Черный Гиппократ
Шрифт:
Потом Иванов оторвал подклеенный к истории бланк с двумя кривыми линиями — красной и синей — и спрятал в карман халата. Принялся читать записи Блоха.
— Молодец, Давид…
В это время в кабинет вошла Фаина.
Иванов, на секунду оторвавшись от истории, взглянул на нее и опять углубился в чтение:
— Все спокойно? — это был дежурный вопрос.
— Да, Сан Саныч, все нормально, — Фаина пребывала в некой задумчивости.
— Что-нибудь нужно? — Иванов продолжал читать.
— Нет, ничего не нужно, — голос у Фаины был бесцветный; при ее обычной эмоциональности это казалось
Иванов оторвал глаза от истории и удивленно посмотрел на Фаину:
— Как вообще у тебя дела? Ты скучная какая-то… Может, злишься, что вызвал тебя на дежурство?
— Нет, наоборот, — слабо улыбнулась Фаина. — Для меня это сейчас отдушина.
— A-а, понятно! Значит, — личная жизнь…
Фаина сверкнула глазами — скорее обиженно, чем зло:
— Как раз никакой личной жизни! И если бы не работа, то не знала бы куда девать себя…
— А что говорит твой муж?
— Да какой он муж! — теперь Фаина сверкнула глазами скорее зло, чем обиженно. — Он козел. Притом совершенно обнаглевший. Денег домой не приносит ни шиша, а как в постель — так по-пионерски: «Всегда готов!»
Иванов ухмыльнулся и оглядел безукоризненные — классические — формы Фаины:
— Почему так грубо, Фаиночка? Его можно понять… Когда рядом такая женщина… Ты себя хоть в зеркало-то видишь?
— А в постели он слабак, — открыла секрет Фаина; в данный момент она почему-то была даже рада, что муж ее слабак в постели; она ощущала, как ей повезло в жизни, и получала удовольствие от этого ощущения.
— Слабак? — Иванов пристально посмотрел на Фаину, будто стараясь прочесть у нее на лице, не считает ли она и его слабаком.
— А разве нет?.. Во-первых, никакой предварительной игры. Сразу к телу — как боров. Кобели — и те сперва ухаживают за сучкой, крутятся вокруг нее. И только потом… Во-вторых, никакого искусства, никакого умения: подергается-подергается да отвалится к стенке, как сытая пиявка. О том, что чувствует или ждет партнерша, — и в мыслях нет. Никакой фантазии, никакого опыта…
— Да… беда! — сказал Иванов не то всерьез, не то с иронией.
Фаина, разумеется, не обратила внимания на явную неопределенность в его тоне:
— И вообще, когда он на мне, у него в позвоночнике что-то щелкает.
Иванов улыбнулся:
— В таком случае пусть поищет у себя остеохондроз…
Поделившись своими проблемами, Фаина несколько успокоилась и теперь пребывала опять в состоянии грустной задумчивости. Фаина подошла к Иванову и ласково взъерошила ему волосы, провела рукой по крепкому подбородку, погладила высокий благородный лоб, заглянула в глаза:
— Блох говорит, что ты — гений, что голова твоя дороже золота…
— А что еще говорит Блох? — рука хирурга Иванова привычно легла на нежное бедро Фаины, на то место, где проходит стройная мышца, что так волновала его.
— Блох говорит, что ты придумал какой-то там питательный раствор… И на этом растворе стоит все дело.
Иванов принялся слегка массировать мышцу. Фаина от удовольствия переступила — мышца напряглась и ослабла.
Иванов задышал чаще:
— Слишком много говорит наш Блох.
— Мне же можно, — улыбнулась Фаина, и в улыбке ее что-то было от улыбки львицы, нежащейся
на солнце где-нибудь в саванне. — Я ведь своя девочка.— Да, ты своя девочка. Как это хорошо звучит…
Рука Иванова скользнула вверх по облюбованной мышце, но вдруг вздрогнула и замерла… У красавицы-медсестры под халатиком никакой одежды не было. Это открытие не надолго остановило руку Иванова. Он продолжал массаж — уже значительно выше… Фаина Куртизанова сладко запрокинула голову. Ей так нравилось, что делала под халатиком рука Иванова. Фаина стала к нему вплотную, обхватила руками его голову — и крепко прижала к своей груди. От наслаждения промычала что-то нечленораздельное…
Но Иванов убрал руку:
— Не время, Фаиночка! Попозже…
Медсестра, разочарованно вздохнув, отошла:
— Я не знаю, что более гениально: твоя голова или твоя рука…
— Ты умеешь поднять настроение, я знаю, — Иванов пытался снова обратиться к истории.
Фаина Куртизанова с грациозностью кошки уселась на диван, пошевелила бедрами, чтобы удобнее было сидеть, и со знанием дела закинула ногу на ногу.
Иванов покосился на Фаину.
Она улыбнулась, замурлыкала что-то. Она уже напрочь забыла о семейных невзгодах.
У нее были стройные мраморно-белые нежные бедра и кругленькие колени. Доктор Иванов не в силах был отвести глаз от этих колен.
А Фаина еще дразняще покачивала ножкой…
Покачивала и молчала… Покачивала и поглядывала заискивающе… И мурлыкала, мурлыкала… Кошка.
Иванов не выдержал, сполз со стула и сел на пол у ног Фаины. Нежно поцеловал ей коленку:
— Ты — само совершенство! Тебе без оглядки можно поклоняться — как богине.
Фаина молчала и улыбалась. Она знала силу своей красоты. В этот момент она поглядывала на Иванова несколько даже свысока. Что-то царственное было в ее взгляде. Наверное, так смотрела Клеопатра на своих любовников прежде, чем убить.
А Иванов все целовал ей коленку.
И тогда она, как видно, надумала его «убить» — как убивала Клеопатра. Фаина сняла ножку с колена и развернула бедра…
Однако у Иванова была крепкая воля. И он, несмотря на все прелести Клеопатры, столь доступные ему сейчас, не только не лишился рассудка, но даже вполне владел собой. Он поднялся с пола и вернулся к столу; принялся опять перелистывать историю болезни, так заинтересовавшую его.
А у Фаины-кошки, у грациозной Фаины-львицы, у непревзойденной Фаины-Клеопатры здесь прокисло лицо. Ведь Фаина уже настроилась на любовь. Она уже была как перезревший персик, только возьми — и брызнет сок…
— Ты скотина, Иванов, — она нервно одернула задравшиеся полы халатика.
Иванов улыбнулся:
— Хочешь знать, что я читаю?
— Историю. Я же вижу… — потихоньку давила обиду Фаина.
— Разумеется, историю. Но чью?..
Фаина приподнялась и глянула через Иванова на бланки анализов:
— Нестеров… Ну, и что?
Иванов погладил историю рукой:
— Это очень подходящий клиент, а вернее сказать — донор. Здесь у него никаких родственников — значит, не будут околачивать пороги, добиваться дополнительных консультаций. Он — крепкий молодой парень. Хорошие здоровые почки. Правую возьмем…