Чёрный фимиам

Тёплый ветер пронёсся над травой, лица будто коснулась мягкая ладонь. От уродливого идола на траву падала широкая тень, защищая от жаркого солнца. Как же хорошо… Старший брат воров устроил себе убежище в неплохом месте. В этот закоулок никто не заглядывал, тут было тихо. Очень спокойно. При желании Сингур мог бы без труда услышать людей неподалеку. Вот только у него такого желания не было.

Он смотрел в яркое синее небо. Не в подернутый влажным маревом мутный небосвод Миаджана. Не в тусклую голубизну Килха. Не в выцветший от жары купол Шиана. А в ослепительную бездонную высь. И ждал звука лёгких знакомых шагов.

Нелани была ещё далеко. Она торопилась, он чувствовал её волнение и спешку, но откуда-то знал, что ей ничего не угрожает.

В синем небе парила птица, летала широкими кругами, распластав по ветру крылья. Ветер ласкал лицо, глаза начали слипаться…

Проснулся Сингур оттого, что услышал шаги, которых так ждал. Пока ещё далеко, в нескольких улицах. И звучали они тяжелее, чем прежде. Она что-то несла.

– Ты мочь мне объяснять, ленивый ты кот, почему я то и дело куда-то ходить, что-то носить и умирать от тяжесть, а ты лежать и быть бездельник? – сердитая Нелани наконец вышла к убежищу и остановилась, бросив свою ношу к ногам.

Сингур легко поднялся.

– Так уж вышло, – сказал он, поднимая с земли кожаный мех. – Зачем столько вина?

– Какой еще вино?! – возмутилась женщина. – Чтобы ты есть, пить и дальше бездельничать? Это вода. Во-да. Мыть грязный ленивый кот. И одежда – одевать его в свежее, чтобы он снова стать похож на человек.

– Вода – это хорошо, – согласился Сингур. – Спасибо.

– Вода – это тяжело! – тут же снова рассердилась шианка. – Но тебе надо мыться и выглядеть человек, а не дикий кот, который только и делать, что драть кошка.

– Это ещё зачем? – удивился собеседник. – Может, мне нравится быть котом и драть кошку?

Он притянул шианку к себе, но она строптиво упёрлась чёрными ладонями ему в грудь и отстранилась:

– Да погодить же!

– Что?

– На всех площадях глашатаи говорить, что Храм искать победитель поединок. Его хотеть видеть верный слуга, он ждать на площадь с рыба-фонтан. С полудень до темнота. Говорить, что от храм прийти человек, которого ты видеть и с которым говорить на лестница. Храм обещать, что никакой другой мечник не прийти. Только он и ты. Храм хотеть говорить с победитель поединок.

Сингур нахмурился, но женщину не выпустил. Спросил задумчиво:

– Ты давно тут живешь. Скажи, мне действительно нужно идти? – его руки на её талии потяжелели.

Нелани взяла лицо собеседника в ладони и ответила мягко:

– Храм нельзя говорить нет. Не придешь, когда зовут, все равно найдут и приведут. Храм – это… Храм!

На долю мгновения Сингур закрыл глаза.

Пепелище с уродливым идолом среди зарослей кустарника словно исчезло. Над головой по-прежнему сияло чистое небо, а ладони ощущали тепло женского тела. Может, это последние радости глупой бестолковой жизни, в которой всё, что он смог – потерять свободу и обречь на рабство сестру...

А и неважно! Сколько осталось той жизни вместе с её радостями? Месяц, два, три? Надо идти, значит, пойдёт. Как всегда шёл навстречу неизвестности – длинными коридорами на арену, тёмными путями по подземельям.

Зато теперь над головой – вот это синее яркое небо, а за спиной больше нет хозяина. Теперь Сингур всё решает сам. К тому же незавершенных дел у него не осталось. Точнее, осталось два. Но с ними разобраться несложно.

– Хорошо, я пойду, – он открыл глаза и посмотрел на Нелани. – Сколько тебе осталось накопить, чтобы выкупиться?

Шианка задумалась, производя в уме подсчеты, но собеседник её остановил:

– Неважно. Того, что я уже заработал, хватит. Должно хватить. Когда уйду, сходи за Эшей, приведи её сюда. Если не вернусь, поддержи её. Она ничего не знает о свободной жизни. Скажи ещё, что я просил помочь тебе выкупиться. Деньги у неё есть. И передай: я очень виноват перед ней и мне жаль, что там, дома, я вышел на тот круг, вместо того чтобы отвести её обратно к отцу. Глупо поступил. Очень.

Он отвел взгляд от зелёных кошачьих глаз и посмотрел в небо. Солнце почти поднялось в зенит. Сингур крепко прижал к себе шианку, уткнувшись подбородком в кудрявую макушку:

– Ты – лучшее, что было в моей жизни, Тихая Вода. Если не вернусь, выкупись и найди себе мужчину, двух… трех… сколько захочешь. Главное – будь счастлива.

* * *

Площадь трёх улиц была небольшая и неизменно тихая. Сюда выходили лестницы кварталов рукодельниц, купеческого и ткацкого, потому люди вокруг жили мастеровые и степенные. На овальном пятачке с фонтаном тоже царило чинное спокойствие. На южной стороне площади приютилась уютная таверна с уличной едальней, на северной работала лавка с тканями и шитьём. Из-за этого здесь всегда было много женщин, приходивших за покупками или к фонтану – набрать воды, и мужчин, сидевших за столами едальни в тени пышного мирта.

Женщины болтали у фонтана, украдкой бросая взгляды в сторону мирта. Мужчины исподволь присматривались к женщинам и подходили завести беседу, если какая-то особенно понравилась.

Случалось, ревнивые жёны являлись на площадь, чтобы со скандалом увести супругов, которые, по их мнению, чрезмерно долго сидели в едальне и чрезмерно пристально наблюдали за собравшимися у фонтана. Но после тут снова воцарялись мир и спокойствие.

Этот порядок не менялся годами. Однако сегодняшним утром всё пошло не так, как обычно.

На площадь явились храмовые служки, расстелили в стороне от фонтана широкий ковёр, натянули над ним богатый навес на резных столбах, поставили изящные, обитые узорчатыми тканями кресла и низкий столик с дорогими яствами.

После этого старший прислужник протрубил в чеканный рожок, а затем громко объявил, что сегодня на площади один из верных слуг будет ждать встречи с победителем Железного Лба, а потому незачем толпиться рядом.

Спустя некоторое время носильщики принесли паланкин, из которого вышли многоликая с укрытым кисеей лицом и совершенно безоружный мечник храма. Они расположились под навесом, тогда как сопровождение сразу удалилось.

* * *

Стиг сдерживался, чтобы не накрыть ладонью саднящий под одеждой глубокий длинный порез. Если не вставать и не шевелиться, то вполне терпимо. Лекари Храма знали свое дело. Однако на такой жаре даже под тонким шелком заживающая рана постоянно напоминала о себе.

Аурика взяла мечника за запястье, отчего со стороны они, наверное, стали похожи на двух молодоженов, на пир к которым не явились гости. Стиг в который уж раз досадливо подумал, как ему хочется сбросить её руку. Он понимал: влюбленная девочка не виновата, что в его сердце пусто, как в старом кувшине.