Чёрный дождь
Шрифт:
После обеда внезапно начался шквалистый ветер. Зашла жена владельца мельницы. Сказала, что решила проведать нас, узнать, как мы чувствуем себя в такую погоду. С погоды она перевела разговор на лучевую болезнь и между прочим упомянула, что у доктора Хосокава есть двоюродный брат, доктор медицины, который находился в Хиросиме, когда была сброшена атомная бомба. Все тело у него было обожжено; в ранах на щеке и ухе завелись черви; они сожрали даже мочку правого уха. Пальцы на одной руке срослись, так что он не мог ими даже пошевелить. Он сильно похудел. Сколько бы под него ни подкладывали подушек и матрасов, ему все казалось жестко, ломило кости. Был момент, когда он перестал дышать, ж все думали: это конец. Но
Сразу после ухода мельничихи приехал отец Ясуко. он сказал, что все расходы по содержанию дочери в больнице хочет оплатить из денег, выделенных ей на приданое. Муж был оскорблен этим предложением, но не сказал ни слова. Он стоял, уставившись в пол и скрестив на груди руки.
ГЛАВА XVII
Ухаживая за племянницей, Сигэко переутомилась. У нее начались головокружения, сильные боли в сердце. Пришлось нанять сиделку для Ясуко. Договорились, что по нечетным дням ее будет посещать Сигэмацу, а по четным — отец Ясуко.
С середины августа потянулись на редкость жаркие для здешних мест дни. Состояние Ясуко казалось безнадежным. Она жаловалась на звон в ушах. Пропал аппетит. Стоило прикоснуться гребнем, как волосы лезли целыми пучками. Десны распухли и кровоточили. Доктор Куисики заподозрил, что у нее развивается перидонтит. Он испробовал реакцию Манту, несколько раз брал кровь на анализ и повторно назначил сульфадиазин по одной таблетке каждые четыре с половиной часа.
Лекарство было то же самое, которое она принимала на второй день пребывания в больнице.
— Почему мне снова дают эти таблетки? — спросила Ясуко.
— Так надо,— ответил Сигэмацу.
Сиделка рассказала ему с глазу на глаз, что Ясуко раз в день испытывает острые приступы боли — такой невыносимой, что ей кажется, будто она не выдержит. Приступы обычно начинаются глубокой ночью.
Ясуко была худа как щепка, ее сухие горячечные губы стали одного цвета с кожей — бледно-синие. Ногти приобрели землистый оттенок.
Как-то Сигэмацу попросил ее открыть рот и увидел, что верхние резцы исчезли, от них сохранились только корни. В течение нескольких дней они шатались, а потом надломились посередине. Из распухших десен продолжала сочиться кровь. Полоскание борной не приносило никакой пользы. Стоило Ясуко сжать губы, как через некоторое время между ними вспенивалась узкая кроваво-красная полоска.
На ягодицах появились два новых нарыва, которые соединились между собой наподобие тыквы-горлянки. Шесть предыдущих врач вскрыл, однако места разрезов не заживали, и сквозь них виднелось красное мясо, словно мякоть треснувшего спелого арбуза. Кожа вокруг нарывов стала черно-синей; как при заражении. Обо всем этом Сигэмацу рассказала сестра, когда провожала его по лестнице. Все попытки предпринять что-нибудь оканчивались безуспешно. Даже у главного врача не удалось выяснить ничего определенного.
— Анализы неблагоприятные,— сказал главный врач.— С кровью что-то непонятное. В микроскоп видны какие-то мельчайшие тельца, но что это за тельца — определить невозможно. Красных кровяных шариков вдвое меньше нормы... Возможно,— добавил он,— эти мельчайшие тельца — деформировавшиеся лейкоциты, но почему-то их чересчур много.
Сигэмацу понял из всего этого, что врачи бессильны помочь Ясуко. Он не хотел больше выслушивать медицинские термины, которые внушали ему непреодолимый страх и усугубляли чувство вины перед Ясуко. Ведь причиной ее болезни был не только черный дождь. Сигэмацу не забыл, как они втроем пробирались сквозь груды пепла и еще не остывшие развалины, ползли от моста Аиои до квартала Сакан-тё и как Ясуко поранила себе левый локоть. Вполне возможно, что через эту рану и произошло заражение.
