Черный Леопард, Рыжий Волк

Охранницы схватили ее сзади и сорвали платья. Краснокожая рабыня посмотрела на Барышника, сплюнула и рассмеялась:

– Платья-то я и выстирать смогла б, и другое на себя надеть. Если б не ты.

Подаватель фиников склонился к хозяйскому уху и зашептал что-то.

– Цена тебе меньше, чем самому больному из моих волов. Помолись речной богине, потому как вскоре ты у нее окажешься.

– Лучше сруби мне голову или сожги меня в огне.

– Выбираешь, как тебе умереть?

– Я выбираю не быть тебе рабой.

Я понял ее правду раньше Барышника. Она зачала ребенка от черного раба, потому что хотела этого. Улыбка на ее лице объясняла все. Она понимала, что он убьет ее. Лучше пребывать с предками, чем жить, отданной кому-то еще, кто, может, и добр будет, кто, может, будет жесток, кто, возможно, даже сделает ее хозяйкой множества собственных рабов, но все равно будет оставаться ее владыкой.

– Люди, кто следуют за Светом с востока, были бы добры к тебе. Никогда не слышала о краснокожей рабыне, что стала императрицей?

– Нет, зато слышала про жирного Барышника, кто пах, как бычье дерьмо, и кто рано или поздно задохнется собственным дыханием. Богом справедливости и мести я проклинаю тебя.

Лицо Барышника перекосилось.

– Убейте эту суку сейчас же, – велел он.

Стражница повела ее, хохочущую, прочь. Смех ее звучал в моих ушах, даже когда ее уже не было. Барышник глянул на мужчину и произнес:

– Скажу тебе правдиво, скажу быстро, скажу сразу. Только одно северные владыки любят больше, чем непорочных женщин. Непорочных евнухов. Увести его и исполнить по сему.

Два стражника подхватили раба. Он на ногах не стоял и орал во всю глотку, так что каждый страж ухватился за цепь, и оба потащили его с глаз долой.

Работорговец глянул на меня, будто я был первым из его сегодняшних дел. Он уставился на мой глаз, как все делают, а я уже давно перестал говорить об этом.

– Ты, должно быть, тот, у кого нюх, – сказал он.

Семь

Женщину увели, чтоб утопить, а мужчину – чтоб напрочь лишить его мужского достоинства.

– Ты меня сюда привел на это полюбоваться? – сказал я Леопарду.

– Мир не всегда ночь и день, Следопыт. До сих пор не усвоил.

– Мне известно все, что мне знать надо, про работорговцев. Я рассказывал тебе о временах, когда хитростью довел одного работорговца до того, что он сам себя в рабство продал? Три года ушло у него на то, чтобы убедить своего хозяина, что и он тоже хозяин, – после того, как хозяин ему язык отрезал.

– Ты говоришь слишком громко.

– Знаю.

Перед этим человеком в пыль было брошено такое множество ковров: ковер на ковре, ковры явно с востока, и другие, в цветах, каким нет названия, – что можно было подумать, будто он коврами торгует, а не людьми. Он из ковров стены сотворил: черные ковры с красными цветами и надписями на чуждых языках. Было так темно, что постоянно горели две лампы. Барышник сидел на высоком табурете, пока один прислужник снимал с него сандалии, а другой внес блюдо с финиками. Может, и был он принцем или, по крайности, большим богачом, только ноги у него воняли. Прислужник, державший зонт, попытался снять с хозяина шапку, но получил от него по рукам – не сильно, а игриво, слишком игриво. Еще много-много лун тому назад я зарекся вникать в мелочи поведения людей. Прислужник с зонтиком обратился к нам со словами:

– Достопочтенный Амаду Касавура, лев нижних гор и владыка людей, примет вас до захода солнца.

Леопард повернулся уходить, но я сказал:

– Он примет нас сейчас.

Носитель зонтика справился с отвисшей челюстью.

– По-моему, вы не понимаете нашего языка.

– По-моему, я прекрасно его понимаю.

– Достопочтенный…

– Его достопочтенство, видать, забыл, как разговаривать со свободнорожденными.

– Следопыт.

– Отстань, Леопард.

Леопард закатил глаза. Касавура стал смеяться.

– Я буду на постоялом дворе «Куликуло», на тот случай, если кто-то захочет поговорить со мной о делах.

– Никто не уйдет без позволения, – проговорил работорговец.

Повернувшись, я направился к выходу и почти добрался до него, когда появились три стражника, держа руки на оружии, но не извлекая его.

– Стража примет тебя за беглеца. Сперва разделается с тобой, а потом уже станет задавать вопросы, – произнес Касавура. Голосок у него оказался писклявее, чем я ожидал. Как у малого ребенка или у захудалой ведьмы. Стражи схватились за оружие, и я выхватил из лямок на спине два топорика.

– Кто первый? – спросил.

Касавура засмеялся громче. Потом спросил:

– И это человек, кому, как ты говорил, время остудило сердце?

Леопард громко вздохнул. Я понимал, что это проверка, просто не любил, чтоб меня подвергали проверкам.

– Мое имя говорит само за себя, так что решай по-быстрому и не трать мое время попусту. К тому же работорговцев я не терплю.

– Принесите еду и напитки. Сырую козлиную ногу для Квеси. Или ты предпочтешь живого, чтоб самому убить? Садитесь, благородные господа, – пригласил Барышник.

Теперь носитель зонта вздернул брови и плотно втянул губы. Он подал хозяину золотой кубок, и тот вручил его мне.

– Это…

– Пиво масуку, – сказал я.

– Ведь говорили же, что у тебя нюх хорош.

Я выпил. То было пиво, лучше какого я никогда не пробовал.

– Вы человек богатый и со вкусом, – оценил я.

Он от похвалы отмахнулся. Поднялся на ноги, но нам махнул, мол, сидите, сидите. Даже его начинали раздражать слуги, что мельтешили перед глазами на каждом шагу. Барышник дважды хлопнул в ладоши, и все они убрались.

– Ты не тратишь время понапрасну, так что не стану его тратить. Уже три года, как украли ребенка, мальчика. Он только-только начинал ходить и мог говорить «баба». Однажды ночью его кто-то украл. Никаких посланий не оставили, и выкупа никто не потребовал – ни запиской, ни с помощью барабанов, ни даже посредством колдовства. Знаю, что за мысль у тебя сейчас в голове. Может, продали его на тайном рынке ведьм: маленький ребенок принес бы ведьмам кучу денег. Только мой караван получил защиту от Сангомы, именно такую, какая по-прежнему наделяет защитой даже после ее смерти. Но тебе это известно, ведь так, Следопыт? Леопард считает, что железные стрелы отскакивают от тебя потому, что им страшно становится.

– Все ж нам с тобой есть еще о чем поговорить, – сказал я Леопарду, придав лицу какое надо выражение.

– Ребенка этого мы доверили одной домоправительнице здесь, в Малакале. Потом однажды ночью кто-то перерезал глотки всем в доме, а ребенка украл. Одиннадцать в доме – все убиты.

– Три года назад? Так они в игре не только далеко ушли, они могли ее уже и выиграть.

– Это не игра, – заметил Барышник.

– Мышка никогда так не думает, зато думает кошка. Ты еще не завершил свой рассказ, а дело уже звучит неосуществимым. Впрочем, заканчивай.