Черный Гиппократ
Шрифт:
— И в твой питательный раствор? — сообразила Фаина. — Но у него же, насколько я помню, другой диагноз.
— Конечно, другой диагноз, — кивнул Иванов. — так и должно быть. У него желчнокаменная болезнь. Камешки кстати совсем небольшие… А в том, что почка якобы плохая, я его уже почти убедил. Остается только немного нажать — настоять на удалении… И все! Мы с Блохом это быстро провернем.
— Нестеров, — повела бровью Фаина. — Симпатичный парень. Не жалко?
— А чего жалеть? — удивился Иванов ее реакции. — Сколько таких было. И сколько еще будет… Страна большая, народу много. Быть может, даже чересчур — не все находят
— А эта девица… что от Башкирова… — поинтересовалась Фаина. — С ней намучились?..
— Вот именно, намучились. Редко кто так цепляется за жизнь. Живого места на ней нет, а она не уходит… Знаешь, почему?
— Очень хотела жить?
— Нет, ее желания тут не играли роли — сознание-то отключено. Дело в другом: по профессии она танцовщица — то же, что и спортсменка. Сильный организм… — Иванов засмеялся. — Ну и, как говорят врачи: мы сделали все, что смогли.
— Ты имеешь в виду сердце и почки? — поняла Фаина.
— Да, они у меня здесь, в холодильнике. Потом заберешь.
— А патологоанатом? Что он скажет?
— Как обычно, — усмехнулся Иванов. — Эта самая Марина Сенькова пойдет через Самойлова. Он и прикроет. Знаешь ведь, ныне патологоанатом пишет акты под диктовку хирурга…
Фаина передернула плечами так, будто ее зазнобило:
— Не нравится мне этот Самойлов. Взгляд у него какой-то стеклянный, остановившийся — мертвый…
— Ничего удивительного — каково окружение!.. — согласился Иванов. — Мне он тоже не нравится — жадный. За каждого донора требует все больше, — Иванов вздохнул. — Но удобный наш Самойлов: из под моего ножа сразу под его нож… и концы в воду; в нашем случае — в холодильник… Самойлов понимает, что удобен нам. Поэтому и жмет.
Фаина переменила ножку:
— Когда приедет Йыги? — и ругнулась: — Дьявол! Никак не дается мне эта фамилия.
Фамилию Йыги, действительно, непросто произносить.
— Через день-другой, я думаю.
— Денежки привезет? — ласково взглянула Фаина.
— Как обычно. А сколько тебе надо?
— Много… Чтобы обустроить личную жизнь, — мечтательно закатив глазки, произнесла Фаина. — Но я не жадная — ты же знаешь. Сколько дашь, столько и возьму. Никогда не скажу, что мало.
Иванов равнодушно пожал плечами:
— Сколько надо, столько и дам. Я тоже не жадный. Лишь бы дело шло.
От этих простых слов Фаина вдруг растрогалась:
— Ты мой хороший! Зачем мне какая-то личная жизнь, если есть ты?.. Иди ко мне… Пожалуйста… — она подтянула чуть выше полы халатика, и взгляд Иванова переместился вниз; Фаина отлично знала, что ее бедра сводили Иванова с ума. — Здесь тебя ждут, — она, озорно улыбаясь, показала глазами под халатик. И даже спрашивали…
Иванов через силу улыбнулся и отвернул голову:
— Не время, Фаиночка. Есть еще работа. А работа — превыше всего…
— Ах, Иванов! — обиделась Фаина. — Если б я не испытала уже твои возможности, то могла бы подумать, что ты импотент. Или это тактика? Разжигаешь меня и отходишь, разжигаешь опять и отходишь… Это кончится когда-нибудь?..
Иванов не ответил. Он улыбался своим мыслям.
Медсестра Фаина Куртизанова, тяжело и продолжительно вздохнув, поднялась с дивана и направилась к выходу. Она очень умело покачивала бедрами — хорошо чувствовала меру.
У порога остановилась:— Будут какие-нибудь указания, доктор?
Иванов с удовольствием оглядел ее точеную фигурку:
— Часиков в двенадцать… зайди.
Фаина так и вспыхнула от этих слов. Видать, и вправду была сильно возбуждена, что загорелась, как факел, сильно от такой мелочи…
Уже открыв дверь, она ответила прохладным официальным тоном:
— Хорошо, Александр Александрович.
Оставшись один, Иванов запрокинул руки за голову и сладко потянулся на стуле.
— Похотливая самка! — с улыбкой изрек Иванов. — Сучка! Но не отнять — редкостной красоты!..
И он подвинул к себе историю болезни Нестерова…
Бабушка уже легла спать. А Вика все сидела на кухне у окна. В темноте. Свет уличных фонарей — призрачный, печальный, как свет луны, — падал на потолок. И Вика — печальная и призрачная, будто тень, — сидела, упершись плечом в подоконник, и глядела на улицу.
После этой дурацкой ссоры весь вечер она прождала Артура, надеясь, что тот одумается и придет. Но Артур не приходил.
Вика с надеждой и мольбой смотрела в темноту прихожей — туда, где стоял телефон. Девушка ждала, что Артур хотя бы позвонит. Все не должно же кончиться так глупо, из-за какого-то пустяка, из-за того, что она немного приревновала… Ведь приревновала-то она… из-за любви! Не ревнуют из-за ненависти!.. Неужели это Артуру непонятно? Неужели он столь бессердечен, что заставит ее мучиться всю ночь? Ее — Вику, которую, он говорил, любит больше жизни… Неужели не позвонит?
Но телефон молчал. Телефон вообще молчал в этот вечер. Не звонили знакомые, не звонили подруги. Будто сговорились.
Или телефон умер.
Вика несколько раз ходила в прихожую и поднимала трубку. Увы, она слышала полный жизни, правда, очень грустный гудок. Телефон не умер…
Умирала Вика.
Она смотрела за окно: на полутемную улицу, на канал, на подслеповатые фонари в дымчатой вуали накрапывающего дождя… Свинцовые тучи, а может, циклопические жернова, грозились вот-вот придавить мокрый несчастный северный город. Серые дома выглядели уныло…
Улица была пустынна, телефон молчал.
На душе у Вики ныла тоска. Ей-Богу, все было так плохо, что девушке не хотелось жить. Что об этом говорить? Это перенес практически каждый. Первая ссора переживается сильно…
Голос бабушки послышался из комнаты:
— Разве ты еще не спишь, Вика?
— Уже иду, бабушка.
— Что-нибудь случилось, Вика?
— Все хорошо, бабушка…
Доктор Иванов перестал писать. Стопочку историй отодвинул на край стола, блокнот закрыл, сунул в карман халата. Взглянул на часы. Стрелки показывали половину двенадцатого.
Доктор зевнул и потянулся до приятного хруста в суставах.
В это время раздался тихий стук в дверь.
Иванов усмехнулся:
«Не дождалась!..»
Дверь открылась, в кабинет тихо скользнула Фаина. Глаза у нее возбужденно блестели, весь вид был заговорщицкий.
Фаина осторожно прикрыла дверь, чтобы не хлопнула, и приложила палец к губам. Сказала шепотом:
— Все спят… А этой дуре-санитарке я дала полстакана спирта. Храпит теперь у себя, как мужик…
Иванов поднялся и, подойдя к двери, закрыл ее на защелку. Здесь же, у двери, он обнял Фаину.