Говорить об этом поздно. Но, конечно, не надо было вести женщин сквозь пылающий город к фабрике в Фуруити. Попроси он тогда начальника отдела Сугимура, разумеется, тот приютил бы Ясуко на два-три дня. Что ни говори, зря пригласил он Ясуко в Хиросиму. Как теперь искупить вину?ГЛАВА XVIII
Когда в душе тоска, лучше всего отвлечься каким-нибудь делом. После ухода жены Сигэмацу запер дом и отправился к Сёкити. Сёкити и Асадзиро были на берегу.
Склонясь над большой ступой, долговязый Асадзиро толок капусту. Хромой Сёкити вылавливал сачком из садка мальков и, отобрав подходящих, выпускал в соседний пруд.
— Жарковато сегодня! — приветствовал их Сигэмацу.
— Да, жарковато,— в один голос отозвались друзья. В деревне Кобатакэ люди, встречаясь, приветствуют друг друга на свой лад. Летом, в погожий солнечный день, они говорят: «Жарковато», по вечерам — «Устали небось»,— а в дождливые дни: «Славный дождик!»
Сигэмацу принялся помогать Асадзиро. Покончив с капустой, друзья начали толочь печень, потом подсыпали в ступу толченых куколок шелкопряда и пшеничную муку, перемешали все, сделали маленькие колобки и бросили в садок.
— Как будто готовим наживку,— сказал Сигэмацу.— Теперь, я слышал, в наживку добавляют соленые рыбьи потроха. Может быть, и нам попробовать?
— Не стоит,— отрезал Асадзиро.— Мальки могут чересчур оживиться, а это ни к чему. Надо постепенно, исподволь подготавливать нерест.
Сёкити и Асадзиро рассчитывали еще этой осенью довести вес мальков до сорока — восьмидесяти граммов, с тем чтобы к будущему году взрослые карпы тянули бы на килограмм, а то и больше. Таких уже вполне можно есть! Кроме того, они собирались запустить карпов в большой пруд Агияма, тогда можно было бы с полным правом, не обращая внимания на брань женщины из дома Икэмото, удить там рыбу: ведь карпы-то принадлежат им.
По дороге домой Сигэмацу вспомнил, что до шестого августа, когда поминают погибших от атомной бомбы в Хиросиме, остается всего три дня, а девятого августа — поминовение погибших в Нагасаки.
— Как же это я забыл? — бормотал Сигэмацу.— Всего три дня, а я еще не переписал до конца свой дневник.
Поужинав в одиночестве, Сигэмацу приступил к переписке, но тут появилась Сигэко; она приехала из больницы последним автобусом.
Сигэко подробно рассказала о состоянии здоровья племянницы. Через два часа после ужина главный врач сделал Ясуко переливание крови, ввел раствор Рингера, и она крепко уснула.
Время было позднее, и Сигэмацу отложил переписку дневника на следующий день.
3 августа... Погода с утра ясная. Во второй половине дня — небольшая облачность.
Я проснулся в шестом часу. И сразу же стал думать, как бы раздобыть уголь.
Фабричная столовая еще не работала, и повар подал оставшуюся с вечера холодную ячменную кашу с отрубями. Я добавил в нее кипятка и поел. Повар предложил мне еще несколько сухарей, которые отыскал на дне пустого ящика на складе. Я торопился, хотя хорошо сознавал тщетность спешки — ведь угля-то мне все равно не дадут. Но делать было нечего, и я поехал на электричке в Хиросиму, решив все обдумать по дороге. На речных отмелях и у самого подножия гор пылали многочисленные костры, на которых сжигали тела погибших. Утро стояло безветренное, и дымки поднимались прямо в небо. Однако по мере того как поезд приближался к Хиросиме, дымков становилось все меньше. Я догадался, что большинство пострадавших, которые из центра города бежали в его окрестности, погибли; их уже кремировали, а те из них, кому удалось добраться до ближайших деревень, умирают со вчерашнего вечера: их тела-то сейчас и кремируют...