Черный Гиппократ
Шрифт:
— Сколько воров вокруг? — обронила ехидную улыбку красавица Фаина.
— Вор на воре, ты права…
Фаина ушла, хлопнув дверью.
А гениальный писатель Куртизанов едва не наткнулся на эту дверь носом. Он был растерян в связи с переменами в супруге.
— Но, Фаиночка…
После полудня Владимир Нестеров вышел из палаты и направился в сторону туалета. Старая мымра пребывала у себя на посту. Она сидела за столом и что-то сосредоточенно писала. Очки висели на самом кончике ее носа.
На Нестерова мымра не обратила никакого внимания, и потому ей не дано было узнать, отчего так топорщатся его карманы. Благополучно миновав сестринский пост, Нестеров заперся в туалете.
Здесь, как всегда,
Нестеров достал одно яйцо и щелчком пальца разбил его с тупого конца. Подняв голову к потолку, выпил содержимое. Скорлупу смял и бросил в унитаз.
Достал второе яйцо и повторил всю процедуру с точностью автомата. Достал третье… Выпив его, скривился. Огляделся вокруг себя. Да, дело было не из простых и не из приятных. Нужно было обладать немалым мужеством и прекрасной выдержкой, чтобы одно за другим выпить полтора десятка сырых яиц в смердящем общественном туалете…
Но Нестеров явно обладал и мужеством, и выдержкой, потому что в течение десяти минут карманы его пижамной куртки опустели, а унитаз, напротив, едва не наполнился — смятой скорлупой.
Нестеров выпивал яйца одно за другим, а от дурного запаха отвлекал себя мыслями. Он думал о том, что с его желчнокаменным холециститом — очень вредно принимать одновременно такое количество яиц. Ведь желток — это сплошной холестерин, а холестерин — это новые камни в желчном пузыре, и в перспективе новые приступы…
Но была еще идея! А ради идеи на какие жертвы не пойдешь! Приходится рисковать ради идеи…
Владимиру Нестерову нужен был белок в моче. Это называется альбуминурия… Поэтому сейчас он выпил столько яиц.
Так поступали студенты мединститута, когда не хотели ехать на сельхозработы. Они выпивали полтора десятка сырых яиц, а через некоторое время шли в студенческую поликлинику и предъявляли сильные боли в пояснице. Разумеется, им тут же назначали анализ мочи, незамедлительно обнаруживали альбуминурию и… врачи поликлиники за голову хватались! Естественно, с такими больными почками разве можно ехать на сельхозработы? И симулянт получал искомое освобождение…
Вот этот фокус и решил сделать Нестеров…
Спустив воду в унитазе и убедившись, что ни одной скорлупки не осталось на виду, Владимир вышел из туалета.
Доктор Иванов у себя в операционной установил второй «аквариум» — недалеко от первого, в котором билось ожившее сердце. В этот второй резервуар, наполненный желтоватой питательной жидкостью, Иванов поместил почку.
К почке тоже тянулись разнообразные трубки — гофрированные и гладкие — а также разноцветные проводки. Под почкой был короткий отрезок мочеточника — сантиметров пять. К мочеточнику подсоединялась резиновая трубка, которая посредством небольшого отверстия в стенке резервуара выводилась наружу — в объемный стеклянный сосуд, играющий роль мочевого пузыря. В этом сосуде уже был установлен электронный миниатюрный анализатор. Если бы почка начала работать и выдала «на гора» порцию мочи, анализатор тут же принялся бы за дело — дал самые развернутые характеристики. Вся система управлялась и контролировалась отдельным компьютером.
Иванов один за другим пробовал новые питательные растворы, которые были разных цветов. С помощью стеклянной воронки он вливал их в прозрачный приемник, что располагался позади насосиков. Поршни потихонечку перекачивали растворы из приемника в систему, растворы бежали по трубочкам в почку, а Иванов с напряженным видом следил за показаниями датчиков. Но те никак не реагировали.
— Абсенс… Опять абсенс! — восклицал Иванов, открывал свою книгу в зеленом переплете и записывал туда сплошные нули напротив сложных химических формул. — Отсутствие результата — тоже результат.
