигналу бросались к ним бегом через всю трассу. Им нужно было открыть дверь, запрыгнуть внутрь, застегнуть ремни, захлопнуть дверь, завести двигатель...

«Форд» Мэресса стоял на десятой позиции, а на трассу умчался пятым. Некоторые очевидцы утверждали, что «Сумасшедший Вилли» неплотно закрыл дверь, и на прямой «Мюльсан», утонувшей в дождевой мгле, она распахнулась, как крыло птицы. Другие говорили, что Мэрес просто внезапно потерял контроль над автомобилем, он вылетел с трассы и врезался в стволы деревьев...

Машина превратилась в кусок железа длиной в два метра, шириной девяносто и высотой сорок пять сантиметров. Но гонщик был жив! Вилли уцелел даже несмотря на то, что так и не пристегнулся ремнями к креслу. Он очень спешил...

Две недели Вилли пролежал без сознания — сначала в больнице Ле-Мана, а потом в Париже. Сломанное ребро — ерунда, гораздо хуже была серьезная травма черепа с повреждением мозга. Еще полтора месяца Вилли провел на больничной койке. И приехал домой внешне совершенно здоровым человеком. Только время от времени терял равновесие и падал — во время аварии сместился мозжечок. «Ничего нельзя сделать, — разводили руками врачи. — Впрочем, не огорчайтесь, в остальном вы абсолютно здоровый, полноценный мужчина. В сорок лет у вас еще вся жизнь впереди. Но с гонками, конечно, придется распрощаться».

Вилли этот диагноз убил. В течение нескольких недель буквально на глазах своих близких он превратился в человека мрачного, нелюдимого, временами даже чрезвычайно агрессивного. Лишь немногие самые верные друзья могли выдержать общение с Мэресом в течение нескольких минут. Летом его дважды приходилось отправлять в частную клинику в Брюсселе. Дорин уехала к матери и увезла детей — жить с Вилли стало невозможно. В конце лета мама отвезла его на Корсику. Как будто стало легче — он немного отвлекся. На обратном пути Вилли узнал о смерти своего старого друга Мориса Дессе, того самого торговца металлоломом, с которым начинал свою раллийную карьеру.

Лишь до старта Вилли сохранял на лице выражение мрачной сосредоточенности. После победы он выглядел иначе.

Дождь не переставал. Ужасно болела голова. Он страшно устал. Почему, почему он тогда не пристегнулся? И вот теперь — жалкий калека, годный только для сумасшедшего дома.

Вилли вдруг вспомнил, как одиннадцать лет назад — да, через две недели аккурат одиннадцать лет будет — они с Дессе отмечали пивом дурацкую аварию в «Тур де Франс». После смерти Жаклин. Морис пытался его утешить. «Ничего, — сказал тогда Вилли. — Зато теперь я буду самым быстрым гонщиком в мире». Нет, никогда не быть ему самым быстрым гонщиком... Все запомнят его как самого тупого, «Бешеного Вилли». Он зашел на кухню, открыл шкафчик, достал упаковку снотворного — Дорин купила для себя, недели три назад. Но мысль о жене и двух ребятишках лишь на секунду проникла в сознание, он тут же запретил себе думать о них и протянул руку ко второй упаковке.

Вилли Мэрес покончил с собой третьего сентября 1969 года в доме своей матери в Остенде. Его вдова вскоре вышла замуж за Жана Блатона, которого в гоночном мире все знали под именем Бёрлис.

Педро и Рикардо Родригесы КОГДА ПРИДЕТ МОЯ ОЧЕРЕДЬ

Не о чем говорить

— Мистер Парнелл, должен вас огорчить... — Тим оглянулся и увидел в дверях небольшого роста человека. Высокий лоб, зачесанные назад темные волосы, чуть прищуренные карие глаза, безупречный костюм спортивного покроя, умопомрачительно дорогие итальянские кожаные туфли. Менеджер гоночной команды БРМ каждый раз восхищался умению своего пилота превосходно одеваться. Нет, точнее, он каждый раз удивлялся, как такой замечательный гонщик может столько внимания уделять своему гардеробу.

— Надеюсь, ничего серьезного, Педро? У тебя сегодня лучшее время. И ты, и машина в хорошей форме. Так что через неделю в Сильверстоуне у нас отличные шансы...

Парнелл говорил все это, прекрасно зная, что Родригес нисколько не нуждается ни в похвалах, ни в подбадривании. Тим просто инстинктивно тянул время, соображая, что задумал этот непостижимый мексиканец. Парень он был хороший, но уж больно себе на уме.

— Тим, надеюсь, вы не возражаете, если я на пару дней слетаю в Германию? В эти выходные на «Норисринге» гонка Интерсерии.