Эта истина успокаивала его. Понаблюдав за почкой, за мочеточником, из которого не вытекло ни капли, Иванов
брался за новый раствор.— Ну заводись! Заводись же моя хорошая!.. Если ты заведешься, то я пойму, что на верном пути. Тогда я миллиардер, а мое дело — процветающее дело…
Рядом активно — в хорошем здоровом ритме — билось сердце. От его сокращений колыхался слегка в резервуаре питательный раствор. Цевницы время от времени тихонечко исполняли бессмертную мелодию Бетховена…
А вот почка капризничала. Ее компьютер молчал.
Зато разговорился Иванов. Мечтательное выражение появилось у него в глазах:
— О, если я оживлю мертвую почку!.. Это будет потрясающе! Окупятся все жертвы, которые мы принесли к алтарю бога Знания — Чистого Знания. Это будет гениальное достижение современной науки — моей науки… Я поставлю производство на широкую ногу, наберу новых людей. Буду, контролировать все морги, все травматологические клиники и, быть может, даже выступлю с официальной программой… Ученый мир, медицина будут только приветствовать это… А потом… — глаза Иванова блестели лихорадочным блеском. — Потом… я положу перед собой мозг. Я дам ему новую жизнь. Научусь входить с ним в контакт. И поставлю чужой интеллект на службу себе. Я создам в этих стенах мозготеку… Вот величайшая из идей! Идея писателя Беляева в романе про оживленную голову — детский лепет… Мозготека! Только она способна мощным рывком продвинуть человечество по пути прогресса. Я соберу здесь мозг величайших ученых из всех стран. Деньги — пыль. У меня будут на то достаточные деньги… Я помещу их здесь, на специальных, полках, в лучших резервуарах, я дам им глаза и уши, быть может, сумею дать им и речь. И вместе мы будем творить. Моя мозготека, мой штат, мой ученый коллектив… Мы многого добьемся. Они, мои ученые гении, не обремененные домашними, бытовыми, семейными заботами, не подавленные страхами, не возбужденные мирскими радостями, не угнетенные болезнями, не томимые желаниями плоти, будут творить здесь в абсолютном спокойствии. Под моим контролем. Управляемые мной — в направлении, мной указанном… Я дам им вторую, третью жизнь… Величайшие писатели будут продолжать писать свои романы; изобретатели — изобретать; конструкторы — конструировать; философы — мыслить… — Иванов закрыл книгу в зеленом переплете и, глядя на почку, которая никак не хотела оживать, совсем размечтался. — Почему цивилизация так медленно продвигается вперед? Потому что мало талантов и гениев. Один талант на тысячу дармоедов. Один гений — на сто тысяч талантов… Но, Боже мой! Как мало живут гении и таланты! Как быстро они сгорают! И как мало успевают сделать!.. Их не берегут, не взлелеивают, а даже, наоборот, — ставят им всяческие препоны… Я изменю это уродливое положение вещей. Крупнейшая лаборатория гениев будет здесь, студия творцов, аудитория бессмертных профессоров… Средоточие Великого Чистого Разума!..
Иванов замолчал и несколько минут задумчиво смотрел на почку. Тут запищал компьютер. Иванов вздрогнул и вышел из состояния задумчивости. Посмотрел на экран монитора — на информацию, высветившуюся там.
Кивнул:
— Ты прав. Давай попробуем стимулировать, — он нажал несколько кнопок на клавиатуре, лицо у него было в этот момент сосредоточенное, решительное. — Я сделаю это! Жизнь свою положу. Но это не пустые мечты…
Компьютер воспринял команду. Стальная рука миниробота внесла в приемник ампулу с бесцветной жидкостью и раздавила ее над фильтром. Стимулятор поступил в систему.
Через секунду бесстрастный голос компьютера объявил:
— Стимулятор в системе!.. Стимулятор в почке!.. Нет потенциала!.. Абсенс!..
Иванов вздохнул и изобразил в своей книге очередной нуль.
В это время послышался звонок в гостиной…
Иванов недовольно передернул плечами и перевел систему в режим длительного функционирования. Вышел из операционной.
За стеклянной дверью ожидала Фаина. Она была великолепна. Как-то строга. Иванов еще не видел ее строгой…
Он открыл дверь, впустил Фаину.